молитва

 
    Да взойдет солнце над моей головою, да пронзит своими лучами ночной мрак! Мрак безумия и отрешенности... Да сбудутся все чистые помыслы мои, ведущие в наисветлейший мир через удовольствие и благо! Да пронзят меня насмерть острые лучи жаркого светила сего за все мои грехи и содеяния!
 
   «Ну вот, опять за старое, молиться начал... Что-то это мне напоминает, и где-то я все уже это видел. Мда-с, случай не из легких...» так думал Красный Чемодан, пылящийся в углу.
 
...Но не сейчас. Аминь.

«Ага, закончил».
   
     Чемодан был знаком с ним довольно давно. Сколько помнил себя Чемодан, столько и был знаком с ним. И никогда Он не внушал Чемодану доверия, однако, кем-то издавна было заведено, что вещи должны кому-то принадлежать и Чемодан, как всякая порядочная вещь, принадлежал Ему. А Он даже не помнил, зачем купил себе этот старый Красный Чемодан. Иногда, в моменты наивысшего удовольствия, Он задумывался над этим, и в Его голову приходили мысли, что возможно из Чемодана вышел бы неплохой домик для какого-нибудь кота, вот только у Него в доме не было животных... И тогда Он громко и противно смеялся, потому что Он видел истину, а не только знал ее, а Его никто не видел и не знал. И Он бежал, бежал до слабости в коленях, по своему замкнутому пространству, а потом падал на разбитые стекла на полу и Чемодан думал в такие моменты, что Он больше не встанет... Но проходило дня два-три, и Он вновь вставал на колени и молился.
    Чтобы Ему не было так мучительно одиноко, иногда, время от времени, Чемодан пытался говорить с Ним, но тогда прибегали люди, много людей в белом и связывали Его, а Чемодану ничего больше не оставалось, кроме как встать в свой угол и вновь учиться ценить тишину... А когда все эти люди оставляли их наедине, Чемодан виновато смотрел на Него, а Он только плакал и молился.
    Чемодану тоже было одиноко. Кроме Него в комнате не было никого и порою так хотелось поговорить хотя бы с цветком в горшке, но у них не было цветов, не было ничего, только Чемодан и Он. И разбитые стекла на полу. Хотя и их отношения можно было бы назвать нежными, вот только бы перестал Он молиться. Все эти молитвы ужасно огорчали Чемодан, потому что он знал, что за ними неизменно последует дикий бег, дикий смех и дикие судороги на полу в осколках. А потом тишина. И опять все по кругу...
    Он думал о старости, Чемодан думал о смерти. Он представлял себе свою старость, Чемодан не мог представить, как умирают чемоданы, поэтому соотносил свою смерть со старостью Его. Этими думами они занимались в промежутках между молитвой и смехом, и, наверное, только тот, кому, молился Он, знал, как хорошо и спокойно было им в те мгновения. Может, это было той истиной, ради которой и были созданы и Чемодан и Он. И если куда-нибудь можно было опоздать, то это жизнь. И они оба знали, что они - опоздавшие, и что им уже никогда не удастся догнать жизнь, даже если они заведут кота и выкинут стекла.
       
Но тот, кому Он молится, знает, как блаженно быть опоздавшим, но не смирившимся, упавшим, но бегущим, изрезанным, но смеющимся... А потому Он не прекращает молиться. Потому стекла не исчезают с их пола. Потому Чемодан виновато стоит в углу. Потому мы с вами, дорогие мои, все еще дышим.    
28.06:2007