Рыжая осень

Рыжая осень плыла по аллее,
Бедную душу мою не жалея.

То поднималась огнем над землею,
То по земле проползала змеею.

Выставив тонкое рыжее жало,
Рыжая осень мне сердце пронзала.

И, окружив языками огня,
Рыжая осень сжигала меня.

А я на скамейке, над рыжей поземкой,
Сидел с ослепительно рыжей девчонкой.

Сидел, как в преддверии ада и рая,
В рыжем огне наяву умирая.

Глядя, как рыжие листья кружили,
Стихи бормотал то свои, то чужие.

И вдруг я почувствовал: девочка эта
Во мне полюбила не слово поэта –

В жарком кружении рыжего дня
Она полюбила просто меня.

Я ее – тоже. За состраданье.
Длилось недолгое наше свиданье.

Меня, в двух шагах от объятия тверди,
Она отвоевывать стала у смерти.

Она – не врачиха. Лекарств не носила.
Она, как могла, так меня и лечила.

Слезок девичьих солеными струями.
И поцелуями, и поцелуями.

Глазок бездонных во мне утопаньем,
Полным вниманьем и пониманьем.

Того, что со мной происходит сегодня.
Того, что на все только воля Господня.

Она, как могла, так меня и лечила.
Толстый мой свитер насквозь промочила.

Были глаза у нее голубые.
А поцелуи – любые, любые.

Слабые. Робкие. Тихие. Детские.
Солоноватые. Нежные. Дерзкие.

Сладкие. Милые. Долгие. Страстные.
Неповторимые. Огнеопасные.

Личико рыжей девчонки лучилось.
Душа моя в рыжем сиянье лечилась.

В каждой веснушечке солнце сияло.
Господи! Девочка – плоть идеала!

И драгоценные слезки сияли.
Так и должно быть – хоть раз! – в идеале.

Кончились слезки, вспыхнули глазки.
Так и должно быть и в жизни, и в сказке.

Вылечила. Из объятий ушла.
В пламени рыжем сгорела дотла.

И не ищу я, воскресший, бесстыжий,
Рыжую девочку в осени рыжей.