Ашир-Биби

Она умела писать на фарси, красивой вязью. И знала несколько тюркских языков. Благодаря ей я стала изучать туркменский и полюбила культуру её народа. Она училась в Ашхабадском Университете и не хотела менять своё имя на русское, как делали многие её сокурсники.

– «Меня стали называть Наташей в Университете, такой стиль, понимаешь, но я люблю своё имя».

Её звали Ашир-Биби, и я тоже любила её имя. Она подошла ко мне на молодёжной вечеринке – я приехала на неделю в Ашхабад по командировке от художественного журнала. Подошла и сказала:

– «У меня есть коллекция картин современных туркменских художников, которые экспериментируют на национальной основе. Вам будет интересно посмотреть. Приходите ко мне завтра».

Я поблагодарила Ашир-Биби и на следующий день была у неё. Однокомнатная квартира её похожа на галерею. Никакой мебели, как в большинстве туркменских жилищ. По стенам картины. На низком столике горка апельсинов и бутылка тёмного вина.

– Это «Гулялек», моё любимое вино, – сказала Ашир-Биби, взяв бутылку, – понюхайте как пахнет.

Аромат свежей островатой чёрной смородины обдал меня.

– «Да, это не виноградное вино. «Гулялек» у нас делают из смородины. Садитесь, пожалуйста, – показала она мне на плоскую подушку у низкого столика и села сама напротив, поджав под себя ноги. – «Хотите музыку?»

Включила приёмник. Зазвучал голос томной зурны, и я представила бархатный вечер и туркменок, сидящих под платаном в ожидании стада овец с пастбища на оазисе или низкорослых выносливых азиатских лошадей с водопада. Ашир-Биби налила нам по фужеру вина, подобного на просвет тёмному рубину. На картинах, ярких и солнечных, пастухи гнали стада, а под платанами сидели женщины, готовя зелёный чай. За окном – широким, во всю стену – началось движение воздуха. И не было понятно, то ли это ветер стонет, то ли поющая зурна.

– «Похоже, начинается песчаная буря, – обернулась к окну Ашир-Биби, – ведь рядом Кара-Кум. Пустыня».

И я вдруг увидела как струйки песка стали подползать под дверь с балкона. Они ползли как юркие жёлтые змейки прямо к ковру, на котором мы сидели.

– «Что же делать?» – спросила я, – я вижу такое впервые».

– «Ничего. Придётся переждать. Останетесь у меня ночевать. Место есть», – ответила Ашир-Биби, спокойно улыбаясь.

– «Но сколько это продлится?»

– «Трудно сказать. День, два, три», – лукаво посмотрела на меня Ашир-Биби.

Её, кажется, забавляла моя тревога. Зурна продолжала петь, женщины сидели под платаном, верблюды шли через пески на картинах национальных художников, а жёлтые песчаные змейки уже заползли под ковёр.

– «Как же мы будем спать? Ведь песок может проникнуть повсюду. Будет скрипеть на зубах, залезать в уши и нос», – не успокаивалась я.

– А мы накроемся покрывалом, – Ашир-Биби поднялась и обняла меня за плечи.

У неё были крепкие руки и твёрдые черты лица. Никакой покорности и боязливости, столь неотъемлемых, по нашим стереотипам, от восточной женщины. Ашир-Биби была спортивного телосложения, с живыми, тёмными как чёрная смородина глазами. Молодое вино сделало эти глаза ещё живее. Они искрились как «Гулялек» в наших фужерах. Ашир-Биби смеялась.

– «Мы спрячемся под покрывалом, – повторила она, – тебе когда-нибудь приходилось спать с женщиной?»

– «Гм», – усмехнулась я её откровенному вопросу.

– «Это, наверное, недурно. Я люблю женское тело, – продолжала она, ничуть не смущаясь, – Если бы женщины могли удовлетворять друг друга, мы обошлись бы без мужского пола. Наши мужчины часто так примитивны».

– «Древние книги говорят, что это возможно. Когда-то однополая любовь считалась нормой».

– «Правда? – Ашир-Биби глянула на меня с любопытством, – может, нам попробовать?» И засмеялась.

«Гулялек» играл в фужерах, верблюды шли вдоль пустыни, женщины разливали по пиалам зелёный чай, зурна пела всё звонче, а золотые змейки подползали к нам по ковру. Начиналась настоящая песчаная буря.