Арифметика любви. Диск

АРИФМЕТИКА ЛЮБВИ

1.

Ей было 35, мне 19,

Она смешной и строгою была.

Умела по-французски целоваться

И что то маме про меня врала.

Я всё пытался грусть и ревность вытравить вином,

Цветы, что в первый раз принёс, сломал,

Она меня дразнила несмышленым пацаном,

А я сходил от нежности с ума.

Припев

Арифметика любви… - какая скука

Эту разницу высчитывать в годах!

У любви есть только встреча и разлука

И заветный вкус на ласковых губах.

2.

Теперь мне 35, ей 19 –

вот вам судьбы чудной круговорот!

Меня, представьте, учит целоваться

И так же своей маме что то врёт.

Теперь я знаю: грусть и ревность не залить вином,

Цветы дарю, из института жду,

Но всё ж боюсь – возьмет и назовёт, вдруг пацаном,

А я с ума от ревности сойду.

Припев

 

ПОДРУГИ И ДРУЗЬЯ…

1.

У мачт электропередач

Мы во дворе гоняли мяч;

Шел важный матч, и надо было победить.

Вратарь Санек свиреп и зол,

Но все-таки позорный гол

Я закатил ему пред тем, как уходить.

Потом по пятаку на квас,

И пела Зыкина для нас.

А завтра – в школу; красный галстук на груди.

Но в геометрии я – ноль.

И вот выдумываю боль,

Что б мама мне сказала: «Не ходи».

А по утру зайдет Юрец

И скажет: «Ленка, наконец,

Согласно показать кое-чего…»

И мы, украдкою, в подвал,

Но дядя Коля не зевал,

И под «атас!» мы удираем от него.

Припев

Подруги и друзья старинные

Так торопились повзрослеть.

Куда спешить? Жизнь очень длинная,

Чтобы наделать глупости успеть.

2.

Ноябрь или Первомай –

На демонстрацию давай!

Под кумачом туда-сюда ходить.

Я счастлив был, как идиот.

Казалось, что такой народ

Не перессорить и не победить.

А после – вечер настает,

И нас на крышу черт несет,

Чтоб видеть лучше праздничный салют.

При каждом выстреле: «ура!» -

Орет шальная детвора,

Пока отцы от матерей украдкой пьют.

Мы вскоре тоже, втихаря,

Себя пытались проверять

Бутылкой «бормоты» на четверых.

Махнув ноль семь в один присест,

Лишь свой обгадили подъезд,

А я в подвале до восьми продрых.

Припев

3.

Жизнь нам подкинула года

И, разбросав кого куда,

Пыталась от иллюзий излечить.

Чернобыль, и Афганистан,

И отдаленные места

Не все сумели гладко проскочить.

Кто поумней – тот бросил пить,

Поскольку хочется прожить

Немного больше, чем стаканам суждено.

А вот Павлуха не сумел,

И год назад его отпел

Печальный батюшка из церкви в Косино.

Такая у людей судьба:

Кому цветы, кому пальба,

Кому покой, кому сражений пыл.

Не стану никому мешать,

Мне важно верить, важно знать,

Что никого и ничего я не забыл.

Я никого и ничего не позабыл.

 

ПИСЬМО РОДИТЕЛЯМ.

Накидала снег вьюга в пол окна,

И бессонницей крутит полночь.

И усталый мозг сверлит мысль одна:

Напиши письмо домой, сволочь!

Что же ты опять руки разбросал,

Душу вывернул влагой к свету.

Полон рот забот застит небеса.

Старики давно ждут ответа.

Что же ты молчишь, непутевый сын.

Им забота вновь отгоняет сон.

Для заботы той миллион причин,

И таят они друг от друга стон.

Ой, вы кровь моя, жизнетворная!

Я бы не молчал, да мешают мне

То ли лень моя, лень позорная,

То ли горький стыд за житье в говне.

Да и что писать? Жив-здоров, как все;

Тараканий бег – вот и все дела.

И что жизнь моя в черной полосе

Задержала ход, словно умерла.

И что душу жжет тлеющим огнем –

Топь души коптит пламя Богово.

И торфяник мой не залить вином –

Я уж сам не рад, что попробовал.

И что каждый день завершаю я

Лишь одной мольбой: «Не проснуться бы!»

К жизни суетной просьба малая –

Чем же не финал для моей судьбы?

Боже мой, прости! Грешный рот заткни!

Ведь не враг я им, чтоб всю эту грязь

Запихнуть в конверт, да отправить к ним,

Чтоб седел отец, мать чтоб извелась.

Лучше напишу: жив я и здоров,

И от пуза ем, сплю без задних ног.

И домой хочу под родимый кров –

Так бы и сбежал, если б только мог.

 

ДОМАШНЯЯ

Я от черных скал тридцать лет скакал.

Я петлял в горах, заметал следы.

Воем ночь сверлил позади шакал

Ожидая куш от моей беды.

Я ушел живой под протяжный вой

По распадку в лес, через лес – в поля.

А потом решил, что пора домой;

Не навек же из гнезда выпал я.

Только где он, дом, разберу с трудом –

То ли светлый храм, то ль пивной кабак?

И, глотая ночь искаженным ртом,

На ближайший свет я рванул во мрак.

Распустись трава, да рассвет кровав

Осветит тропу средь густых трущоб.

Пропаду зазря, если я не прав.

Не губи, прошу, - рано мне еще.

Вот я у двери: ну-ка, отвори.

Отзовись-ко ся, если кто живой?

Дверь рванул с петель и гляжу – внутри

Уже ждут меня жуткою кодлой.

Саблезубый кот, да железный клоп,

Ледяной постен, да хромой комар.

Раздвижной диван, словно мягкий гроб,

Да обоев вязь под ночной кошмар.

Что вам нужно здесь? Ну-ка, с лавки слезь,

И не засть мурлом на иконе лик.

Обнадежились - мол, я вышел весь;

Ну-ка, геть отсель - аль не поняли?

И клопов и вшей я погнал взашей,

А себя корю: как же допустил,

Что в моем дому, как в моей душе

Развилось за жизнь столько нечисти.

Только им мой ор, что воде топор –

Я их гнать, а сам, как плыву в меду.

Они, знай, ведут гадкий разговор,

Когда я сорвусь да ко дну пойду.

Что ж так голос сник – нешто я старик?

Едкий ужас вбил кулаком во щи.

Да вины петлю на протяжный крик,

На истошный крик – крик о помощи.

От кого же я, горький хлеб жуя,

Как дурак какой столько лет бежал.

Не насилием и не кражею,

А пустым стыдом горло пережал.

По чужим домам все искал ума,

Да судьбу с чужих плеч примеривал.

Для того ль меня отрыгнула тьма,

Чтобы сгинуть здесь? Ой, не верю вам.

Врешь, меня не взять – я Господень зять.

На заре весной он мне жизнь вручил.

Дал свободу знать, как мне жить нельзя,

И от душ людских подарил ключи.

Боже-Господи, злобу остуди,

Сумасшедший дом пособи прибрать.

Да душевных сил наперед ссуди,

Чтобы разогнать эту вражью рать.

Вот и страха нет. И готов обед.

Потолок пропал. Снегом выбелен.

На сосновый пол набегает свет.

А паршу и грязь только видели.

Нет ни зла, ни лжи, и она лежит,

Безмятежно спит в моей спаленке.

Что бы ни было, я сегодня жив -

Для поэта шаг, ой, не маленький.

 

ЛЮДИ - ЛИСТЬЯ.

Сколько Богу молись не молись я,

Но реальности не избежать,

И беспомощно падают листья;

Ведь они не умеют летать.

Обескровлены срезом осенним,

Устремляются прочь от невзгод,

Убежденные, будто паданье –

Это долгий и легкий полет.

Ну и падайте – Бог вас очистит,-

Только в крону вернитесь свою.

Но встречаются мне люди-листья,

Что, упав, никогда не встают.

И уж сколько разбившихся сгнило.

Только снова, башку очертя,

Умирают в паденье постылом,

Душу в вихре бесовском вертя.

Не приманишь их светлою высью,

И трезвит меня горькая мысль:

Если падают, падают листья,

Значит в этом какой-то есть смысл!

Но опять я молюсь за кого-то,

Кто под ветром сорвался опять,

Чтоб в падении радость полета

Кратковременную испытать.

 

ЗАХЛЕСТНУЛА НОЧЬ.

Захлестнула ночь черною петлей,

Вздрагивает жилка голубая.

Как я не хочу, чтобы любая

Повела меня бы за собой,

Сделавшись законною петлей.

Отряхнуть с себя слезы грязных луж

Дураку хмельному не под силу.

Ну куда же ты запропастилась?

Пропаду, ей богу, пропаду ж,

Черпая печаль из грязных луж.

Без тебя отсеченною тканью,

Я гнию в под заборном хмелю.

И вплетается поздним признаньем

В мою брань чуть живое «люблю».

Мой тяжелый сон вспорот солнцем нож.

Я молитвой день опять встречаю.

Что б хватило сил, когда узнаю,

Что с другим по жизни ты идешь,

Венам поперек не вставить нож.

Но ты мне никогда не изменишь,

Даже в пекле блужданий своих.

Ты моими причудами грезишь,

Задыхаясь в объятьях чужих.

 

Я В ХРАМ ВОЙДУ…

1.

Я в храм войду, Москвой измочален,

От сутолки и гама, как в бреду,

К иконе «Утоли моя печали»

Горячими губами припаду.

Заполнен день мой шутовским кривляньем

Барахтаньем в затхлой темноте.

Прольется затаенное рыданье.

Смотри, Господь, на нас, как на детей.

2.

Шарахнется согбенная старушка,

Почует перегар и зашипит…

Да! Грешен я! Да, грешен. Но неужто

Меня Святая Дева не простит.

Неужто не отмолит пред Всевышним.

Мне страшно здесь – я жду его вестей.

Мне без твоих молитв, Мария, крышка.

Смотри, Господь, на нас, как на детей.

3.

Да, дети мы! Беспомощные дети!

Одни в саду, и воспитатель врет,

Что мама нас еще чуть-чуть и встретит,

А та все не идет и не идет.

И мы теряем разум и терпенье,

Как горстка загулявшихся гостей,

Заказываем пошлое забвенье.

Смотри, Господь, на нас, как на детей.

4.

Пора идти. Уже глубокий вечер.

Уходят все греха веревку плесть.

Но для молитвы, обращенной в вечность,

Мария с Сыном остаются здесь.

Молись за нас, Пречистая Царица!

Чтоб в кутерьме запоя и смертей,

Всевышний дал нам сил остановиться

И вновь увидел в нас своих детей.

 

РАЗВОД.

1.

Переколота посуда,

Тряпок выброшенна груда –

Видно так кончается любовь?

В избежание расправы,

Ты – налево, я – направо,

Чтоб случайно не столкнуться вновь.

Кто женился на красивой,

Тот рогатым стал буксиром –

Тут какой-то жизненный закон.

Вот и я (на что был крепок!)

От твоих устал зацепок

И тебе прощальный бью поклон.

Припев:

Я не пойду с тобой,

Когда нагрянет боль

И ты, одна оставшись, будешь меня звать.

Я не пойду с тобой,

Пускай идет другой.

Мне все равно, кому ты будешь врать.

2.

Сколько я в тебя без лени

Наших и буржуйских денег

Вбухал, словно в космос СССР.

Все имела – дачу, клячу.

От тебя хрен, два отдачи,

И за адюльтером адюльтер.

Чтоб в семье царила дружба

Есть совет: бить бабу нужно!

Он с тобой не катит не фига!

Чуть коснись тебя рукою,

Побежишь снимать побои –

Ну, а мне свобода дорога.

Припев.

3.

Чтобы душу успокоить

И не тронуться в запое,

Я пошел к знакомым докторам.

Те сказали: «Дело худо».

И что мне нужна паскуда.

Не найду, так сам ее создам.

И что все мои страданья,

Плод дурного воспитанья,

Как сорняк, из детства я тяну.

Как судьба моя не ляжет,

Точно у такой опять же

Я у стервы окажусь в плену.

Припев.

 

ГРУППОВОЙ СЕКС.

Как на духу, без фальши и подтекста,

Все расскажу, начальник, ты пиши.

И так, я – жертва группового секса,

А не какой-то примитивный дебошир.

Пускай меня пытают принародно,

Пускай опять отправят строить БАМ,

Но я соседу, похотливому уроду,

Меж глаз еще неоднократно дам.

Он поделился раз со мной соображеньем:

Мол, можно так всю жизнь в тоске прожить,

И как ты смотришь на такое предложенье,

Чтоб в групповухе наши семьи подружить.

Подумал я чуть меньше трех стаканов

И дал добро, не тратясь на слова,

Так как жена соседа – тут скрывать не стану

Против моей полегче раза в два.

Меня поймет любой мужик российский,

Поскольку вдоволь настрадался сам

Когда, как альпинист пускался в путь неблизкий

От ног к грудям необозримых дам.

Но, в общем, так – на вечер сговорились;

Я слово дал, что не пойду на пас.

Своей сказал. Та сразу согласилась.

И я насторожился в первый раз.

Мы собирались, как на раут светский,

Моя, колготки штопая, тряслась.

Я драил шею мылом детским,

Чтобы не сыпалась в постели грязь.

Вот мы пришли. От нас одеколоном

Несет вокруг. Мы ставим у стола

Свои, три только купленных флакона.

Сосед свои три. Значит – пополам.

Моя пихает в бок, чтоб не напился.

Но ведь себя я знаю только сам –

Мне не до баб, пока не приложился

Я раз пятнадцать или двадцать по сто грамм.

Сосед с соседкой стонут, как в порнухе,

Мою жену пытаются пленять.

Ну, так над ней и вьются, словно мухи,

И ноль вниманья на меня.

И я тогда допер: четвертый – лишний.

Обидно стало. Даже покраснел.

Ну что с того, что я - рябой и рыжий.

И я решил: мол, покажу вам всем!

Соседа бил я долго и умело,

Чтоб он к моей жене не приставал.

Его супруга – в крик. Моя – ревела.

А сам он - что-то горестно кивал.

Затем примчались ваши. Повязали.

Но горд собой. И можешь записать:

Сосед двумя подбитыми глазами

Не смог и протокола прочитать.

Я сознаюсь во всем, а вы – судите.

И пусть себя навеки погублю.

Но я прошу, жене моей скажите,

Что я ее прощаю и люблю.

 

МАДОННЫ ЖЕНСКИХ ОБЩЕЖИТИЙ.

Когда трещит жизнь по всем швам,

И я ищу укрытий,

Я снова возвращаюсь к вам,

Мадонны женских общежитий.

Я возвращаюсь. Ждете ли меня?

Уже иду, на вахте паспорт сдав.

Готовьте стол, за пазухой звеня,

Два пузыря, как допинг для забав.

Привет! Привет! О, сколько лет!?

Я сам не знаю, где меня носило.

У вас по-прежнему гитары нет –

Пошла бы да у кого спросила б.

Мы посидим, поговорим,

Расскажешь мне кто, где и как живет?

И как она? Ты только мне не ври.

Нет. Не пойду, она меня не ждет.

Ой, не брани – сам знаю все.

Давай до пенсии отложим этот спор.

Опять тебя на лирику несет.

Забудь и плюнь на этот вздор.

И расскажи, где тот чудак,

Что приходил к тебе тогда давно.

Не вспоминать? Да что же так!?

Не говори: есть мужики – говно;

Наобещал и обманул,

А говорил так нежно горячо.

Но как-то раз к соседке заглянул –

И расписались осенью еще.

Ну, не грусти. Не плачь, а пей.

Не говори: кому повезло.

Нельзя же хаять всех людей –

Я тоже был почти таким козлом.

Но я один с недавних пор.

И ты одна, чего не говори.

Так допивай, кончаем разговор.

Сходи на вахту, паспорт забери.

 

СВАДЬБА.

В хате бардак предсвадебный –

Мать с полотенцем бегает,

Глядит: все ли в доме ладно ли?

Не дай бог, чем гости побрезгуют.

Ввалилась толпа расписанных –

Семьею законом признаны,

Шампанским чуток обрызганы,

Веселой родней облизаны.

Сели за стол, серьезные.

Чин чинарем все чистое.

Все черно-бело березовые.

Волос расчесан – не выступит.

Глаз не поднимут – стесняются.

Лишь ушлый на женщин зыркает.

Какая все ране сломается,

Не та ли, что презрительно фыркает?

Свидетель, с утра заправленный,

К бутылке со стопкой тянется,

Как ляпнет, пышный и правильный

Тост, очень нужный пьяницам.

Что б смыть пелену отчужденности,

По первой, да что б через край лилось.

Достанет сегодня веселости

На всех, уж хозяйка управилась.

Наливай да пей тост за молодых,

За веселу жизнь, да за долгий путь.

Коли водка бьет молодым под дых,

Значит будут жить хоть сколько-нибудь.

Румянец к щекам – второй черед.

По третьей – язык отвязан.

Злодейка! Эх, хорошо дерет:

Давай-ка еще по разу.

Пили, крякали, чавкали,

Орали о чем-то слюной в лицо.

Пропели потом, как сплакали;

Курить да блевать на крыльцо.

У молодежи – празднество;

Под запад танцуют в горнице.

Что? Старикам не нравится?

Плевать! Все равно сдохнут вскорости.

Легко ли быть несговорчивой,

Когда темнота кувыркается.

Быть тебе девкой порченной –

Это так полагается.

В коридоре тьма – не видно не зги.

Не в своем дому не зевай, чужой.

Раз задел локтем, так вправлять мозги

Повели во двор целою толпой.

Разбредались под утро, теплые,

Под ветром шатались ранено.

Одежду под мышкой комкая,

Вдоль улицы что-то горланили.

Потом все с нутрей повылазило –

В огород, как шальные бегали.

Это все называлось праздником.

Хорошо, что меня на нем не было.

 

РОВЕСНИЦЫ.

Давным-давно когда до вечера

Носились наперегонки

Мы, будущее человечество,

Озорники-озорники.

На музыкальные занятия

Спешили девочки тогда.

На них внимание приятели

Не обращали никогда.

Осенним утром тетя бойкая

По партам рассадила нас,

И время ветреною тройкою,

Помчало нас из класса в класс.

Я рано понял в чём же разница

Между соседкою и мной,

Что наши с вами одноклассницы

Состав имеют чуть иной.

И, неумело скрыв смущение,

Мы объявляли им войну,

Но заставлял просить прощение,

Схватив за шкирку, военрук.

И мы, стараясь сделать гадкое,

Смотрели искоса на фей.

И нес тогда кто-то украдкою

За кем-то ранец и портфель.

Года бегут и удаляются –

Вот в школе кончились «труды»,

Усы под носом пробиваются

И водкой давится кадык.

Девчата тоже оформляются -

Друг к другу тянет нас инстинкт;

И вот на пары разбиваются,

Кто был вчера несовместим.

Уж тут хотите не хотите ли

Страсть первая ко всем пришла.

Уже напуганы родители –

Звонят во все колокола.

И педагоги изумленные

Ворчат и двойки ставят нам,

А мы летим, как окрыленные,

По восхитительным волнам.

Но вот от вас, мои ровесницы,

Ушли на службу как один…

Где вы теперь, мои прелестницы,

После кошмара двух годин?

Я помню всех, кто нам так нравился

И превращался в дорогих

Зачем же вы, мои красавицы,

Повыходили за других?

 

ТРАВЫ.

Помню падал я в поле с первою,

Ляпнул: «Первая не она».

А она была просто стервою –

Раскусила враз пацана.

Раскусила враз, начала учить,

Как траву топтать и как рвать цветы.

Захотела вдруг и меня словить,

Только спрятался я в кусты.

И с тех самых пор я повадился,

То с дружком пойду, то один, как волк,

Подрумянился, припомадился,

За одной одну поволок.

Ой, вы, травы мои, травы сочные,

Я за ваш покой все отдам.

Кто про вас сказал, что порочные,

Или сам не жил, или врал.

Так бы жил и жил, да в кулак свистел,

Но судьба с одной вдруг свела:

До травы довел, уложить хотел –

Руку вырвала и ушла.

Я себе сказал: ой, ломается,

Да такая мне по плечу.

Но с тех самых пор сердце мается;

Не хочу других, не хочу.

Только мне она говорит одно:

- Ты в траве себя растерял,

чистоту свою расплескал –

не люблю тебя, кобеля.

И еще хочу, чтобы муж мой знал,

Что он первый был и один.

Чтоб меня потом он не попрекал,

Мой единственный господин.

Я хотел бежать, да увяз в траве,

Ни ноги поднять, ни рукой взмахнуть.

Мысли спутались в буйной голове –

По запястью, что ль, полоснуть?

Я в траву упал, ноги спутаны.

- Поделом тебе! – Воет ночь.

Только в ухо лист шепчет: «Тут она.

Свою боль сумей превозмочь».

А осенний дождь травы выкосит,

И останешься нагишом.

Так ползи же к ней, милость выпроси.

Верю, будет все хорошо.

Ой, вы, травы мои, травы сочные,

Я за ваш покой все отдал.

Кто про вас сказал, что порочные,

Или сам не жил, или врал.