***

  БАОБАБ  В  ДУБОВОЙ  РОЩЕ

Нам толерантность не помеха,
Но вы возьмите, ради смеха,
Как парадигму, прошлый век.
Тот, кто подумает, не скажет,
 Что стал, пускай не много даже,
Умнее русский человек!

Проверить это очень просто.
Возьмем Россию девяностых:
Какие рожи встретишь там!
Погрязли в мелочных интригах
Министр, артист и поп – расстрига,
Холуй, хапуга, прочий хлам…

Одни из зависти и злобы,
Другие - чтоб набить утробу
Сгубили целую страну.
«Хопер», «Алиса» и Мавроди
С большой заботой о народе
Набили для себя мошну.

Но были редкие особи,
О них пойдет рассказ особый
И не для тех, кто духом слаб.
Да, были люди в наше время,
Их в свиноферму бы – на племя,
А ярче всех, конечно, БАБ.

Без дураков не быть России,
Что делать, если мы такие?!
Нам что не дай, – дели на всех.
Трехцветный стяг над нами реет,
А ваучер  желудок греет,
И гарантирует успех.

Насколько все-таки жестоко,
Граница Запада с Востоком
Сквозь наши жизни пролегла.
Кто смел, тот съел и стал богатым,
Кто обзавелся автоматом,
Для остальных сплошная мгла!

И олигарх, и пролетарий
Равны в разрезе гениталий
Всем в перспективе простатит!
Но коль шевелятся в кармане
Хотя и грязные, но «мани»,
Растет по ходу аппетит.

Как нам мечтается порою,
Что вдруг появятся Герои
И к райским кущам поведут,
Что и у нас, в дубовой роще,
Вожди появятся попроще…
А Березовский тут как тут!

Борис Абрамович толково
Брал деньги в долг, а в Думе слово.
Пролез повсюду юркий бес.
В Кремле гнездо бараны свили
И гражданину Израиля,
Российский вверили Совбез.

Борис с друзьями держит «мазу»,
Строчат для Ельцина указы
И, дедов переплюнув дар,
Лепечет сказки для народа,
Не знающий народа сроду,
Вполне упитанный Гайдар.

Уже от имени Державы
Вникает БАБ в чеченцев нравы,
В Москву завозит лебедей.
Грачи галдят, плодя солдаток,
С экранов геи стонут матом,
Пьет президент под «Ester daу».

Блистая ласково плешиной,
БАБ из Тольятти прет машины
И под себя кроит бюджет.
Согретые его примером,
В стране растут миллионеры,
Каких еще не видел свет.

Все как в вестерне, очень круто,
И скоро щупальца у спрута
Друг другу встали на пути.
Не поделив чудес на поле,
От киллеров свои юдоли,
Сумели многие найти.

Но не накормишь волка рисом,
Как он не бился, из Бориса
Не получился Моисей.
Привычный «папа» сполз со стула.
Вдруг ветром с севера подуло
И начали «щипать гусей».

Не объявляя передела,
Кто не согласен, - шьется дело,
И слухом полнится земля…
Пошли паломники по миру,
На европейские квартиры
Рванули крысы от Кремля.

Почти по ленинскому следу,
Чтоб пережить все эти беды,
БАБ в эмиграцию идет
Теперь вещает словно Герцен,
Страдая за Россию сердцем,
И в «колокол» тревожно бьет:

-Обеспокоен я, ребята!
Мне сердце пепел демократа
В туманном Альбионе жжет.
Я экономлю – ем овсянку,
А питерцы, накрыв полянку:
Солянку, стейк и, в сотах, мед -

Да! Конгруэнтность нам не светит,
Но только что нам скажут дети,
Когда немного подрастут.
Купил же Рома «Челси» чукчам!
Чем наших, дети чукчей лучше?
Пусть купит Путин «Голливуд».

 
   БАРБЕКЮ В ЭЛЬ-ФУДЖАЙРА

Мы ноги обмыли в Оманском заливе.
Цепляясь концом за высокий бархан,
Веселый и желтый со спелым отливом,
Плыл месяц по небу, как крупный банан.

Обычаев местных не зная, хоть тресни,
Пивком окропили прилизанный пляж.
Покой Эль-Фуджейры вспоров русской песней
Ночным барбекю завершили вояж.

Неслись наши джипы по сонной пустыне.
Был милостив к нам всемогущий Аллах.
Стал северный тропик нам ближе отныне
И братом, практически, каждый феллах.

Но утром, под вопли муллы из мечети,
Для пользы здоровью, махнув по одной,
Вам каждый, не думая, сразу ответит,
Что лучше бы в баню, под веник в парной!   

             ...


В две полоски судьба, в две полоски!
По пути от пеленок к кутье
Кто имеет на выход обноски,
Кто костюм от крутых кутюрье.

По синусоиде судьбы
Круты отливы и приливы.
Не верный шаг и вы -  на дне,
Печаль полощете в вине…
Удачен ход и вы счастливы,
Лазурный берег весь в оливах,
Бедро девицы белогривой
На синусоиде судьбы…

В две полоски судьба, в две полоски!
Жизнь – невеста под белой фатой.
Шли венчаться, была мягче воска.
Пара лет – ты уже под пятой.

По синусоиде судьбы
Круты отливы и приливы.
Не верный шаг и вы -  на дне,
Печаль полощете в вине…
Удачен ход и вы счастливы,
Лазурный берег весь в оливах,
Бедро девицы белогривой
На синусоиде судьбы…

В две полоски судьба, в две полоски!
Жизни смысл, удивительно прост.
Стихли в сердце страстей отголоски, -
Собирай узелок на погост.

По синусоиде судьбы
Круты отливы и приливы.
Не верный шаг и вы -  на дне,
Печаль полощете в вине…
Удачен ход и вы счастливы,
Лазурный берег весь в оливах,
Бедро девицы белогривой
На синусоиде судьбы…

          ...


В мельканьи лиц неторопливом,
Вдруг обожжет, как будто плетью,
Что ты, веселый и счастливый,
Шагаешь рядом с чьей то смертью.

Такой тоской охватит душу,
Среди веселья и цветов,
И пониманием оглушит,
Что все не так и все не то…

Вползет в июль вселенский холод,
Сорвется плоть в крутой озноб
И взгляд, тяжелый, словно молот
«стволом» упрется прямо в лоб.

Сожмется мир в комок молекул…
Но смерти след уже простыл.
Знать дали свыше дольше веку
И Бог грехи твои простил,

Мелькают рядом, чьи то лица,
Ты женщине махнешь рукой…
Пусть пот пока, с виска, струится,
В душе опять уже покой.

Летают ангелы лениво,
Продлив земной вояж тебе,
А ты, вновь глупо и счастливо,
Играешь соло на судьбе.

           ...


В серебристой пыли кокаина,
Маргаритой на рыжей метле,
Пролетела по жизни Марина,
Путь закончив в убогой петле.

От помпезных Московских соборов,
Через Прагу, Берлин и Париж,
Мир свернулся под выстрел «Авроры»
До Елабужских тесовых крыш.

Ах! Каким было славным начало,
Огоньками бенгальской свечи
Заискрились стихи – их писала,
Словно к пасхе пекла куличи.

Жизнь палитру испачкала кровью
Милый мил, но по сути подлец
Мир – коктейль из разлуки с любовью
Нимб теперь, как терновый венец.

Нет надменного Осипа, Блоком
Разбавляется Бедный Демьян,
В моде Брики и царствует Бокий,
Ком ячейка – любая семья.

Горек запах осеннего сада,
Ночь в оковах удушливых снов,
Все распято, растоптано стадом,
Позабыта и брошена, но -

Но если у дороги куст
Горит – особенно рябина,
Мир от любви не будет пуст,
Как на Руси жива Марина!


       ВАСИЛЕК

Зачем залетка в мае маешься,
Напрасно топчешь каблуки.
Ты рьяно замуж собираешься,
А мне жениться не с руки.
Май усыпал ромашками поле.
Погадай дорогой на любой.
Погуляй, пока лето, на воле,
Но к зиме, все равно, будешь мой!
Васильки, васильки, василечки
Вяжем мы, у реки, на венки.
Почему, все же, летние ночки
Хороши, но всегда коротки?

Уже поля вокруг убрали.
На юг собрались журавли
И сколько девки не старались,
А в ЗАГС меня не увели!
До чего ты упрямый, мой милый,
Но не вечно ничто под луной
Набирайся по осени силы,
Но к зиме все равно будешь мой!
Васильки, васильки, василечки.
Раньше времени, мил, не суди!
Это были всего лишь цветочки.
Наши ягодки все впереди.

Дорогая, метели кончаются
И уже прилетели грачи.
Коль весной я, с другой повстречаюся,
Ты, тогда на меня не ворчи!
Милый мой, все решится в апреле
Или с первым весенним дождем.
Ну и что, что грачи прилетели?
Мы с тобой уже аистов ждем!
Васильки, васильки, василечки
Навсегда поселятся в наш дом.
Или сына, теперь, или дочку
Мы с тобой назовем Васильком! 
 
 
     ВДОВЬЯ  ПЕСНЯ

Весна была такой красивой,
Такой короткою была.
Мы целовались с ним под ивой,
Шептали глупые слова.

Что будет, то будет! Была не была…
Вот так я, девчонки, любила.
Напрасно любимого к свадьбе ждала,
Его на Кавказе убили.

Не скрипнет снег на нашей тропочке,
Сюда любимый не придет.
Ни кто, на свадьбе звонко стопочки,
У наших ног не разобьет.

Что будет, то будет! Была не была…
Вот так я, девчонки, любила.
Еще на костре не остыла зола
И сердце мое не остыло.

Подружки возятся с детишками,
Мужей неверных стерегут,
Я коротаю ночи с книжками,
А дни и годики бегут.

Что будет, то будет! Была не была…
Вот так я, девчонки, любила.
Черемуха несколько раз отцвела,
А я той весны не забыла.

Зима кружит метелью пенною,
Тепло придет и снег сойдет.
Погода, дело переменное,
Но кто мою весну вернет?

Что будет, то будет! Была не была…
Вот так я, девчонки, любила.
Тропинка у дома печально бела,
Не скрипнет калиткой мой милый…


  ФРОНТОВАЯ СЕСТРА.

Возле Истры – реки,
Где снега глубоки
И морозами зимы богаты,
На ветру, у костра,
Фронтовая сестра
Щебетала, бинтуя солдата:

Потерпи, дорогой…
Твой закончился бой.
Без нужды, не гневи парень Бога!
Сколько было потерь…
И живых вас теперь
С, двадцать первого года, немного.

Ну, чего ты притих?
Скоро мы до своих,
Доберемся по свежей пороше.
Перестань умирать!
Дома ждет тебя мать,
Ты еще поживешь, мой хороший!

В медсанбате врачи
Смогут все подлечить,
Там к тому же полно санитарок!
Что смеешься, иным,
Даже очень больным,
Молодая девчонка – подарок.

Что с того, что хромой?
А вернешься домой,
Все подмога, жене и детишкам.
Если вдруг холостой,
Сватать можешь к любой.
Мужиков по России не лишка!

На, из фляги глотни,
Скоро будут огни,
Я, тебя, передам санитарам.
А на утро, вдвоем,
Мы и песню споем,
Если будет в палате гитара.

Снег скрипел под спиной,
Пахло мхом и войной,
И курить нестерпимо хотелось…
Шаг за шагом сестра,
Каждый метр, что верста,
Волочила тяжелое тело.
 
Путь ночной в медсанбат,
Уцелевший солдат,
До седин не забудет отныне!
Но дожить до утра,
Фронтовая сестра,
Не смогла, подорвавшись на мине!

В этом кто виноват,
Не узнает солдат.
На войне не сыскать виноватых.
Не бывает побед,
Без смертей или бед,
Но не надо - девчонок в солдаты!



       ВЫСОЦКИЙ
«двадцать лет спустя»

Привередливые кони
Мчались звонко по стране.
Лица, люди – всех не вспомнишь!
На войне, как на войне
Выживает дольше скромный,
А с активностью огромной,
Больше корчатся в стерне.

Ковшик браги для отваги,
Нож маячит за спиной.
Кто чужой, в своей ватаге,
Кто в чужой «малине» свой?!
До последнего аккорда
Век не долог тем, кто гордый…
Рухнул с лету коренной!

Враз серебряные струны
Превратились в траур лент.
Шепот, лепет, крик безумный…
Скорбный путь на постамент.
Колом встала в глотках водка
И толпа печально кротка,
И предельно вежлив «мент».

Мир - театр, в нем все актеры,
За помин, хлебнув вина,
Выдаст мемуаров горы
Вся окрестная шпана.
Много лет бесстыдно споря,
У кого сильнее горе,
Близость, чья была важна.

Кто твердит, что он был выше,
И ругает времена…
Так свистят, – себя не слышат,
Но, не зная ни хрена,
Что о том, кто выше ростом,
На Ваганьковском погосте
Показала вся страна!

Был он нам, тогда живущим,
Словно кость голодным псам.
Рвал плоды по райским кущам,
Бабам лазил по трусам.
Плыл вразрез толпе, в бурунах,
Бил, как в колокол, по струнам
Попадая, по сердцам.

Первый чаще вкусит плети,
Власть не терпит лишний пыл
И, Высоцкий, в высшем свете
Не всегда приличным слыл.
Был актером, был поэтом,
Но для нас, для всех, при этом,
Просто - человеком был!


           ГОЛГОФА   МАРШАЛА.

Мой фюрер! – Канарис с ухмылкой, куда ее денешь,
Мы русским урежем их гонор и спесь,
У нас все готово - задействован Бенеш,
Возможность и схема у абвера есть.

Депешу диппочтой доставят из Праги,
Засветят берлинский и лондонский след,
Закончится многих карьера в ГУЛАГе…
Теперь подождем из России ответ.

Потом, в сорок пятом, советские танки
Дадут сокрушительный немцам ответ.
Пока же чекисты в подвале Лубянки
Красивому маршалу портят портрет.

Сквозь боль проплывают в кровавом тумане:
Кронштадская бойня, попойки в Кремле,
Парижские дамы в ночном ресторане,
Блистательный рейд по Уральской земле.

Баварский позор и побег за побегом,
Швейцарские Альпы, дорога домой...
В Москве хоть стреляйся, хоть режь себе вены -
Свобода для всех, да не каждый живой!

Большие в России идут перемены,
Смахнув с себя тяжесть гвардейских погон,
Рванул Тухачевский дорожкой измены,
До новых властей, в персональный вагон.

Картишки судьбы вдруг упали по масти:
Успехи в Самаре, разгром Колчака.
Из пензенской грязи добравшись до власти,
Кадет Тухачевский глядит свысока.

Забыта присяга и плац, где с азартом,
К престолу и вере любовью горя,
Пусть каждый в душе себя мнил Бонапартом,
Кричали «Ура» юнкера для царя.

Галиция. Фронт. Упоенье атаки.
В окопах осенняя грязь до колен.
Унылые лица в немецком бараке
И плен! Крах всему – унизительный плен.

Кулак палача достучался до почки.
Темнеет от крови и пота мундир.
«Согласен. Шпион, но не трогайте дочку.
В подручных Гамарник и Корк, и Якир…»

Опять, словно сон – Летний сад. Эполеты.
Лихой командарм импозантен, бесстыж.
Москва, Петроград, балерины, поэты.
Визиты в Берлин и поездка в Париж.

Где ныне  остатки блистательной свиты,
В бегах растерявшие лоск и боа,
Россией и Богом сегодня забыты,
Укрылись на Сент-Женевьев де Буа.

Вот зори Тамбовщины тухнут зарином,
А лед под Кронштадтом телами покрыт.
Что люди, что кони, ему - все едино!
Где пуля не сможет – достанет иприт.

Но грудь в орденах не защита от лома,
Берлинская «деза» достигла Кремля.
Зловещее «Есть!» коротышки – наркома.
Любимая виза вождя – «Расстрелять».

Палач палача по приказу осудит,
Привычно и весело щелкнет затвор,
И встретят с восторгом советские люди,
Такой справедливый, крутой приговор!

Могилы у маршала нет и поныне,
И в память о нем не посадят куста.
Как крест на Голгофу волок он гордыню,
За что и навечно лишился креста.


  ДИСПУТ (или вариации на тему любви)

Карл Маркс, туды его в качели,
Твердил о том, что труд в постели,
Кто с кем и где бы не скакал,
Определяет капитал.

Но Зигмунд Фрейд сказал с обидой:
-А все-таки, важней либидо!
Людей, инстинкты, из макак
Образовали за века.

Тут с пафосом вмешался Троцкий
И объявил, что страстью плотской,
Ложась в постели без идеи
Народы вряд ли овладеют.

-Ты, перманентно мыслишь Лева!
Конкретный шаг важнее слова.
Была бы девушка без лени!
И вся любовь…, - добавил Ленин.

-Насколько вас любили пылко,
Верней всего покажет ссылка!
Важны там ватные трусы. -
Отметил Сталин сквозь усы.

-Вот мне в любви мешает пузо,
А помогает кукуруза -
Хрущев поднял бокал вина:
-В любви важнее семена! -

-Нет! Этого, простите мало, -
Воскликнул из Пекина Мао:
-Есть опыт старого китайца.
В любви всего важнее яйца! -

Вмешался Брежнев Леонид:
-А бабы нынче, как они? -
Потом признался всем, со вздохом:
-Мне бы потрогать. Вижу плохо. -

-Да, ради мира, если надо,
Я, и с Монделой рядом сяду. -
И Тетчер отвела глаза:
-Но лучше – Тайсон! Три раза…-

Тут Горбачев, махнув рукою,
Сказал: - Друзья, от вас не скрою.
В постели, я обычно с края,
А что и как решает Рая. -

Проспав Рейкьявик в самолете.
Очнулся Ельцин: - Что орете?
Какой том секс! Тут сохнет в глотке,
Сейчас важней грамм двести водки.

Билл Клинтон завопил в ответ:
-Важней овальный кабинет.
И пленка – если б вам на «Конику»
Заснять мои моменты с Моникой…-

Закончил спор Хусейн Саддам:
-Я вам ответ, ребята, дам!
В любви важней один момент,
Чтоб сам ты не был импотент. -
 
Вот я, к примеру, не послушал
Увещеваний папы Буша.
Любви людей сберечь не смог
И все забрал его сынок!

 

ОБРАЩЕНИЕ  КОЛЛЕКТИВА
КООПЕРАТИВНОГО КАФЕ
    «АИДА» в ООН

Господин-товарищ Ананд
И коллеги из ООН,
Вам самим и вашим странам,
Мы нижайший шлем поклон

Нас волнует очень крепко,
От столицы до села,
Что вы, тяните как репку,
Все российские дела?

Мы, издревле крепки духом,
Правда, есть один изъян,
Натурально, не по слухам,
Наш народ частенько пьян.

То на радости, то с горя…
Драка, водка, крепкий мат!
В этом деле, кто поспорит?
Наш народ, всем старший брат.

Нам, конечно, это лестно.
Мы в кашне, пусть без штанов!
И, к тому же, всем известно,
Русь – отечество слонов.

Мамонт бил  Валдаем тропы,
А бушмены в Воркуте…
В это время вся Европа
Прозябала в темноте.

Мы им дали угро-финов,
Амазонок для бесед.
Вы, поройтесь-ка в былинах,
Там сплошной славянский след!

Вот коснитесь фактов голых
Из истории Земли!
Мы, Китай, до Марко Поло
На пельмень перевели.

Весь санскрит в основе – русский,
Шив, брахманам, лил Касли,
А Италию, этруски,
То есть мы, считай, нашли.
 
Первым полетел Крякутный,
Чем прославил отчий край.
Позже, все это преступно,
Приписали братьям Райт.

Скажем, радио затронем?!
Так совсем не нужно слов.
На хрена, нам ваш Маркони?
Если есть у нас Попов!

Где ни плюнь, везде таланты!
Каждый воин исполин.
Били лица всем в Антанте,
Трижды грабили Берлин!

В нас духовность вечно тлеет,
Прав товарищ Арафат!
Богоизбранность евреев,
Это выдумка МОССАД.

Велика страна Рассея,
Как рассказывал Боян,
Турпоходы Моисея,
Не рекорды для славян.

Сорок лет идти до цели?
Не захочешь тех квартир!
Мы, за десять дней, однажды
Потрясти сумели мир.

Стала жизнь повеселее!
Мог взглянуть, любой в стране,
Экибану в мавзолее
И пейзаж  на Колыме.

Снова прем, задрав копыта,
Впереди планеты всей,
Не всегда, конечно, сыты,
Но быстрей чем Моисей!

То война, то перестройка,
То запоры, то понос!
Весь народ держался стойко,
Все ж о вере встал вопрос.

Тяжело толпе без веры,
Будто свадьбы без невест,
А с отменой «высшей меры»
Словно всех попутал бес.

Оголились круто бабы,
Все рванули торговать,
Армия вдруг стала слабой…
Мать-Россию не узнать!

Срочно вспомнили о Боге,
Часть «ментов» пошла в попы.
Словом скрасили в итоге
Настроение толпы.

Шаг такой, конечно, нужен!
Меры приняты не зря.
Все  же мы, хреново дружим,
С головою без царя!

Нужен кнут,  грустить не стали,
Претендентов – пруд пруди!
Укрепили вертикали,
Хоть в Синай давай веди.

Царь, отечество и веру,
Мы имеем все подряд!
Почему ж тогда, к примеру
Нам закрыт калашный ряд!

Что-то в мире, знать не гоже,
Что-то в нем, увы, не то,
Если только из-за рожи
Не пускают в ВТО!

Рынок мы успешно строим,
Нас теперь ведут туда,
Олигархи, как герои,
Но конечно – каптруда!

Может в чем-то, есть изъяны!
Можем шаг сменить на рысь…
Вам  же лучше, если пьяны!
Протрезвеем – берегись!

Обсудите мысли наши,
Дайте знать в коминнюке,
А не то вам сварим кашу
На армянском коньяке!

Словно в лучшем ресторане,
Не успеете в сортир.
Так накормим, всех достанет,
Всем привет и миру мир!   
 

     ДУЭТ   ГАМЛЕТА  И  ОФЕЛИИ.

Брать?  Иль,  не  брать?  Не  думал  никогда.
Тем  более, что  мама  где то  бродит  с ядом,
Да  и  к  чему  сомнения  когда,
Офелия  сама  мостится  на  ночь  рядом.

К  тому  же  так паскуден  Эльсинор,
Пойдешь , со  шпагой, погулять  во  дворик,
Куда  ни  ткни – везде  предмет  для  ссор
Где  ни  копни – повсюду  бедный  Йорик.

Дать? Иль  не  дать?  Вот  в  чем  вопрос!
Шуту  отдаться , или дожидаться  принца?
Прожить  весь  век,  не  распуская  кос?
А  может  лечь  волной  под  встречные  эсминцы?

Такая  скука  в  замке  каждый  день,
С  похмелья  дрыхнут  даже  менестрели,
Ваш  папа  тень  наводит  на  плетень –
Я  спать  боюсь, одна,  в  своей  постели.

Не  трогай  папу!  Это  все, что  свято.
Он , все  же , дуба  дал  не  от  вина.
Его  сгубили, будь  они  прокляты,
Коварный  друг  и  алчная  жена.

Меня  втянули  в  здешние  мытарства,
И я, давно, который  голубой,
В  преступном  нашем  Датском  государстве
Заняться  сексом  вынужден  с  тобой.

Вы, Гамлет,  гей?!  Ну,  коль. такая  пьянка…
Ты, слышишь, милый  мой  ответ  таков:
И  я, давно, однако  лесбиянка,
Мы – пара  европейских  башмаков.

Вы  свой  порок  скрывали  так  искусно,
А  я,  в  своем,  признатся  не  боюсь!
К  тому  же  здесь, так  скучно  и  так  грустно,
Пойду -  ка  я,  пожалуй, утоплюсь.

О, друг  Горацио, как  все  по  жизни  зыбко.
Вон, что  то  громко  плюхнулось  в  пруду.
Прощай  Офелия!  Какая  радость  рыбкам.
Быть  может  за  пивком  сейчас  пройдусь71

Конечно  брать!  Какие  там  вопросы.
Потом  себе  навечно  не  прощу.
Возьму  пивка,  добавлю  купороса
И  мать Гертруду, славно  угощу!
 


  ЗАЧЕМ Я ВСТРЕТИЛАСЬ С ТОБОЙ

Как будь-то, дороги, не знаешь другой?
Как часто проходишь, ты, мимо!
Мне стыдно признаться, но мой дорогой,
Я, тоже сегодня, любима!
Подруги твердили, что дни пролетят
И наши забудутся встречи,
Да, только неправду, они говорят,
Любовь, даже время не лечит.
Она, как кувшинки над темной водой, 
Искрится беспечно и смело,
Над миром горит путеводной звездой…
Когда-то такой, мне, хотелось.
Тепло наших встреч, позабыто тобой,
А я, им, и ныне согрета!
Искрятся кувшинки над темной водой…
Спасибо, мой милый, за это.
               
Как молодость наша была хороша,
Припомнится тут же украдкой.
Наполнится странной истомой душа,
Чуть горькой и все-таки сладкой.   
В груди защемит и от мыслей иных
То жар, то печаль до озноба.               
В любви не бывает напрасной вины
И правы, как правило, оба.
Любовь, как кувшинки над темной водой,
Искрится беспечно и смело,
Кому-то сияет  Полярной звездой,
Кого-то обманет умело.
Шальная девчонка и ты, молодой…
Веселое звонкое лето…
Искрятся кувшинки над темной водой…
Спасибо, мой милый, за это!

Печали мои улетят, словно дым
Растают крупинками града.
Ты даже не знаешь о том, что любим!               
Представь, как я этому рада!
Я рада побегам весенних стеблей,
Осенним дождям, даже стуже…
Я рада, что помню всегда о тебе!
Я рада, что ты мне не нужен!
Любовь, как кувшинки над темной водой,
Искрится беспечно и смело,
Над миром горит путеводной звездой…
Я, тоже такую, хотела!.
Пусть жизнь получилась совсем не простой
И даже, не ласковой где-то,
Искрятся кувшинки над темной водой,
Спасибо, мой милый, за это…


   УДЕЛ ИНТЕЛЕГЕНТА

Кругом девчонки крутят бедрами,
Весна кругом, с ума сойти!
А мне опять, с пустыми ведрами,
Сплошные бабы, на пути.
У всех судьба, что эпитафия!
В глубоких шрамах от обид…
Добро бы только биография,
Но пострадал и внешний вид!

Интелегент по убеждениям,
Я, таки жертвовал собой.
От всей души, без принуждения,
А помощь предлагал любой.
Но, правда! Бабы, точно курицы.
Как полегчало, всем одно…
Ревут белугой на всю улицу:
Ты где был ночь? С кем пил вино?!

Я, им про песни от соловушки,
Про друга, с коим ел мацу…
В ответ, то скалкой по головушке,
То крюком с левой, по лицу.
Стерпел бы даже эти гадости,
Была бы баба, посвежей…
За что, господь, сей малой радости,
Меня лишил при дележе.

Мне тоже хочется романтики
Что б рюмки в руки не брала,
Чтоб без дитя. И губки бантиком!
И не целованной была…
Замучил я друзей вопросами,
Какой секрет у них в руках?
Им, завсегда, девчонки с косами,
А мне – бабенки в париках!

Покой хочу и тихой гавани!
Окошко – и на нем герань…
А эти…, что матрос из плаваний.
Не спится им в любую рань!
От неудач и не везения,
Свернулась ежиком душа,
Но как-то раз, в порядке мнения,
Мне так сказали кореша:

Зачем устраивать дебаты?
Поскольку сказано до нас:
-Люби косых, хромых, горбатых!
Господь увидит, – лучше даст.
 Жизнь бесконечна, как Вселенная
И смысла в ней конечно нет!
Удача, штука переменная…
Константа в счастье!? Это бред!

В чем повезет и с кем конкретно?!
Не можем знать ни ты, ни я,
А счастье, это лишь дискретность
И зыбкость чувств и бытия!
Пока мы, здесь, с пивными кружками,
Сидим копаемся в жратве,
Тебе - «амуры» со старушками,
Зачтутся в стаж, одна - за две!

Мы все состаримся от времени,
Твой труд тогда, припомнив Бог,
Тебе, из молодого племени,
Направит пару стройных ног…
И я пошел дышать сиренями,
Коль мне досталась та стезя.
Сверкают девочки коленями…
Но я же знаю – к ним нельзя!

Зачем мне девки не смышленые?
Нет вкуса в рыбке, без труда?
Их части тела, оголенные,
Прервать не смогут путь туда,
Где ждет меня, с пустыми ведрами,
Подкрасив хной седую прядь,
Пускай с подержанными бедрами,
Но баба-ягодка, опять!
   

    ЛЕТНЯЯ ЭЛЕГИЯ

Исчезают последние тени,
Гаснет алый закат над селом,
Лишь в садочках синеют сирени,
Словно сладкая боль о былом.

Где-то всхлипнут хмельные гармони,
Неудачной судьбине назло,
Кто-то звездочку с неба уронит,
Кто поймает – тому повезло.

Над аллеями старого сада
Ночь раскинется звездным крылом,
От реки донесется прохлада,
Словно сладкая боль о былом…

Соловьи затаятся меж веток
И восток вспыхнет первым лучом,
Унося в безмятежное лето,
Эту странную грусть ни о чем.

Избавляясь от утренней лени,
Мир наполнится новым теплом,
Лишь в садочках, все те же, сирени
Словно сладкая боль о былом.


  КУРОРТНОЕ  ПРОЩАНИЕ

Без просвета на площадь пустую,
Опрокинулась чаша дождя,
Разбивая унылые струи
О гранитную глыбу вождя.

Лип, скелеты чернеют тоскливо,
Тротуар, что армейский понтон,
Где, прохожий мелькнет торопливо,
Балансируя мокрым зонтом.

Это осень, любимая, осень…
Золотую листву теребя,
Пролетевшее лето уносит
И уводит меня от тебя.

Безнадежно пусты танцплощадки,
Мрачно бьется волною река.
И любовь, словно ягоду с грядки,
Унесла чья-то злая рука.

Мы чужие уже, мы другие…
Все слова, что напрасно мы ждем,
Если даже, сегодня, солги я
Зачеркнет бесконечным дождем.

Это осень, любимая, осень…
Это кончился пляжный роман,
Это больно, и может быть, очень!
Только, все же, пора по домам.


   ОСОБЕННОСТИ  РУССКОЙ
   НАЦИОНАЛЬНОЙ  ПОЭЗИИ

С лицея, вкупе со старушкой,
Пил Пушкин пунш по полной кружке,
К тому же был прискорбно слаб
До юных дев и зрелых баб.

Мужья, которых, словно лоси,
Под дождик, в Болдинскую осень,
Средь бела дня, а кто к рассвету,
Рога имели от поэта.

Графини чистой красоты
Знавали здешние кусты –
Им Пушкин улучшал породу,
За что любезен был народу.

Познать всех дам, он ставил цели.
Погиб красиво – на дуэли,
Жаль, оклеветанный, в долгах
И, кстати, тоже при рогах.

Творивший много и с успехом,
Коллега Пушкина по цеху,
Любил Некрасов тоже осень,
А вот удачлив был не очень.

Конец всему – азарт без фарта,
Не шла в игре поэту карта.
Не даром предлагал сам Стасов:
«А может в пешки? Слышь, Некрасов!»

Не внемля умному совету,
Четыре сбоку – ваших нету!
Он, все таки спустил в картишки
И «Современник», и излишки.

В дожди, гоняясь за вальдшнепом,
Мечтал неистово и слепо,
Как бы найти такую бабу,
Что бы вдова, - с именьем дабы!

Именье он тогда бы смог,
Хоть вместе с бабой сдать в залог…
А то опять приперся Стасов,
Кричит «Гони должок, Некрасов!»

Кой как спровадил супостата,
Ты что? Полосонька не сжата!
Поди, пока у тех проси,
Кому вольготно на Руси.

Вот Тютчев, все мы это знаем,
Любил грозу в начале мая.
Он был согласен в этом с Фетом,
И тот ходил к нему с приветом.

Твердил, что вовсе не пристало,
Подушку мять, коль  солнце встало!
Был Фет, и в этом  весь секрет -
Помещик больше, чем поэт.

Пусть дождь резвится и играет,
Но не мешает урожаю!
Вредна, понятно, без вопросов,
Гроза в июле для покосов.

Фет любит в мае, ну и хули,
Другим она милей в июле!
Пусть даже с градом – только бы
После нее росли грибы.

Вдруг все, писавший о народе,
Тут Горький выдал о погоде.
Возможно, по природной дури,
Максиму захотелось бури!

Но тут, на стыке этих мнений,
В поэзии возник Есенин.
Ему и май был сердцу мил,
Да только он изрядно пил.

А был поэт исконно русский,
Любил грибочки для закуски.
И, значит, дождичек грибной
Любил сильнее, чем иной.

Что в Фете было от рассудка,
Имел Есенин от желудка.
Талант обоих – аксиома,
Ему не важно время грома.

Нельзя служителей Богемы,
Втолкать в обыденные схемы.
У них уклад совсем иной,
Талант  всегда  гроза зимой!



   РАССТАВАНИЕ, ПРОЩАНИЕ,
         ПРОЩЕНИЕ

-Давай присядем дорогой,
С тобой на дальнюю дорожку.
Ты за порог шагнешь ногой,
Я, кошкой прыгну на окошко.
Мне, милый, белый свет не мил,
Когда тебя не вижу рядом…
Дай Боже, мне, побольше сил,
Сберечь, наш сад любви, от града.

-О чем ты плачешь, дорогая?
Давай минутку, помолчим…
Когда вернусь? Еще не знаю,
Но волноваться нет причин...

-Ты не ищи себе другой!
В чужом краю, не слаще репа.
Ни кто не сможет дорогой,
Любить, как я, светло и слепо…
Не забывай меня в пути,
Так много звезд под небосводом!
Как путеводную найти?
Коль заплутаешь, мимоходом…

-Да успокойся, дорогая…
Зачем ты беды ворожишь!
Я нашим счастьем не играю.
Не надо петь: «Шумел камыш…»

-Мой милый, мне надежды мало!
Ночь так пуста и холодна.
Тревожен сон под одеялом,
И я, во снах, совсем одна.
Совсем одна…, а рядом змеи…
Шипят, своих не пряча жал,
А я стою, бежать не смею…
Ах! Лучше б ты не уезжал!

Теперь я жду, когда приедешь?
Бегу к двери на каждый стук,
А там лишь пьяные соседи,
Да лица тусклые подруг…
Тоски, мне время не залечит.
Я выпью этот яд до дна!
Пасьянсы, нервно, каждый вечер
Перебираю допоздна.

Ложатся карточные лики,
Тревожным веером на стол.
Смеется гнусно дама «пики»:
-Он не уехал, он ушел!
Я от любви совсем ослепла.
Теперь кричи и не кричи…
Лежат на полке, горкой пепла,
Тобой забытые ключи.

Пылятся шлепанцы на полке,
Почтовый ящик без вестей
И рыщет мысль голодным волком,
По пеплу серому страстей.
Любовь моя, вам будет пухом!
Вот в то, с оборванной серьгой,
Шепни мне, милый, тихо в ухо
Тепло ли там, тебе, с другой?!


    РОМАНС ИСПАНСКОГО РОМАНТИКА

Что-то грустно, друзья, в нашем чинном Бильбао
Бьют со скуки быков, для говяжьих котлет
Как не пой серенад, голосисто и браво,
Не услышишь в ответ, вечерком, кастаньет.

Растащили девчат богачи из Мадрида.
Местный граф на безрыбье раз сорок рогат…
Знать, осталась теперь, мне такая планида:
Крест в таверне пропить и  в матросы на старый фрегат.

Вот исчез Старый свет, мысом Доброй Надежды.
Сколько новых земель и загадочных стран.
На нелегких путях, по просторам безбрежным,
Вместо жизни былой, дарит нам океан.

Ярким звездным дождем, терпким запахом моря
Ночь под Южным Крестом окатила фрегат.
Мы идем на восток, с ветром яростным споря
И надолго от нас, и надолго от нас уплывут берега.

Напоследок, Господь, на Сейшелах порадовал раем.
На хрена нам Сянган? Подождет, чертов  опийный груз!
Лучше места, чем здесь, я братишки не знаю,
А креолки у них, от рожденья не носят рейтуз…

Но коварный Нептун не оставил без дела…
Вдруг тревожно и зло заскрипит каждый рым,
Когда ласковый бриз, разорвав оголтело,
Нас, Малакский  пролив, встретит штормом ночным.

Будут снасти греметь, точно черти в аду сковородкой
Неудачников за борт навечно закинет волна…
Это только в кино, им помогут спасательной лодкой,
В жизни, только на дно, и не жди ни какого «кина».

В пышной зелени бухт, мы залижем щемящие раны
Залатаем борта и поправим слегка такелаж.
Курс возьмем на Гонконг, снявшись с якоря рано,
Парой местных бичей, укрепив  второпях экипаж.

Наш удачный поход завершится плачевно в Макао.
Время вахты «собачьей», малайцы на вахте уснут.
Нас сбросают за борт узкоглазой пиратской оравой,
Даже джонок, спастись, на прокат не дадут.

Мне чуть больше везет, вся давно потонула команда,
Я силен и умен, с детства был точно мул.
Был я, блудным сынком у испанского гранда,
А теперь стану пищей для местных акул.

Ни каких панихид! Да и траура, тоже не надо!
Так история наша печальных событий полна.
Что там я, по сравненью с Великой Армадой?!
Как прекрасна в Бильбао, у нашего графа жена…


           ...
 
Уронив золотистые кудри,
Словно листья в салат, за столом
Пьет Есенин, с вертлявой лахудрой,
Заливая усталость вином.

«Слышишь, Дора!» – кричит: «Без возврата!
Мне не надо ни Зин и ни Галь,
Ну и пусть ты слегка старовата,
Мы посмотрим с тобой Плас Пигаль!

Надоело уздечку режима,
Словно мерин рязанский носить,
Выть на звезды с Качаловским Джимом
И с барыгами нашими пить.

Заграница, занятное дело,
Здесь в России, я слыл золотым,
Был в Америке – числился белым,
Чуть по пьянке не стал голубым.

Там же тоже дерутся и плачут,
Но у нас это как-то милей…
Вон канает с подругою хачик.
Айседора, обоим налей!

Ну и что,что армянский не знаем,
Не будите собаку во мне!
Я, к тому же, сейчас вспоминаю:
Он, - Камо,а она - Шаганэ!

Впрочем ,лучше, махнем до театра,
Ты на сцену – я, лягу в партер
Мне все кажется, может быть завтра,
Я уеду в отель Англетер.

И оттуда уйду без возврата
В неизвестные дали Земли,
Будут в русских полях виновато,
Обо мне вспоминать журавли.


         КИПР

В легенды и мифы поверишь вполне,
На древних камнях базилики.
Дорожкою лунной, на темной волне
Играют неясные блики…

Прохлада ночная течет от олив,
Слегка шелестят кипарисы.
Беспечно и ласково дышит залив,
В кафе, запах кофе и пиццы…

Здесь море рождало лихих Афродит,
Лепило их, прямо из пены,
Ударит волной, глядь – нагая сидит
И манит в кусты, откровенно.

А там, на лужайках, у пышных дубов,
Весталки из храмов покруче,
Пришельцам, дарили такую любовь…
Что Кипр не казался, им скучен.

И греки, и турки слетались сюда,
Как пчелки к цветам, за нектаром.
На женщин, у них – дефицит в городах,
А здесь, все практически, даром!

И море, и яхты, и кельи в горах,
И есть куда сбегать «налево»…
Британцы решили: - настала пора!
Все взяли под власть королевы.

Потом  чернота многолетней войны,
Весь мир заскучал без оливок.
Закончилось полным разделом страны,
Но грекам без турок, тоскливо.

Однако, по мне, и без них благодать,
Еще бы вот греков убавить.
Возможность вернуться на родину дать –
Пусть финики в Фивах рубают.

На Кипре опять развести Афродит,
Покуда достаточно пены.
И если путевкой завком наградит,
Сюда приезжать на две смены… 

Заполнилась вечным покоем душа
От сочных красот Лимасола,
Как все-таки южная ночь хороша,
Но хочется, утром, рассола!


     Буревестник

Средь седой равнины моря,
Остров Капри на слуху,
Там с хозяином поспоря,
Опупев слегка от горя,
Горький тискает сноху.

Жить хотелось бы в Сорренто,
Написав такую «Мать»,
Но московские клиенты
Не хотят так просто ренту
На вино и баб давать.

Ах! Как раньше славно было.
Голод, чистки – ни почем!
Всем в России били рыло,
Но его судьба хранила,
За знакомство с Ильичем.

Власть любила дам из МХАТа,
Кое-кто балетный стиль,
В моде стали речи с матом,
Бабы курят и усаты, словно копии отсняты
Со старушки Изергиль.

Все катилось как по маслу,
Правда, масло не у всех.
ВЦИК решил, что хватит массам,
Сделал норму – редьки с квасом
И киношки для потех.

А потом пошли разборки,
Кто есть враг и друг кому.
Дал на Капри деру Горький,
Ленин тихо крякнул в Горках
Остальных на Колыму.

Вдруг закончились деньжата.
Маша с фиников блюет,
Да сама и виновата, так местами старовата,
Что наживку, как когда -то
Новый русский не берет.

Кто летает, ползать может
И вождям лизать зады,
Раз-другой сменяешь кожу,
Но зато в газетах рожи
И полным-полно еды.

Бомж и граф с толпой немалой,
На халяву – все ловки,
Сразу принципов не стало,
В драку за чекистским салом,
Расхвалили Соловки.

Не окупишь жизнь до гроба,
Где-то Горький поспешил
И сказал товарищ Коба:
«Смысл искусства – он в утробе!
Хочешь кушать, – так пиши!»

Ми твою читали «Маму»,
Но пойми ж ты наконец,
Не толкай меня на драму,
Хочешь ты на Капри к дамам –
Я хочу роман «Отец»!

Ты же умный генацвале!
Правда, есть один слушок -
Баб твоих Ягода хвалит,
Не напишешь – те же крали,
Сыпнут с ядом порошок.

Вот и стонет буревестник,
Пусть на море полный штиль,
Не поймет теперь, хоть тресни,
На хрена писал те песни
Челкашу и Изергиль!


   Клизма  капитализма

Я  был  рожден  в  начале  НЭПа.
Конечно,  сравнивать  нелепо,
Но  что то  все же  было  в  том.
Я,  только  маленьким  ребенком,
Чуть  порезвился  жеребенком,
А  там ; великий  перелом.

Все  дальше  в  жизни  было  горько.
Я  дань, согласно  поговорке,
Отдал  и  тюрьмам  и  суме.
По  свету  шляясь  с  голодухи,
Менту,  случайно,  врезал  в  ухо
И  в  двадцать  лет  на  Колыме.

Война  спасла  меня  от  драги,
Согласно  поданной  бумаги-
Штрафбат, санбат,  потом  обоз.
Войну  закончил  только  в  Праге,
Запив  победу  крепкой  брагой,
Вернулся  я  в  родной  колхоз.

Хотя  хромой, но  очень  бойкий,
Пахал  и  сеял, спал  на  стройке,
Конечно,  было  не  легко.
Жену  нашел  себе  на  славу-
Была  дояркой.  Звали  Клава.
И  мы  с  ней  зажили  ладком.

Две  дочки  удались  что  надо,
Для  нас  с  супругою  отрада-
Девчонок  делать  я  мастак!
Вот  сын, балбес, пошел  не  в  папу.
Теперь  в  военной  части  прапор
К  тому  же  выпить  не  дурак.

Нам  больше  радости  от  внуков.
Возьмешь,  бывало,  их  на  руки
Да  вдоль  деревни  к  озерцу…
Теперь  пореже  ездить  стали.
Вон  внучки:  там  такие  крали,
Совсем  готовые  к  венцу.

Пускай, теперь  не  часто  видим-
Мы  с  бабкой  в  целом  не  в  обиде.
У  молодых  свои  дела.
Чего  противится  природе?
Приходит  время- все  проходит,
Знать  наша  вишня  отцвела.

Здоровьем  богом  не  обижен,
Но  на  восьмом  десятке  вижу-
Пока  я  строил  коммунизм,
С  утра  до  ночи  весь  в  заботе,
А  может  просто  от  работы,
Поизносился  организм.

Понятно, в  битвах  с  урожаем,
Мы – мужики  и  не  рожаем,
Но  все ж  нагрузка  велика!
От  водки  колики  и  рвота
И  что  занятно - под  субботу
Немеет  правая  рука.

Кажись  пройдет – потом  по  новой,
А  тут  мочиться  стал  хреново,
Все  время  чувствую  тоску,
Пусть, вроде  ангелы  не  звали,
На  домовину  не  пора ли
Посуше  подыскать   доску?

Но  бабка  враз  окоротила.
Сказала  с чувством «Хрен  на  рыло!
Не  думай  даже  помереть.
Сначала  приберись  в  теплице,
Потом  езжай  до  фершелицы,
А  дальше  будем  посмотреть!»

Я  взял  у  бригадира  бричку.
В  медпункт  заехал. Там  сестричка
Сказала: «Дед, да  вы  больной!
Что  живы – просто  удивленье.»
Всучила  тут же  направленье
В  больницу, в  город  областной.

Я  в  городе  лет  двадцать  не  был.
Прогресс  большой – дома  в  полнеба,
Машины  прут, что  мураши,
Блестят  витрины  в  магазинах
И  что  приятно -  много  винных,
А  девки – девки  хороши!

И  вправду - мужики  не  врали,
На  улицах  такие  крали –
Считай  живой  журнал «Плейбой».
Нам  эти  порнодокументы
Таскают  осенью  студенты,
А  я  очки  забыл – хоть  вой!

Но  бог  не  бросит  человека.
Мне  показали  где  аптека
И  в сердце,  приглушив  толчки,
Кричу  аптекарше «Слышь, дочка!
Не  вижу  в  паспорте  ни  строчки,
Давай-ка  подбери  очки.

Но  тут  как  взвоет  эта  кляча,
Живет  без  мужа – не  иначе
Или  объелась  белены:
«Да  я, по  возрасту  вам  внучка,
Оставь-ка  дед все  эти  штучки,
Вон  лучше  застегни  штаны.

Покорно  застегнув  ширинку,
Я, с  костыля, смахнув  пылинки,
Не  вспомнив  даже  ихней  мамы,
Не  разводя  большой  сыр – бор,
Сменив  тональность  на  минор,
Все  ж  пояснил  наглющей  даме:

« Штаны, сударыня, - склероз.
Совать  туда  вам  неча  нос,
Пусть  внучка, но  не  кукарекай!
Я  брал  Варшаву,  брал  Берлин
И  враз  оставлю  без  витрин
Твою  паршивую  аптеку!

Здесь  будет  маленький  тер акт.
Я  обещаю – это  факт!
Тащи  очки  быстрей, в натуре.
Мне  нужно  все  таки  успеть
На  женщин  местных  посмотреть
И  в  десять  быть  в  регистратуре.

Мадам   притихла.  Как-то  разом
Приперла  линзы  в  оба  глаза.
«Примерьте,  папа,  побыстрей.
Вот  в  этих  вы, как  Штирлиц  даже»
Слова  свои, что  маслом  мажет
И  проводила  до  дверей.

Иду  балдею - от  маразма
Совсем  не  чувствую  оргазма.
В  глазах,  господь  меня  простит,
Рябит  от  титек  и  от  ножек,
Ну, а  меня  все  больше   гложет
Мысль  про  проклятый  простатит.

В  больнице  сразу  мне  сказали –
«Вы, лет  на  десять  опоздали,
Гусями  взятки  не  берем.
Теперь  из  плановых  простынок
Страна, товарищ, вышла  в  рынок
И  мы  с больницей  тоже  в  нем.

Вам  лучше, с  вашею  простатой,
Иметь  отдельную  палату,
Но  если  вам  не  по  зубам,
Есть  и  по  проще – восемь  коек,
К  утру  помрут  там  вроде  двое,
А  может, третьим  будешь  сам.

Потом  забормотала  стерва
О  ценах  в  долларах и  евро.
Я  стал  рубли  свои  совать  …
На  свете  том  господь  с  них взыщет,
Срубив  с  меня  почти  две  тыщи,
Мне  все  же  выдали  кровать.

Лежу  в  палате и скучаю,
А  тут  на  ужин  тащат  чаю -
Меня  обходят  стороной.
Я  было  взял  сестру  за  грудки,
Но  вместо  каши  дали  утку –
«А  вы  на  клизму, марш, больной.»

Меня  быстренько  отклизмили,
Почти  ведро  водицы  влили
И  сто  рублей  взяла  сестра.
Себя, поздравив  с облегченьем,
С  мечтой  о  сале  и  печенье
Считал  убытки  до  утра.

На  утро, как  с  цепи  сорвались –
Сначала – деньги  на  анализ,
Потом – на  красящий  рентген.
Свинцом  залить  тому  бы  глотку,
Кто  брал  почти  что  как  за  водку
За  кровь,  добытую  из  вен.

Как  говорят  у  нас  в  народе,
Беда, она, одна  не  ходит –
Мне  словно  пнули  меж  колен.
Их  рентгенолог -  славный  малый
Сказал: «Дедуль, клизмился  мало,
А  надо  больше, старый  хрен!»

И  вновь, подмышкой  грея  утку,
На  промывание  желудка,
Поближе  к  вечеру  спешу,
Пока  еще, совсем, беззлобно,
Все, рассказав  сестре  подробно,
Промыть  кишки  ее  прошу.

Жуя, небось, мою  ватрушку,
Опять  из  эсмарховской  кружки
Сестрица  вылила  ушат…
Всю  ночку, что  былинки  в  поле,
Скрипят  и  корчатся  от  боли
Мои – желудок  и  душа.

Врач  утром  сыпнул  в  раны  соли:
«Цемент  у  вас   в  желудке  что ли?
Ты  дед  опять  промыл  не  весь».
Я  озверел: «Ну, что за шутки?»
Да я не жрамши третьи сутки!…»
Но рентгенолог сбил мне спесь!

«Не  кочевряжься  дед, иначе,
Ты  не  увидишь  с  тыщи  сдачи.
Зачту  один  рентген  за  три.
 Скажу  тебе, дедуля, прямо –
Я  тоже  человек  упрямый,
Решил – увижу  что  внутри!

Как  на  Голгофу  сын  господень
Пугая  всех, в одним  исподнем,
На  процедуру  вновь  плетусь.
Мне  с  голодухи  очень  плохо,
А  санитарки  даже  в  хохот –
«В  кого  из  нас  влюблен  дедусь?»

Одев, резиновые  боты,
Взялись  девчата  работу,
Меня, раздевши  до  нага..
Кого то  может  клизма  лечит –
Тому  она, как  богу  свечи,
А  мне, как  черту  кочерга.
 
Вдруг  главврача, как блин  из  печи,
Когда  захочешь, так  не  встретишь,
А  тут  с  обходом  принесло…
Все  может,  обошлось  бы  гладко,
Да  он  расхвастался  порядком –
Вот  тут  меня  и  понесло:

-Забыли, видимо, ребята
Вы  здесь  про  клятву  Гиппократа,
А  издеваться  над  больными и  Авиценна не  велел...
Вот  тут  главврач, собравшись  с  духом,
Хоть  был  и  голубым  по  слухам,
Но  весь  от  злости  побелел:

«У  нас, - кричит для  санитарки
Все  клятвы – мертвому  припарки!
И  правильно, скажу, я  вам!
За  двадцать  долларов  зарплаты
Здесь  только  бедным, не  богатым
Желудки  чистят  старикам.

Для  тех, кто  больше  обеспечен,
И  быть  не  может  даже  речи
Лежать  здесь  с  вами и в грязи…
У  нас  прекрасные  палаты,
Однако  это  для  богатых!
И  ты  здесь, старый, не  бузи».

Что  ж, можем даже  подытожить
И  в  результате  видим  все  же –
Кому  все  это  по  плечу?
Из  всех  чудес  капитализма
Мне,  почему  то только  клизма,
А  я  налоги  все  плачу!

И  что  отвечу  бабе  Клаве?
Куда  четыре  тыщи  сплавил?
Я  швырнул  клизму  сгоряча.
И  не  со  зла – скорей  сослепу,
Но  угодил  ей  точно  в  репу,
Да  не  в  простую – главврача!

Скандал  начался  просто  жуткий.
Я, было, отбивался  уткой,
А  в  драке  с  детства  был  шустер!
Не  появись  там  люди  в  масках,
Не потерпел  бы  я  фиаско
От  санитаров  и  сестер.

Ребята  славно  знают  дело,
Потом  полгода  ныло  тело.
ОМОН  у  нас  довольно  крут.
Скрутили  руки  за  спиною,
Весьма  довольные  собою,
Свезли  меня  в  народный  суд.

Суд  был  неправым. Очень  скоро
Я  был  обижен  прокурором,
Он  лип  ко  всем  как  банный  лист –
«Не  хуже  органов  столичных,
Представлен  нами, вам  с  поличным,
Опасный  очень  террорист».

Мой  адвокат  просил  условно.
Судья  ж  признал  меня  виновным –
Ему  был  ближе  прокурор.
Зал  заорал «Судью  на  мыло!!!»
Но  все  уже  напрасно  было –
Мне  объявили  приговор!

За  то, что  я  тяжелой  клизмой,
Нанес  ущерб  для  организма
Врачу, к  тому ж  он  был  еврей.
Мне, кроме  просто  терроризма,
Статью  пришили  по  расизму –
Три  года  строгих  лагерей.

Спасибо  нашим  партократам,
А  впрочем,  да  и  демократам –
Я  всем  сказать  спасибо  рад!
Граждане, те,  кому  не  дали,
Просите  для  себя  медали!
Есть  все  же  польза  от  наград!

Мне  крупно  в  жизни  подфартило –
На  две  амнистии  хватило
Медалей, что  с  войны  принес.
Освободили  прямо  в  зале
И  воронок  до  дома  дали,
Считай,  растрогали  до  слез!

В  больницу  больше  я  ни  шагу,
Такой  как  есть  в  землицу  лягу.
Знал  Пушкин, что  есть  Эскулап!
Жизнь  без  врачей  зовется  раем
И  я  теперь  про  это  знаю,
Когда  ушел  из  ихних  лап!


   ЛЮБОВЬ  К  РОДИНЕ.

Неопознанный  летающий  объект
Меня, давеча, девчата  прихватил.
Я  не то, что бы  сказала  сразу «Нет!»,
Но  противилась  с  последних  бабьих  сил.

Как  бывало, я  лежала  на  пляжу
И  под  нашим  редким  солнцем  грела  зад,
Если  я  с  утра  пивка  не  заложу,
То  люблю  попялить  там  свои  глаза.

Вдруг  паркуется  шикарный  аппарат
И  выходят  двое  маленьких  людей.
На  одном   заколка,  точно в  сто  карат,
А  второй, смотря,  по  выправке - халдей.

Говорят  мне  тихо «Хау  дую  ду»-
Понимаю, познакомится  хотят,
Я  то, сдуру,  согласилась  на  беду –
Потрясти  хотелось, очень,  негритят.

Аппарат  у них  покруче  «Жигулей».
Упакован, что « Полярная   стрела»!
Уж  на  что  я  насмотрелась  кораблей,
Когда  в том  году в «Анталии» была.

И  парнишка  оказался  очень  мил,
Только  бог  его от  роста  уберег,
Но  он  этот  недостаток  устранил
И в подол ко  мне  калачиком  прилег.

Суетился  где то  там, возле  колен,
Обмерял  рулеткой  прелести  мои.
Обещал  мне  много  в  жизни перемен,
Предлагал  поехать  к  ним,  в  его  Заир.

Я  в  начале  даже  денег  не  взяла –
Принцип  мой  «С  убогих  брать  не  смей!»
Я  смеялась «Мать  росточка  не  дала?»
Он  шептал, что  от  рождения  пигмей.

Убеждал  меня «Имейте же  в  виду,
Я  от  вас  уже  хочу  иметь  детей.
Где,  скажите, я  такую  мать  найду,
В  захудалой, черной Африке  своей?»

Он  кричал, что будто  внук  Касавабу,
Что  теперь  у  нас  в  стране  посол…
Я  в  ответ, что  вижу  всех  в  гробу,
Объяснив  послу,  куда  бы  он  пошел.

Да  к  тому  же, я  совсем  не очень против,
Прогуляться  где  по  авеню
Только  вы  с  Бакассой  девок  жрете.
Хрен  меня  увидете  в  меню!

«Нет, бормочет, это  только  в  прошлом.
Мы  теперь  как  люди:  миру мир!
Сам, опять, давай  просить  о пошлом,
С  новым  приглашением  в  Заир.

«Положи,  кричу, на  пляж  обратно,
А  не  то  схлопочешь  по  зубам.
К  нам, на  днях,  я  слышала  приватно,
Сам  премьер  летит  на  Валаам»

Пусть  останусь  вечно  не  обутой,
Средь  суровой  ладожской   глуши,
Но  не  купят  Чомбе  и  Мобуту,
Русской  и  загадочной  души.

Пусть  спина  слегка  заноет  к  ночи,
Все  же,  поваляюсь  на  пляжу.
Вдруг  не  врут,  и  сам  премьер   подскочит.
Я, тогда,  Отчизне  послужу!

Только  вспомню, бабоньки,  хмелею!
Не  подмять  коррупции  села!
Все  же  суверенности  пигмею,
Я  из  чувства  долга  не  сдала!

Но  саднит  в душе  былая  рана –
Мне  теперь, где  пояс  у  парней,
(Врач   сказал, что  это  очень  странно.)
Нежно   улыбается  пигмей.

            ...

Спал  Маяковский  с  Лилей  Брик,
А  с  Осей  пил  чаи  под  пряники.
Он, как  поэт, весьма  велик,
Но  человек,  конечно,  дрянненький.

Фигурою – античный  бог,
Фактурой  обладал  не  слабою,
Но  сделать  ни  чего  не  смог,
С  одной  стервозной  рыжей  бабою.

Он  «Левый  марш» создал  для  масс,
По  лавкам  желтой  блузой  пенился,
А  перед  Лилей  сразу – пас,
Ложился  и  не ерепенился!

Построив, крепкий  шведский  быт,
Конечно  с  помыслами  чистыми,
Дабы  стихам  наладить  сбыт,
Она  спала  порой  с  чекистами.

Однажды  был  поэт  забыт,
А, может, виновата  водочка –
Разбилась  лодочка  о  быт,
Не  шведской  марки  была  лодочка.

А,  Лиля,  всех  пережила:
Страну,  поэта  и  поклонников –
Она  красавицей  была…
Нельзя  плохое  о  покойниках.

  Там за черной горой

Там за черной горой,
Вот за тем перевалом,
Белый пух облаков, запах русской земли
Я, простой рядовой,
Мне уже не бывать генералом
Я из тех, кто в бою, на афганской земле полегли.

Там за черной горой,
Вот за тем перевалом,
Белый пух облаков, запах русской земли.
Но землицы родной,
Оказалось начальникам мало.
Нас послали сюда, а зачем объяснить не смогли.

Там за черной горой,
Вот за тем перевалом,
Белый пух облаков, запах русской земли.
По утру снова бой,
Пули, дятлом стучат по дувалу.
Смерть по склонам идет, там весной, помнишь, маки цвели.

Там за черной горой,
Вот за тем перевалом,
Белый пух облаков, запах русской земли,
Я сегодня герой! -
Мне брезентовый тент – покрывалом
Но мой след на земле ветры пыльною мглой замели,

Там за черной горой,
Вот за тем перевалом,
Белый пух облаков, запах русской земли.
Я вернулся домой
Словно дождик осенний, усталый
С грудой тех облаков, что на север печально ушли.











 

.