По следам бореев. продолжение

ПО СЛЕДАМ БОРЕЕВ

Не помним, сколько мы золы
нажгли за ночь десятилетий,
ледник подрезал все углы,
где дичь скрывалась, бредни, сети
вморозил в реку навсегда,
и мы забыли, что вода
текуча. Выживает лед
привыкший к холоду народ.

И мы поднялись. На упряжках,
под вой пурги, полярный свет
и всполохи корон мы тяжкий
оставили в любимых след.
Мы заморозить их не дали,
храня божественный огонь
внутри яранг, вдыхая вонь,
мы их телами согревали.
И вот пещера, но обед
здесь не варили сотню лет.

Что за беда, наш Ангел светел,
Он – путеводная звезда,
и если нас никто не встретил,
то Гея с Сомой ждут всегда.
Они в объятьях вековых
хранят любовь, как первый стих.
Глубина память сохранила
жировика кадящий свет,
Сторукого любовь и силу,
Его талант и пики след.
На стенах выбил Он эпоху
до ледника, изобразил
охоту, фауну и флору
и тем потомков удивил.

Туман плейстоценовый, холод,
на Юг вытесняют зверей,
дышать невозможно, и голод
сажает на нарты людей.
Ледник наступает на пятки,
оленей уводит, бирюк.
Когда же в тепле и достатке
далёкий покажется Юг?

На вершине Отортема
поклонились мы тотему,
попрощались с колыбелью,
с местолюбием богов
и ушли с священной целью
отыскать в кострах снегов
первобытный след борейцев,
снегобитный их очаг.
Мы не думали, что Ельцин
всё пропьет и всё отдаст
олигархам, что копили
двести каменных веков.
Что осталось? Только мили
впереди, да мести зов.

Вдоль по Вишере, путем
из бореев да к евеям,
мы по панцирю идем,
лёд кострами греем.
Подо льдом бежит вода!
Жизни мать, сестрица!
Значит, рыба есть всегда,
будет нам ушица!
И блеснули топоры,
сети в лунки пропустили,
эх, дожить бы до поры
бура и квартиры.

Бело, как в первый день Творенья,
по времени должна весна
придти, и с нею птичье пенье,
но держит нарты крепкий наст.
Отъелся волк (теперь собака),
в упряжке с норовом бежит,
туман рассеялся, однако,
кристаллы солнце золотит.
Из ночи в день мы прикатили,
снова лемминг зашустрил,
мы на шашлык его добыли,
а там песец добавил сил.
               
СТОЯНИЕ НА ЧУСОВОЙ И БЕЛОЙ

 Поздне-валдайское время,
осташковский век, 19 тыс.
лет от наших дней
   
 СТОЯНКА ОСТРОВСКАЯ

По солнцу лето уж должно
взлелеять ягоду малину,
а здесь по-прежнему бело
и края нет речной долине.
Вот трещина зигзагом черным
предупредила нас о том,
что скоро лёд погонят волны,
пора поставить первый дом.
Стоянку выбрать, не ночлег
под корневищем обустроить,
не заливную пойму – брег
террасный. Поиск стоит
и внимания и сил.
Гиперборей «исколесил»
до притока Чусовая,
знаем мы – там Островская.
Вот стоянка, но обед
не варили здесь сто лет.

Хватит нас водить кругами,
скажет знающий Федот,
сказку эту, знаем сами,
создал мудрый Геродот.
Бард древнее, грек Гомер,
не ставил гиперов в пример.

Он их не знал, рапсод великий.
Все в тютельку, такая штука,
но то был миф, а здесь наука –
не проявлёны были лики.
Теперь проявлены, и крики
кремнёвых слов раскоп доносит,
его понять гипербор просит,
зачем каменья он рубил
и сок березы в мае пил?
Зачем он с каменной постели
вставал всегда и на заре
(перепела ещё не пели)
силки растягивал в росе?
Он нянчил нас, дитём любуясь,
он верил в нас, с женой целуясь.
Раскопанную правду слов,
на свой аршин прошу не мерить,
ибо вначале был глагол,
затем пришлось его похерить.

«Мы с вами ходим по пятам
неуловимого народа! –
Воскликнул Арий. – Здесь и там, –
он указал рукой на воду, –
лишь очаги по берегам
с золой холодной всюду.
Здесь простоим, пока мальцы
не станут сами, как отцы».

И развернули мастерскую:
там заготовок главный цех,
готовый нож шел в кладовую,
отходы в яму. Мяли мех,
в квасцах дубили, и тулупы
выдавали рыбакам.
Как видим, гиперы* не глупы,
рубили вещи, а не хлам.
*(Я слово длинное в строку
порой никак не вовлеку.)

Но это труд, а где искусство
из бивня, рога и кости?
Как просыпалось духа русло,
где юмор зимний травести1?
Ведь грек писал, что песни, пляски
и музыка, пиры везде.
Иль до того, как на салазки
гиперборей сел по нужде,
звучали гимны, рог трубил,
и арий сок бродивший пил?

1Вид юмористической поэзии

Все может быть, но есть основа,
что пели люди у костров,
и ритм рифмованного слова
в орнаменте находит кров.
На рушники, на покрывала,
на миски, кружки перешел,
чтоб душа не забывала
камня стук и тела шелк.

Чтоб душа не забывала
лик кочующих людей,
чтоб История узнала
исчезающих зверей,
кроманьонец резал рог
и Венер палеолита:
грудь молозивом налита,
в животе свободно мог
разместиться носорог.
А искусством малых форм
все от мала до велика
забавлялись, глины ком –
вот и вышла майолика.

Расщепляли вдоль надвое
бивень мамонта и луки,
стягивая тетивою,
гнули в праздный час докуки.
А что стоит микролиты1
фасетировать2 впотьмах,
и цирюльник всех небритых
осмолял головней в мах.
Баб из снега не лепили –
лошадей, быков, бизонов,
их же шкурами их крыли
и метали копья в оных.

1мелкое каменное орудие до 2,5 см.
2шлифовать

Спать ложились и вставали
с упражнением таким
и экзамены сдавали
мы охотникам лихим.
До тех пор юнца кресало
будет соло петь в штанах,
пока он кабанье сало
не притащит на плечах.
Тогда он муж (и к состязаньям
за обладание женой
допущен будет в гордом званье
кормильца рода) и  герой.
И вот стоянки пионеры,
которые родились тут,
отцов сменили, староверов,
и новый выбрали маршрут.