Баллада о Блокаде

В День Снятия Блокады на свет родился я –
- с тех пор двойную дату вся празднует семья:
В голодном Ленинграде те девять сотен дней
Им выпало на долю и девять сот ночей…

На подступах, на фронте был сразу ранен дед
И, у Горы Поклонной,  направлен в лазарет…
Читаю похоронку: «…от истощенья, ран…»
Всё бабушка мечтала: 
- А может, не пропал?

Как после ни искали – могилы не нашли,
В печах кирпичного завода скорей всего сожгли:
Для многих там, в карьерах, последний был приют,
Теперь тут Парк Победы: аттракционы, пруд…

Три малолетних дочери остались на руках,
А пламя полыхало в Бадаевских складах…
Сулило муки ада, муку и сахар жгло –
- так началась Блокада, кому не повезло…

За что такая доля? – как Пётр от Христа,
Так  Град Петров отрёкся от Бога неспроста:
Был трижды колыбелью восстанья тёмных сил
И нынче искупление за это приносил…

Бомбёжки, голодовка, зима, весь транспорт стал…
Морозы аж за сорок в ту зиму чёрт наслал,
Топили, чем придётся «буржуйки»  - пара нет,
Пропало электричество – заводам нужен свет!

Рабочим «четвертинку», «осьмушку» остальным –
- дневная норма хлеба, кто сыт не им одним?!
Мякина, целлюлоза и отруби в замес,
Такое было тесто, как чудо из чудес…

При госпитале бабушка служила медсестрой,
Пешком через Васильевский шла к дочерям домой:
Две были на квартире, лишь младшая в яслях,
Там чуть не уморили её -  вот был-то страх!

Как выяснилось после, хлеб крали у детей,
Но вскрылось это дело  враз бабушкой моей:
Здорового ребёнка сдавала, не ждала:
Всего семь дней -  на шее свисает голова…

С тех пор две младших дома лежали у стены –
- но злобный и коварный характер у войны…
В тот день перед уходом переложила мать
Их на кровать другую, её с работы ждать.

А к вечеру приходит и видит – нет стены,
Она «при артобстреле с опасной стороны»,
Вот так и перебрались наверх – квартир пустых
Хватало и с избытком (потом вселялись в них)…

Рассказывала бабушка, как ели соль и клей -
- столярный,  не узнать потом знакомых было ей,
Что значит «пухнуть с голоду» познав не на словах,
Пришлось ей голенища вспороть на сапогах…

А как-то не хватило до дома двух шагов –
- без сил на снег упала, тут ясно всё без слов…
Но подняла соседка, с ней разделила хлеб –
- ведь люди не черствеют, как он, от жгучих бед…

Но это люди… нелюди - война, что «мать родна»…
У слабых брали карточки и жрали задарма,
Шныряли в мёртвых комнатах, сгребая всё подряд,
Узнал и людоедство блокадный Ленинград…

Так, на Смоленском кладбище орудовала банда…
За кладбищем же госпиталь, где бабушке быть надо,
А также старшей дочери, на смену к ней, одной
Ходить там приходилось, потом назад – домой…

И как-то по дороге случайная попутчица
Вдруг бабушку позвала, разговорив по случаю -
- узнав о детях, «студнем» хотела поделиться…
Опять непоправимое тогда могло случиться…

Остановили бабушку на следующий день
У дома того страшного вопросом - «вы не к ней?»,
Отговорили вовремя - «не надо вам туда!»…
(Стреляли людоедов на месте, без суда…)

Другая моя бабушка в яхт-клубе, на Косе,
В войну трудилась плотником, «хлебнула» как и все:
Весь день в воде студёной - на ней «плавсредств» ремонт,
С тех пор от ревматизма всю жизнь страдала, вот…

И в наше уже время попала  под трамвай
Из-за ноги негнущейся - прямой дорогой в рай… 
Через года окликнула сипатая война,
А мне теперь ворочайся – ну в чём её вина?

Отец же хоть под Вяткою и был в эвакуации –
- из-за гнилой картошины со старшим братом дрался,
Ходили, в чём придётся и крохам были рады –
- детишек ленинградских там догнала блокада…

Но вот с Горы Вороньей слетели с криком вороны,
Собой прорвав заграду, легли, сражаясь, воины…
И плакали, обнявшись, на улицах прохожие,
Оглядывая город на город не похожий…

Как высохшие соты седых руин высоты…
Как гнёзда разорённые нависшие пролёты…
Поэтому, когда сейчас вам скажут «ленинградцы» -
- задумайтесь, а сколько их  могло тогда остаться?


(9 октября 2008 г – 8 марта 2009 г.)