Свиток неба

И небо скрылось, свившись, как свиток...
Откровение Иоанна Богослова. 6.14.

Глава первая
          Кто видит сны и помнит имена,
          Тому в любви не радость встреч дана,
          А горькие минуты расставанья ...
                М. Волошин.

Сквозь сутолоку лет, мне отведенных,
Пройдя до середины, на мосту
Себя увидела, и пустоту
Я ощутила в сердце и законе.

Я посмотрела в воду, вниз, а там,
Теряясь меж камней, судьба бежала,
И юности утраченное жало
Ей надерзить желало за обман:

Я думала, что у меня есть все,
Чего желает смертное созданье,
Но подшутило злобно мирозданье.
Я - лев душой, поступками - осел.

И половинчатость моих решений
Испортило немало отношений.

Был человек любимый. Я за ним
Идти была готова на край света,
Но он не разглядел души поэта.
И счастье вмиг растаяло, как дым.

... Что ни припомнишь, все когда-то было,
Но придорожной пылью обросло.
Лишь в глубине сверкает, как стекло.
Река воспоминаний милых.

Он появился незаметно так,
Как будто мы знакомы были вечно...
Текли слова из уст моих, как речка,
Накапливалась в нем любви мечта.

Скользила взглядом, не садилась рядом.
Его привязанность была наградой
И знаком для него лишь одного.

А для меня все было решено:
С любовью встречусь я в конце дороги.
Но путь свой нужно мне пройти одной.
И вот одна осталась я в итоге.

А он с мольбою на меня смотрел
Издалека, из водного потока.
Но все-таки я оставалась стойкой
И отклонялась от любовных стрел.

А он ко мне тянулся... Молча обнял,
Сразив прикосновеньем наповал,
И нежно так меня поцеловал,
Как будто сам он тоже что-то понял.

Я вглядывалась в тонкие черты,
Которые все время ускользали.
Они неуловимы, и едва ли
Смогли бы мы с ним перейти на "ты".

Теперь сама я спрашивала с болью.
В его лице пытаясь отыскать Ответ.
Но он был мне подстать,
И встретиться он избегал с мольбою.

Все плакало во мне, рвалось, текло...
Я умоляла рассказать мне правду,
Но он молчал и уходил от взгляда.
О, сердце! Почему ты так мало?

Ты не вмещаешь все одновременно,
А чередуешь чувства в каталог.
Библиотекарь черствый, как ты мог
Замуровать живую душу в вены!...

И я опять схватилась за слова,
Его я убеждала. Красноречье
Откуда-то взялось, но только легче
Не стало. Вновь была я не права:

Моя надежда канула, как камень,
Стена отчаянья стояла между нами.
А он мне говорил: "Нам вместе быть
Пока еще не выпало судьбы.

Когда-нибудь потом, намного позже,
С тобою вместе мы, быть может, сможем.
Пока же этим миром правит страх.
Закон отцов мне запрещает брак".

Рассудку было ясно все, а сердце
Никак не понимало: почему
Закон суров к нам, сердце птицей бьется,
Смертельно раненой летя во тьму.

Какой закон судьбы разрушить в силах
То, что всегда всех выше на земле
И на небе? - "Но нам так Бог велел" -
Мечом речей мой разум разрубил он.

И мыслеформы, что во мне еще
Пока лишь созревали, и сплетались
Их нити тонкие в живую завязь,
Нерожденные пали под мечом.

Возлюбленный мой дальше продолжал.
Слова его могильною плитою
Ложились прочно над моей мечтою
И втаптывали в тело злаки жал:

-Мне запретили на совете высшем
Вступать в союз законный, оправдав
Соитие, такой вердикт конклав   
Мне вынес. Но без ласк твоих я нищий.

Обычный смертный вдруг во мне восстал.
Бессмертия мне мало с той минуты,
Когда я понял, что я потерял...
Расплатишься же за мою вину ТЫ.

Должна исчезнуть ты с лица земли,
Чтоб более меня не растревожить
Своими ласками и запахами кожи.
Беги, пока их слуги не пришли".

Но я спросила: "В чем твоя вина?
За что меня к изгнанью осудили?"
 - Тебя к ужасным пыткам и могиле
Приговорили за глоток вина
Любви, что мы с тобой лишь пригубили".

- Ты полюбил и этим виноват?"
Безмолвны губы, - все глаза сказали.
Я, в них смотря, вдруг оказалась в зале
Большого замка много лет назад.

Зал погружен был в темноту. Казалос,
Что он огромен жуткой пустотой.
Предельность же, что быть должна стеной,
В небытие вселенной простиралась.

"То bе ог поt to bе" здесь скажет Гамлет
Через четыре сотни лет, сейчас
В каминной глубине огонь погас,
Но живы угли и теплеют камни.

Возле каминного одра на пне.
Отделанном великолепным креслом,
Сидел старик, и было мне известно,
Что полон дум он о своей жене.

Оцепенев, стояла у стены
Недалеко от двери в зал огромный,
А старец полон был немой истомы,
И постигал потоки старины,

Не помню, сколько так я простояла...
От холода очнулась. – Я была
Одета в платье легкое для бала,
Какое позабыли зеркала.

А в зале том текло другое время, -
Не танцев тел, но хороводов душ.
От камня стен тянуло смертью стуж.
И призраков произрастало семя.

Я шевельнулась, чтобы подойти
К камину, обогреть своим ладони
От теплящихся углей и достойно
Свой взгляд и старца взгляд в один скрестить.

Но, прикоснувшись к моему плечу,
Невидимый во тьме, мне кто-то молвил:
-Не место здесь тебе, пока на троне
Спокойно не сидится палачу".

Я замерла, а плечи согревались
От той руки, что тронула меня.
Воскликнул старец: "Принеси огня!"
- Замерз..." - Во мне зашевелилась жалость.

Мой собеседник к старцу подошел.
Не видела его лица, спиною
Стоял ко мне он. Я была стеною,
Холодною и скользкою, как шелк...

Из боковой двери, неся поленья
Сосновые, шмыгнул к камину раб,
Сложил их, опустившись на колени,
И вновь исчез, попятившись во мрак.

- Закир, зажги, - старик сказал чуть слышно.
И тот, второй, нагнулся над костром.
Сначала было все темно, потом
Черты фигуры озарила вспышка,

Я ничего опять не поняла,
А значит, неподвижно продолжала
Стеною быть, бесстрастностью кинжала,
Раз без меня пока идут дела.

Всегда мне были действия скучны,
Но эти были так необъяснимы,
Логичны так и так неуловимы,
Что мне казалось, будто вижу сны.

Огонь в камине медленно струился:
Спокойный, ровный, был он тих и чист,
Как будто не огонь - бумаги лист
Лежал и белизной своей светился.

Шло время, и изменчивость его
На пламени каминном отразилась
И письменами углей становилось
Полотнище огня. Рука Богов

Чертила эти странные скрижали.
И изменилось что-то в этом зале.
Сужалось время и пространство в нем,
Ведомое божественным огнем.

Старик, сидящий молча у камина,
Казавшийся мне до сих пор невинным,
Беспомощным, свой проводившим век,
Был не совсем обычный человек.

Одежды тьма сменилась серым пеплом,
А пряди, что тускнели сединой,
Бесстрастностью сверкали вороной,
И взгляд его не выглядел нелепо;

Он грозен был, как молний водопад,
И чернота зрачков огонь ловила
С такою устрашающею силой,
Что в камень превращался встречный взгляд.

Огонь в камине насыщался цветом,
Набухший кровью принятых им жертв, -
Теперь он не был бледен или мертв:
Он оживал и свирепел при этом.

А двое те, склонившись над огнем,
Казалось, знаки пламени читали,
Беззвучно губы их слова шептали
И сумрак оборачивался днем.

Все это выглядело так обычно,
Но здесь, сейчас; а там, где я жила,
Считались колдовскими их дела.
Огонь же кровью наливался бычьей.

И зрело нечто в глубине его
Вдруг звук возник и прозвучал, как выстрел.
Огонь дробился, множился на искры,
Сравнимые лишь с поступью шагов.

И ожил зал. И как аплодисменты,
Огонь взревел. И был, как взмах крыла,
Плащ с капюшоном, что меня скрывал,
Накинутый все тем же незаметным.

Затрепетали тени по углам,
Задвигались, засуетились, будто
Отпущена всего одна минута
На представление их зеркалам.

И жили тени сами по себе,
И капюшоны их, как мой, скрывали
Глаза, А искры трепетно бежали
По полотну огня, как по судьбе...
Но только двое знаки те узнали...

А тот, кого сначала стариком
Я понимала, взглядом устремился
Куда-то вдаль, в невидимые лица.
Я капюшон подвинула тайком,

Чтоб разглядеть самой, что он увидел:
Их было сорок, опустивших взгляд.
Они стояли, как солдаты, в ряд
И как монахи, шедшие в обитель.

Послушность и решительность сплелись
В фигурах их в таинственность обряда.
Но только я не отрывала взгляда
От старика. - Они смотрели вниз.

А тот не в рясе серой был, но в тоге.
Белела ткань. А в складках багровел
Огонь, пожравший миллионы тел,
Которые в знак жертвы взяли Боги.

Не старец, но могучий, сильный муж
Пред воинством своим сидел на троне.
Каштан волос подобен был короне.
Огонь плевался жаждой новых душ.

Огонь горел. Он что-то говорил.
Нет, то Закир произносил знаменья.
Слова звенели, как стихотворенье.-
Струна моста тянулась без перил.

Опасность натяжения назрела.
И мышцы напряглись, стал выше стан:
Уже не сорок их, а больше ста.
Глядящих прочь стремительно и смело.

А в зале посветлело от огня,
Который растекался по поленьям.
Лежали руки мужа на коленях
Так нежно, будто гладили меня.

Он был так женственен и светел ликом,
Струились белизною кудри вдоль
Его лица. А взгляд был исподволь
Направлен и уже не ранил пикой.

Ни капли в нем тревоги о былом.
Он весь сегодня, настоящий, мягкий,
Двуликий Янус, вездесущий Яхве,-
Насквозь. но вскользь, в упор, но под углом.

И вместе с мягкостью сливалась мудрость;
Из-за нее, наверно, в первый раз
Взглянув на лик его, я обманулась,
Приняв за старость зрелость юных глаз.

В камине продолжалось бормотанье.
Огонь шептал невнятные слова.
Запахло дымом, кругом голова
Пошла моя, как от благоуханья ...

И ладаном огня дыша в бреду,
Я понимала незнакомый говор.
И знала я теперь: пути другого
Нет, кроме этого, каким иду.

Вдруг тот, на троне, оглядев собратьев,
Сказал: "Я запретил вам плод любви.
Был плоти вкус замешан на крови,
Он запятнал однажды наше платье.

Не женщины опасны, страшен зов
Их душ, закованных в объятья страсти.
Тогда любое чувство их - Любовь,
И состояние любое - Счастье.

Так ни одна из женщин не должна
Узнать о нашем таинстве. Мы сеем
Не в лоне, а в умах. И это семя
Прощенье наше, а не нам вина".

От этих слов все сжалось у меня
В груди. Казалось, даже сердце
Оцепенело и уже не бьется,
Испуганное тайнами огня,

И тем, что эти тайны обнаружив,
Свою единственную погубила душу,
Я так была в тот миг поражена,
Что поняла вдруг: Я - его жена.

И потому лишь здесь я оказалась,
Что Он призывно думал обо мне.
Сама себе приснилась в страшном сне
И тайну, мне опасную, узнала.

Я, на глаза надвинув капюшон,
Ладонями закрыла уши, чтобы
Самой себе не создавать надгробья.
Но голос слышен был, хоть приглушен:

- Из сорока вас семеро молчащих,
Хранящих тайну в горле под замком.
Один из вас лишь с будущим знаком,
Другой с прошедшим, третий - с настоящим.

А четверо оставшихся след в след
Друг друга заменяют, собирая
До целого четвертованье рая,
Которого теперь на свете нет.

Другие тридцать три игру со звуком
Затеяли, слагая алфавит
По знакам букв клавиатуры плит,
Утраченной плебеями науки.

И логикою вещи овладев,
Вы создаете новые предметы
Благодаря Создателю планеты
И девственности посвященных Дев.

Когда же срок наступит, то один
Из говорящих станет Властелином,
Магистром тайны, чтоб родился сын
В зачатьи непорочном Божьим Сыном.

Он говорил на языке таком,
Какого я до той поры не знала.
Откинув капюшоны, как забрала,
Внимали, кто владеет языком.
И я все почему-то понимала...

Раздался из камина треск сухой,
огонь откашливался, отдавая жаром,
Он обладал каким-то дивным даром
Предвидеть то, что сделано Рукой.

Собратья, в ряд стоящие стеной,
Как клавиши, задвигались. И звуки
Срывались с губ их плавною волной,
Которую удерживали руки.

Я слов не понимала, звуки,
Как музыка, лились, как птичья стая:
Одна еще не стихла, а другая
Мелодия вступала, словно вихрь.

Один из братьев в центре был всегда:
Он двигался, но незаметно было
Как с ним движение происходило
И кто ему толчок движенья дал.

Все остальные двигались по кругу,
По трем кругам. В ближайшем к центру семь:
Три и четыре брата шли не в ногу,
А в шахматном порядке. Между тем

В срединном круге десять шли спиною
К движению. В большом же двадцать два
Неторопливо шли, едва-едва
Перемещаясь, не сбивая строя.

Загадочные действия меня
Заворожили. Мне уже казалось,
Что не они, а я сама вращалась,
Под юбкою ступнями шевеля

Но незаметный знак был подан мужем.
И тридцать три широкою стеной
Сомкнулись и застыли между мной
И семерыми темным полукружьем.

Они стояли близко так, и я
Не удержалась, протянула руку
И прикоснулась к ближнему.
Ни звука Он не издал. На плащ пустой моя

Рука наткнулась. Капюшон откинув
С его лица, я видела лишь тьму.
Не знаю почему, но я ему
Вдруг скорчила презрительную мину.

Муж семерым чуть слышно говорил
И все они лишь уши были. Трое
Шагнули от него, слились с стеною.
В моей груди тревожный крик застыл:
Один из них стал рядышком со мною.

Его рука прошла сквозь ткань плаща,
Накинутого мне на плечи. Взглядом
Не обнаружила я для него преграды.
А голос мужа далее вещал:

-Теперь одни мы. Нужно обсудить
Вопрос материальности душевной.
Порядок чисел обозначит нить
Как линию клубка системы нервной.

А окончания ее затем
Опустим в воду, чтобы замыкалась
Система жестко. – Ни к чему нам жалость,
И без нее полно у нас проблем.

Но помните, что не должна узнать
Она о числах. Логикой владея,
Она познает тайный мир идеи.
Ее же участь - лишь существовать,

Не более. Иначе ей подвластна
Со светом будет тьма. Она поймет,
Что это голос разума зовет.
Пока же для нее он - эхо страсти.

Поэтому-то мы и не должны
Соприкасаться с нею. Инстинктивно
Сквозь поры кожи сильной половины
Она почует тайну белизны".

А я стояла между братьев двух,
Зажатая, вмурованная в стену.
Огнем каминным набухали вены,
Окреп внутри доселе слабый дух.

Как фейерверк, как радуга, взметнулась
В камине птица огненная ввысь.
Глаза у мужа светом налились,
Одним движеньем сброшена сутулость.

Он вновь, как прежде, вглядывался вдаль,
Почувствовав смертельную опасность.
А я ждала, когда огонь погаснет,
Набросив пепла плотную вуаль.

А он глазами рыскал, пядь за пядью,
Обыскивая стены темных тел.
Любой, кто с ним сразиться захотел,
Сам растворился б в этом остром взгляде.

И я пошевельнуться не могла,
Накинуть капюшон иль отвернуться.
Глаза мои, величиною с блюдца,
Ловили свет огня, как зеркала.

С волнением ждала я приговора:
Быть взглядом пригвожденною к стене.
А он неумолимо шел ко мне,
Чтоб разрубить непрошенного вора.

В груди моей отстукивали такт
Сердечные часы, быстрей, чем раньше. –
Тревогу бил отважный барабанщик,
В груди зияла бездны пустота.

Внутри меня существовало время,
Бежало время быстрою струёй.
Его молила я побыть со мной,
Оно же пробивало тела стены.

Тогда я стала в руки брать себя,
Сжимать в пружину временную стрелку,
Спокойствия наращивая стенку
И округляя острие гвоздя.

В себе сосредоточась, замерла,
И время жесткое сворачивалось гибкой
Лианой, и клубок змеился зыбкий,
Сужая в щелочки глаз зеркала.

Но взгляд его попал, как пальцем в небо,
В меня вонзился. Улыбнулась я.
Во мне гнездилась мудрая змея, -
Она извечнее, чем стрелы Феба.

Казалось, вслед за взглядом сам он весь
В меня вопьется. - Так он потянулся,
Но словно на препятствие наткнулся. –
Там он застыл, а я стояла здесь.

Я протянула руки, ухватившись
За тот барьер, что не пустил его.
Сильнее я была его Богов,
Хотя и оказалась третьей лишней.

Смертельный ужас братство охватил:
Панический испуг таился в лицах,
Кто злиться начинал, а кто молиться,
Но угасал уже в камине пыл.

Сгустилась пелена завесы пепла
Исчезло все, лишь окрик жил в ушах:
"Тебя убьет за это вечный страх" ...
Зал упадал во тьму, иль я ослепла.

Но голосом прорвался вдруг во мне
Свободы дух, и, пулями слетая,
Слова неслись стремительно к стене,
Как вольных птиц дерзающая стая.

Я говорила: "Да, я не права,
Я не должна была, но я узнала.
Так Бог хотел, он дал мне покрывало
Изиды, чтобы понимать слова

Таинственного Вашего наречья.
Но и мой муж виновен тоже в том,
Что я стояла перед алтарем,
Перед каминной пламенною речью"...

Меня вдруг кто-то тронул за плечо. –
Я обернулась. Свет, метнувшись, ожил.
Мурашки, побежавшие по коже,
Как искры, щекотали горячо.

Я на мосту по-прежнему стояла,
А предо мною наяву, родной
Стоял любимый мой. "Пойдем со мной", -
Он произнес. И таинства не стало.

Вокруг был мир, реальный, как всегда,
Но что-то в нем теперь происходило.
Во всей природе чувствовалась сила,
Дышали ею воздух и вода.

Я молча вслед за ним пошла на берег.
Когда я поравнялась с ним, то он
Шепнул: "Не бойся ничего, я верю,
Что будем живы мы... Таков Закон,

Что мы должны пройти по царству смерти, -
Тут замолчал он. К нам навстречу шли
Два человека, Взгляды их так жгли,
Что не могла я это не заметить.

Любимый мой ускорил шаг, и я
Хотела поспешить за ним, но двое
Меня остановили, под конвоем
Теперь я шла, В груди спала змея.

Меня в машину усадили молча.
В ней темнота сгустилась. Я ждала.
Предчувствуя погоду кровоточья
И ощущая всюду зеркала.

Так быстро все случилось. Не успела
Еще я разобраться, что со мной
Происходило в зале, как другой
Круг ада или рая я задела.

Мотор заглох. Меня сквозь темноту
Вводили в зал тяжелый и холодный.
А в мыслях я стояла на мосту,
В лицо судьбе смотрела сумасбродной.

И вглядываясь в стены, как в поток,
Я разглядела изваяний тени,
Сидящих, опустивших на колени
Свои ладони, как пробел меж строк.

Меня остановили. В середине
Большого зала я была одна.
Мой Яков за спиною был.
В камине На головнях тускнела седина.
Но зал был настоящий, не старинный.

И время в нем подвластно было мне.
Я ожидала, что же будет с ними,
Но не со мной. Ведь я жила во сне.
Тут властный голос произносит: "ИМЯ!"

С приговорившим взгляд скрестив, в ответ
Сказала я "Зухра" - "Откуда родом?"
- Из этих мест. - Отец кто, сколько лет?"
- Отец - Елах. А возраст канул в воду".

- Знакома с ним?- Я повернулась. Взгляд
На Якова упал. Он бы спокоен,
Как старец странный много лет назад...
Любви моей он может быть достоин.

- Да. - "Ты виновна". - Это приговор.
Одно из изваяний приближалось,
Неся кинжала блещущее жало,
А я смотрела на него в упор.

Я знала: убивает только страх,
Уныние, отчаянье, усталость.
А я сильна, и на моих устах
Улыбка розой алою рождалась

И с ней в душе спокойствие росло,
Уверенность бутоном набухала.
Сталь острия сверкала, как стекло,
Но с хрупкостью стекла, а не металла.

Клинок вонзился в тело. Он вошел
По рукоять, но я не ощутила
Ни холода, ни боли. - Только сила
Навстречу стали вереницей волн

Взметнулась. И уже я дальше знала,
Что делать мне с нашествием металла,
Который будет за клинком клинок
Впиваться в ткань моих и рук, и ног.

Я знала сколько будет смертоносных
Ударов, но я знала и о том,
Что буду я существовать потом;
Ведь после зим всегда бывают весны.

Я вспоминала вечные слова:
- Подумай о душе, а не о теле,
И будешь мыслью этою жива.
Не ты - они убийства захотели".

И падала завеса этих слов
Врачующим бальзамом мне на раны,
И зрела силой светлая любовь,
Казавшаяся мне доселе странной.

Вокруг меня клубились облака
Зачатком смысла, вызревшего в зернах,
Но чья-то вездесущая Рука
Стирала их в безмолвии упорно.

Я силилась поймать хотя б на миг
Ее прикосновение, но образ
Не удавался мне, и мудрый лик
Был непонятен также, как и голос.

Стена стояла между ним и мной,
И я была той странною стеной.
Вновь круг замкнулся, не достигнув цели.
И я опять существовала в теле,

Стоящем перед судьями Любви.
 - Скажи нам Имя. Имя назови.
Его ты знаешь, ты одна лишь знаешь,
Но до сих пор от нас его скрываешь".

Я не могла гортанью овладеть,
Печать молчанья на устах лежала.
Ко мне все время приближалась смерть
На острие бездушного металла.

Так было это ново мне: молчать,
Когда уже не в силах не кричать.
Но в то же время я была бессильна
Вести беседу, - диалог могильный:

Что б ни сказала я, одна лишь смерть
Металлом будет надо мной висеть.

И корчась в муках, в горле онемелом
Метался звук от легких до хрящей,
580 Смыкающихся, чтоб струна звенела
Понятиями таинства вещей.

Но голос жил внутри, в тюрьме, в опале.
И тьма сгущалась на моих глазах
А тех. кто находился в этом зале,
Охватывал безумствующий страх.

Не я - они же сами и боялись.
Орудие их против них самих
Оборотилось. Копья скрежетали.
Средь них бесстрашным был лишь мой жених.

Он взял меня за руку, и исчезло
Все, что кошмаром окружало нас.
И бряцало не дикое железо,
А на созвездьях било звездный час.

И стрелки на часах остановились, -
Перетекало время внутрь меня.
И становилось словом, фразой, стилем,
Исходом ночи и началом дня.

Течение всего мне говорило:
"Все преходяще, все приходит к нам",
Но постоянно был со мной мой милый,
Мою реальность отдавая снам.

Все истекало, и водоворотом
Предстало, - в середине я была
Потока из бумаги и стекла,
Воды, огня и меда в желтых сотах.

Кружились атомы, идеи, свет,
Тепло и боль, объятия и нежность.
Все полнилось, сходило все на нет,
На постоянство не было надежды...

И вдруг почувствовала, что внутри
Она живет, как искорка живого,
Как центр всего, как первозданность слова,
Как грань Вечерне-Утренней Зари.

Она - надежда, - оживала снова,
Текла в груди целительным теплом.
Меня внутри меня, как вихрь, несло:
Я становилась Именем и Словом.

И я его услышала. Оно
Звучало гулким шепотом прибоя:
О, Нкева, снова вместе мы с тобой!"
Сказал Закир, стоявший предо мною.

Я жаждала его прикосновений,
Кружилась голова от мысли той,
Как он по коже проведет рукой,
Разгладив мягкий бархат постепенно...

Закир смотрел в мои глаза в упор,
И пахло ладаном каким-то терпким.
Я не могла продолжить разговор,
Но продолжался срок моей проверки.

"Я это или я теперь не я,
А некая другая", ткались мысли,
Отыскивая в логике изъян
И опасаясь, что она исчезнет.

А он, который смотрит на меня
И ждет чего-то, кто он и откуда?
Из небытья, из зала, из огня?
Он человек, виденье или чудо?

Он так похож, но также не похож
На моего возлюбленного мужа...
Я почему-то ощущала ложь,
Сжимавшую водоворот все уже

На шее ослепительной петлей, -
Я задыхалась, воздух становился
Коварной твердью, каменной стеной
Безвременья же промежуток длился

Так нескончаемо, что становилось мне.
 Уже вдохнувшей воздуха свободы,
Еще страшнее, чем в аду огней,
Пожравших жизнь мою себе в угоду.

Безмолвие давило мне на грудь:
Ни звука, ни подобия на звуки.
Но имя я запомнила, как Путь
Во тьме безверия сквозь боль разлуки.

Я про себя твердила: "эН", "Ка", "Вэ'',
Как заклинание дороги к дому,
Чтоб в будущее выйти по траве, -
Не по камням за пазухой к другому.

Всё рушилось. А он смотрел в глаза,
Но я твердила буквы, как молитву,
Как истину, которую сказал
Случайно он, и собиралась к битве,

К борьбе с врагом, что пострашней, чем смерть.
А отказаться мне нельзя посметь.

И каменело сердце, отбивая
Все медленнее такт своих часов.
А в горло, словно, сваи забивали
Слова и рот закрыли на засов.

Но я одно лишь знала, как спасенье,
Как корень жизни, как судьбу свою,
Три буквы, означавшие мгновенье,
В котором я, как в пропасти, стою.

И круг замкнулся хваткою на горле,
Все кануло во мрак, погрязло в ночь.
Исчезла память, разливалось горе,
Но я его старалась превозмочь.

Я ничего уже не понимала,
Лишь напрягались мышцы, зрела злость,
Чтоб разорвать объятия металла,
Чтобы не вместе быть мне с ним, а врозь.

Противоборство стало смыслом жизни:
Кто победит - тот выживет.
Но тут Почувствовала я: сейчас как брызнет
Через каких-то несколько минут...

Так и случилось. Что-то вдруг взорвалось,
Слепя и обжигая все вокруг.
И тьмою звезд а глазах казался круг,
Разомкнутый. И я освобождалась...

Блаженство мига для того, кто смог
Преодолеть невидимые грани
До той поры, когда наступит срок
Почувствовать полученные раны.

Когда еще они начнут болеть,
Гноиться, ныть, тянуть из тела соки...
Пока же жизнь преодолела смерть,
Победой утвердив закон жестокий.

Но кончилось мгновение, и я,
Привыкнув к темноте, вдруг различила
Камин потухший в жутком зале стылом,
Уснувшем в ожидании огня.

И я опять не понимала: кто же
Такая я, и как меня зовут?
Где дом мой, муж мой и блаженства ложе,
Разверстое для таинства минут?

И было чувство, что я здесь бывала,
И видела камин с огнем внутри,
И это кресло около двери
В такой же темноте того же зала...

Открылась дверь, - я сжалась вся в комок,
Застигнутой врасплох быть опасаясь,
И если бы вошедший видеть мог
Меня в тот миг, его б пронзила жалость:

Вся в черном, словно нищенка, в пыли,
На паперти стоящая позорно,
И руки заломив, под ритм молитв
Качающаяся покорно.

Все в прошлом у нее, вся жизнь в былом.
И все, что было - без следа исчезло.
В суме лежит разбитый сердца ком,
Тяжелый, заржавевший, как железо.

Душа пуста, лишь раны и рубцы,
И язвы, воспаленные презреньем.
Глаза ее, ослепшие от зренья,
Зияли на мертвеющем лице.

Она... А впрочем, это я, как лед,
Застывшая, стояла, стиснув пальцы,
Как жертва древнего неандертальца,
Неумолимо движимая в рот.

Вошедший же был сам в оцепененьи.
И я его не видела лица..
Казалось, я попала в царство тени,
Где тонет звук, остановив сердца.

Но тот, пришедший, подошел к камину,
И, чиркнув кремнем, в нем развел огонь,
Я, как во сне, разглядывала спину,
Затылок, кресло и его ладонь.

Упавшую на подлокотник птицей,
И думала о том, кто он такой,
И что за символ в образе таится:
Зал и камин, и временный покой.

И тут взлетела птица, - две ладони
Взметнулись высоко, как два крыла.
Я этого боялась и ждала,
Но еле крик свой удержала в стоне,

Он слился с воплем страждущим того,
Кто голову свою зажал в ладонях
Он выл: "О, Нкева! Дева! Божество!
Вернись ко мне! Мне без тебя так больно!"


Он так рыдал, что тронул за струну
Моей души израненной. навстречу
Ему стремилась я, прозрев страну
Теней, как знак, мне брошенный на плечи.

Он резко обернулся и глаза
Его в мои глаза, как пальцем в небо,
Вонзились, - в них угадывался ребус,
Который он сейчас мне загадал.

Но как бы лихорадочно ни рылась
Я в памяти - она была пуста.
Для Бога, видно, впала в немилость.
Раз стер Он все с поверхности листа

Я пятилась к стене, уткнулась в стену,
Желая провалиться сквозь, пропасть,
Смерть предпочтя позору или плену.
Но над собой я потеряла власть,

А мой противник резко приподнялся,
Стремительно направился ко мне.
Он шел. И чем скорее приближался,
Тем больше прижималась я к стене.

В комок сжималась и вжималась в камни,
Вся напряглась смертельной тетивой.
И что-то появилось между нами,
И это "что-то" было той стеной,

Что за моей спиною находилась,
Была за мной, а стала предо мной?
И не могла понять я, что случилось,
Как очутилась я вдруг за стеной?

Так книгу мы, страница за страницей,
Читаем, проходя насквозь,
Куда угодно можем возвратиться
И можем с нею находиться врозь,

Когда она прочитана, и можем
Быть вместе с нею, если это можно,
Не ей, а нам. Я, как сквозь лист, смогла
Пройти сквозь стены из добра и зла.

Из камня были первые скрижали
Страницы Вечной Книги Бытия.
Ее мои прапрадеды читали
И только что ее читала я.

Но то была последняя страница.
Закрылась книга, свет погас опять.
В тоннеле мрака мне пришлось влачиться
В надежде свет спасенья увидать.

Но чем ползла я дальше, тем темнее
Сгущались надо мною мрак и мгла.
Я не могла идти, дышать, вернее,
Я выдохлась, я просто умерла.

Ничто не беспокоило, а значит,
Существовало небытье, ничто.
И не было меня, так иль иначе
Все, что случилось, было лишь мечтой.

                Глава вторая
                "Да, то ужасный путь,
                и много надо любви, чтобы
                Женщине пойти по нем вслед
                за Мужчиной,
                гибнуть - и все любить"
                Гончаров "Обломов"

Ночь отступала нехотя назад
И проявляла, плавно исчезая.
Обрис природы, высаженной в сад,
Куском библейского былого рая.

Шло время, приближая по шагом
Уютный домик в зарослях деревьев
Взгляд сквозь окно, исполненный доверья,
Раздвинул стены, началась игра

Движений свето-тени среди комнат
По стенам, по предметам, по лицу
Ресницы дрогнули, сменяя ночь в лесу
На день в жилье, которое я помню

Я осмотрелась стены и окно,
Бумаги, книги, залежи одежды,
Которую носила я давно
В то время, что со мною было прежде.

Но то - тогда, а я была сейчас
Совсем другой, себя не сознающей
В природе царствовал рассвета час,
И пробуждал он ото сна живущих.

Но время, разбудившее меня,
На этом для меня остановилось
Я замерзала, требуя огня,
Как незаслуженную мною милость.

Так сильно я не зря его ждала, -
Он появился в воздухе, катился
Горящим шаром в форме из стекла,
Меня коснулся и со мною слился.

Тепло по телу растекалось. Я
Блаженствовала. Я былла камином
Для вечного, небесного огня.
Он был моей мечтой, а значит сыном.

Он нежился во мне, он ткал уют,
И вместе с ним существовало время, -
Не вечностью - мгновением минут,
Что по цепочке связывают с теми,

Кто жил до нас и будет после нас
Жить в этом мире, странном и тревожном,
Пока еще не пробил звездный час,
Который все былое подытожит.

Он Книгу Бытия из душ сошьет,
А кожи человеческой ошметки
Использует на прочный переплет.
Чернила - кровь, перо - копье из глотки.

Когда еще случится этот час,
Из тех, кто любит, воссоздав счастливых,
Пока же завораживает нас
Течение минут неторопливых,

Непостоянством вечность обернув,
Движением все время изменяя
Поток страстей на непреклонность рая.
В пространстве возводя объема куб.

Казалось бы: из колыбели чувств
Давно был вынут человек-младенец,
Он поумнел в романтике искусств
И миновал мистические тени,

с науками знакомясь, познавал
Он юный зарождающийся разум,
А тот все рвался с корабля на бал,
Стремясь постигнуть мир сейчас и сразу.

Взросление - движение в ничто.
Он чудом избегает разрушенья,
Он сотворяет Нечто, или то,
Что продолжает вечное творенье.

Как это происходит? Почему
Он вновь испытывает чувство это,
Доселе неподвластное уму,
ясное мечтателям-поэтам?

Оно - миг получения, оно –
Стремление, томление и жажда
Отведать снова таинства вино,
Испитое когда-либо однажды.

Оно любое тело за собой
Ведет сквозь плиты мрака на свободу
Навстречу свету. И оно - герой,
Прошедший по земле огонь и воду.

Пока оно находится в груди, -
Бунтует кровь, пружину напряженья
Закручивая в значимость движенья,
В процесс, что ожидает впереди.

Когда же выплеснется вдруг наружу,
То чувство завораживает душу.
И от восторженности чуть дыша,
Взлетает окрыленная душа.

Ни времени нет для нее, ни страха,
Она так растворяется во всем,
Что не отыщет ни одна Собака
Пристанища незримого его.

Такое вот блаженство растекалось
По телу моему. Не шевелясь,
Лежала я под тонким покрывалом
И с этим миром ощущала связь,

Я видела не скрытые пружины.
Что в действие приводят шар земной, -
Предметы были тихи и невинны
Без магии, ведущей в мир иной.

Стол был столом, - поверхностью прямою.
А не сцепленьем атомов шальных.
Деревья за окном не были мною –
Ничем не походила я на них,

Все было постоянным в этом мире,
И цельным. Все стояло на местах
Не видоизменялось на глазах
В один момент от семени до пыли,

За этот миг став тоненьким ростком,
Потом упругим деревцом, и тут же
Могучим деревом, трухлявым пнем.
И вновь ростком, стремящимся наружу.

Я видела не больше, чем обрис,
Не проникая в таинство предмета.
Сквозь грань миров, через границу света
И тьмы моя не проникала мысль.

Взгляд натыкался на шкафы, на стулья,
И обтекал тела, являя мне
Их образы, реальные вполне,
Обычные для всех. живущих всуе,

Вот это-то и было для меня
Спокойствием и умиротвореньем,
Обличием обычной точки зренья.
Простого мира образ опьянял.

Я вновь была обычною, такой,
Какою я себя все время знала:
Был состоянием отдыха покой.
Усталостью работа изнуряла.

Был мир, как мир, привычный и родной:
Его я ощущала, как опору.
Он был мне мил. Он был до капли мой,
Во всех своих явлениях мне впору.

Доступный мне, доверчивый мой мир,
Он так во многом на меня похожий.
Что дрожь мурашек бегает по коже.
Меня манит его источник игр,

Который лег в основу мирозданья.
Мой мир - дитя, а я - его любовь,
И люди путешествуют по грани
Добра и Зла, их сотворяя вновь.

Да, я Любовь, явившаяся в плоти
Обычной женщины. Сосуд греха
С глаза, утонувшими в болоте,
Но с отблесками чистого стиха.

И в зелени глубокой глубокой ткутся тени,
Рождая всполохами сонм былых,
Уснувших иль минувших поколений
И личностей, навек погрязших в них.

Но не Любовь в их бедах виновата,
А то, как понимается она . –
Как видим мы, такая нам и плата,
Как любим мы - такая ей цена.

И я смотрела на свой скарб нехитрый
Не как оценщик, чтобы с молотка
Его спустить и кинуться в бега
На новый путь неведомой орбиты,

А как любитель. - Я любила их,
Предметы, вещи, бывшие со мною,
И помогающие скрасить миг
Познанья горя, данного судьбою.

О, сколько вместе пережили мы!
Пускай сейчас больнее мне, чем прежде,
Но благодарна я им за поддержку,
Незримую во времена чумы.

И для меня давно они бесценны,
В них часть души моей растворена,
А что стары они - моя вина –
Не дорожила ими я, наверно...

А мир все время рос. Он выходил
Из комнаты на улицу и дальше.
Я вспоминала тех, кто был мне мил,
И что со мной происходило раньше,

До этой ночи, до кошмарных снов,
Которые не сдвинули основ
Реально существующего мира.
Я до сих пор люблю его покой.
Я - дочь его, а он - любимый мой,
Хоть не творю я из него кумира.

Я возвращалась, я врастала в мир, -
Его дела все ближе подступали.
Исчезли сны, остались лишь детали
Обломками давно забытых игр.

Я вспомнила, что должен быть звонок
О новом плане выпуска в печати,
И заворочалась в своей кровати,
Раздумья оттесняя в уголок.

С постели встать, одеться и умыться –
Занятия, не требующие
Особых рассуждений, действий в лицах.
Здесь мысли нет, здесь торжество вещей.

Но я, как будто таинство, вершила
Свой утренний, обыденный обряд.
Блистала настроения вершина,
И отражало все души наряд.

Я радовалась утру, как награде
За пережитый мной ночной кошмар.
Улыбка, затаенная во взгляде,
Теплом своим напоминала дар,

Божественный, вселяющий надежду
На будущее счастье, на уют.
Как хорошо, что я не знала прежде
Тот горький час, когда тебя не ждут!

Как тяжело, когда совсем не нужен
Ты на земле, как будто нет тебя.
Где тот, кого бы назвала я мужем.
Доверчиво и искренно любя?..

Но эти мысли, грустные немного,
Витали незаметно. Я о них
Не думала. Да у меня в итоге
Есть преданный, любимый мой жених.

Я у окна задумчиво стояла,
И незаметно время пробежало
Очнулась я от резкого звонка.
Сняв трубку телефонную, пока

Еще не различая звуков в звоне.
Я слушала возникший в телефоне
Реальный голос. - Человек живой
Вдруг мысленно предстал передо мной.
Мы были незнакомы с ним, но все же
Почувствовала я: он мне поможет.

Вдруг голос смолк, тревожась, я во тьму
Пространства телефонного бросала
Какие-то слова. И не пойму
Я до сих пор, что я тогда сказала.

И снова голос появился, он
Был так взволнован, - он боялся тоже,
Что, или поломался телефон,
Иль не желаю слушать я, быть может.

Потом он успокоился. Назвал
Себя по имени. Он - Александр. Он слышал,
Что знаю я о таинстве начал,
О том, что в корне и о том, что свыше.
Не поняла я ничего из слов
Его, но чувствовала: надо
Нам встретиться, - гирлянды проводов
Бывают для общения преградой.

И стали мне движения ясны,
Которые я утром совершала,
А также пробуждение и сны,
Пришедшие из подземельной залы.

Как кинопленка медленно назад
Прокручивалась ночь. И становилось
Ясней. Делился мир на рай и ад.
Так вот она, Божественноя милость:

Знать наперед, как прошлое, как сон,
То, что еще со мною только будет.
И призрак мой - теперь реальный Он,
Меня из мрака выводящий в люди.

Он - этот ТОТ, а те, кто до него
Со мною были - это ощущенья,
Мечты мои - не более того,
За годы все с минуты воскрешенья.

Он продолжал мне что-то говорить.
Я слушала рекой текущий голос,
Из речи сочинявший жизни повесть,
И лишь подспудно чувствовала нить

Столь незамысловатого сюжета
Истории Ромео и Джульеты.
Но взгляд мельком на зеркало сказал,
Что стала старою я для зеркал...


Избороздившие лицо морщины
Являются достоинством мужчины.
У женщины они милы тогда,
Когда они - любви длиной в года.

Приметы, знаки радостных событий
На жизненном пути Всегда вдвоем
Быть и сплетать две жизненные нити
И ночью темною, и светлым днем.

Но мой Мужчина был столь многоликим
Мозаикой из множества кусков,
Обрывков связей и из лживых слов,
Иэ вырванных страниц ненужной книги.

Что, не успев начаться, он кончался
И наш роман на этом обрывался.

И вновь которую беду подряд
Я и Любовь - мы были одиноки.
Он не со мною был, мне не был рад.
При встрече на безжизненной дороге.

Я вновь и вновь ткала воздушный мост
Меж призраками, чтобы длилось чувство.
"Любовь не умирает, - помнил мозг –
Лишь незаметно радость станет грустью".

Пергамент моего листа-лица
Желтеет осенью годов прошедших
И старость угрожает без конца
Девчушками, идущими в мир женщин.

Должна им место я освободить,
Уйти со сцены, унося с собою
Лист обветшалый, звавшийся Любовью,
Когда меня еще могли любить.

А нынче Мудрость белая подходит
И предъявляет на меня права.
Как ни противоречу я природе,
Но знаю я: в упрямстве не нова.

Еще в одной своей руке сжимаю
Комок страстей, обиды и разлук,
А уж в другой лежит зевота скук,
Желанья на зимовку зазывает.

Меж двух огней: хотелось бы хранить
Душевные порывы и покорность,
Любовь и Мудрость, Грешность и Соборность,
Понятие и Память, Глад и Сыть...
Одна Любовь все может сохранить...

Любовь не умирает, лишь со мною,
Шагреневою кожей становясь,
Сжимается, мельчаете каждой болью,
С надеждою утрачивая связь.

Надежда с Верой без Любви тускнеют.
Я так любить хотела, но не смею
Ее неблагодарному отдать,
Не оскверняя Божью благодать.

Так и бреду я странницей по свету,
Отшельником невольным, маетой,
Страницы-двери манят на постой
Бездомную, оглохшую к совету

Угомониться, жить, как все живут,
Обычной жизнью, без Любви и Веры,
Но сердце кровоточит от минут
Притворства и натягивает нервы.

Моя любовь безмерна, как и я:
Иду, надеясь, веря в неизбежность.
Разгадана загадка бытия,
Но не изведана душою нежность...

В ней только чувства сильные одни,
И где-то в уголке притихла жалость...
А нежность - это таинство равнин,
Столь равных, что ни камня не осталось

От преткновений, Я же по горам
Всю жизнь свою иду, ползу, летаю.
Я - одиночка, и моя игра
Не интересна для брюзжащей стаи,

Которую я все-таки люблю,
Всех вместе и в отдельности, по лицам –
Одно из них во сне мне часто снится,
Усилив этим призрачность свою.

И вот настало время столкновенья
Реальности с моим больным виденьем.

Уже объявлен голос мне его,
А далее, быть может, станет явью
Лицо, фигура; более того,
Душа его, сокрытая за гранью.

За эту грань ведет незримый путь
Любви, подвластный чуду и геройству.
Надеюсь руку я соприкоснуть
Свою с его: прикосновенье - свойство

Обычной человеческой любви.
Любить на слух - божественная данность.
С любовью в сердце имя назови, -
Растает звук, а чувство здесь осталось.

За Моисеем Иисус Христос
Прошел свой путь и обозначил миру
Его как общий Путь по рекам слез
К Любви, и воскурил на небе мирру.

Плывет в челне по Млечному Пути
Мой суженый, который будет после,
Но будет первым, брошенным на гвозди,
И мне его при этом не спасти.

О, Боже мой! Зачем же так жестока
Твоя расплата за мои грехи?
Не изменю я на последнем вздохе
Любви - царице всех земных стихий.

Казни меня, прости мои стенанья
И крики боли. Пусть душа боли)
Не будет слабость горьким оправданьем
За пережитый мной однажды стыд.

Раз до сих пор не встретилась с любимые
То виновата в этом я сама.
Любви я недостойна - значит, мимо
Она прошла, меня сводя с ума.

И все же уголек моей надежды
На счастье теплился еще в груди.
Пусть не вернуть того, что было прежде,
Но что-то остается впереди...

И знала я, как голосу ответить,
Что в телефонной трубке говорил.
Судьбу мою несет могучий ветер
Среди еще не вспыхнувших светил.

Не соглашаясь, все же согласилась
На встречу я. Был мной услышан зов:
Твоя то, Боже, посланная милость –
Такая безответная любовь. -

Во льдах затертым кораблем замерзнуть,
Тонуть в воде и в пламени гореть,
Закопанной в песок пустынь засохнуть,
И в воздухе к земле стремглав лететь,

Но не погибнуть, чувствуя страданья
Всю боль мельчайшей клеточкой своей.
От ненависти до любви по грани
Идти на протяжении всех дней,

Но не приблизиться и ни на йоту.
Дорога мне навстречу все быстрей
Бежит. Я приготовилась к полету:
Чем меньше груза, тем мне веселей.

На рандеву? За чем же дело стало?
Мой гардероб соскучился во тьме.
Пусть лампы рамп готовятся к зиме
На сцене у подножья пьедестала.

Мой выход. Что ж, попробую блеснуть
Звездою яркой, на века, на память.
Торопит время. - Мой окончен путь.
Пора свой след потомству мне оставить.

Пой музыкант последнее "прощай".
Я ухожу из этого подвала.
Мне больше ничего не обещай,
Мой Бог, как я тебе не обещала.

Последний штрих положен на лицо
Морщинкой, зачеркнувшей все былое.
В стране подонков, трусов и лжецов
Я и сама ничуть не больше стою.

Вот и крыльцо. На лестнице стоит
Мужчина с бородой и в чем-то темном.
Он ждет меня. В груди проснулся стыд
Ночных, притихших и раздетых комнат.

Букетом роз он хочет уколоть,
Чтоб разбудить во мне порока страсти.
Да холодна мертвеющая плоть,
Так и не знавшая, что значит Счастье.

Два голубых осколка от небес
Блестят сквозь рожь волос его кудрявых...
А на Голгофе поднимают крест,
Вставляют и закапывают в яму.

Я бросилась к нему предупредить
О том, что ждет его через минуту.
Но лопнула струна, порвалась нить
Веков земли или небесных суток.

И снова мрак. И в этой темноте
Горели розы алые созвездьем.
Я с ним была, но были мы не те...
Мне говорил он, как жених невесте:

- День первый, о, как это хорошо!
Кощунством будет продолжать мгновенье.
И то не ты, а я к тебе пришел,
Чтоб принести спасительные тени".

И было Слово вещим, и за ним
Вершилось дело, сказанное Словом.
Была любима я, был он любим,
За ночью ночь, за днем другой, и снова

Был день седьмой. - Как это хорошо!
Теперь мы отдохнем от дел немного.
В чреде бесчисленных мужей и жен
Союз наш брачный освящен у Бога".

И было так. Как сказано - так есть
Пророчески слова его звучали.
За ними шли достоинство и честь
Последними, но бывшими в начале.

Замкнулся круг. Священное кольцо
Теплом согрело, засияло светом.
Благословленные Отца советом,
Вновь молодые жили под венцом.

Как будто в сказке, где бодро венчает
Любой конец и побеждает зло,
Живу, любя, без грусти и печали,
И понимаю, что мне повезло.

Но в жизни получается иначе:
Любовь с опасностью сопряжена, -
Чем дольше узы, тем все чаще плачет
Забытая несчастная жена.

Одна из них ко мне с такою болью
По вечерам приходит иногда,
И вижу я, как под руку с Любовью
Идет по жизни Вечная Беда...

Я, чтобы успокоить душу, часто
Хожу на мостик, где речной поток
Речитативом сыплет бисер Счастья
По руслам в книги устремленных строк.

Однажды я на мостике стояла,
Задумавшись как будто ни о чем,
Страницы Книги Вечности листала,
И мысль возникла радужным ручьем.

Была она сначала, будто сгусток,
Как облако, но плотностью мощней;
И ощутила я при этом чувство,
Что как-то раньше сталкивалась с ней.

Когда сосредоточила я мысли,
То в водопаде брызжущих огней
Увидела портрет былых ночей.
И прозвучало в голове, как выстрел.

Простое слово: эНКаВэ. - Прозрела
Я сразу же и вымолвить не смела
Свое же имя в прошлом: ... Я могла
Опять шагнуть через барьер стекла,

Где мир иной, во многом непонятный..
Во мне остановилось все опять,
И время поворачивало вспять,
Чтоб разгадать тревожную загадку.

Сквозь пелену, сквозь кокон мысли той
Послышались размеренные звуки. –
Шаги звучали - шел любимый мой,
Почувствовав грядущую разлуку.

Опасность он предчувствовал всегда.
И обнимал от бед меня за плечи.
Так и сейчас. - Мне становилось легче.
И проступала сквозь туман вода,

И разбиваясь на хрусталь о камни,
Летела ожерельями Любви
На грудь природы, созданной веками,
И пела ей прелюдии свои.

Внутри меня горело пламя ровно
И ласково лизало языком.
И нежность растекалась: "Слышу, помню,
И понимаю, и дышу легко".

И на плечи положенные руки
Тепло несли сердечному огню
Навстречу, перевоплощая муки
Ночные в гимны радостные дню.

И мерно, из сосуда мирозданья,
В меня перетекала влага снов,
Приятных, затаенных черт мечтанья,
Невыразимых музыкою слов.

Люблю, люблю, - как колыбель, качала
Душа. И пело сердце песню ту,
И пеленой прозрачной разделяло
Жизнь на пережитое и мечту.

Люблю! Кого? Я и сама не знаю...
И надо ли знать имя мне Любви?
Она одна у нас у всех такая,
Как пожелаешь, ты ее зови.

"Люблю" четырехкратное, как догма,
Краеугольный камень бытия,
Как крепость счастья, как перина стога,
В которой снова утопаю я.

И пусть меня опять любимый бросил
Одну, - но я по-прежнему люблю
Любой сезон, а также слезы-осень,
Которые противоядьем пью.

И пусть одна я - для других. Для сердца
Нет одиночества. - Единство есть,
Которому так хочется согреться
Возле камина будущих невест.

И пусть седины проступают в смоли
Волос моих, я не скажу "Уйди"
Своей тоске. - Мне не уйти от боли
Любви, застрявшей пулею в груди.

В висках моих набатом прогремело:
К любви навечно приговорена...
Я - навсегда безмужняя жена,
И суждено без ласки вянуть телу.

Но с приговором не согласна я:
Не для того на белый свет родилась.
Я - женщина, и мне нужна семья,
Без мужа и детей - я не любила,

Я - грешница лишь. пошлости притон,
Исчадье ада, мертвая колода.
Я - женщина. Очаг мне нужен, дом
Для счастья и для продолженья рода.

Готова муки всякие стерпеть,
Принять позор или пойти на смерть,
Но... ради жизни, ради искупленья
Людских грехов, откинув все сомненья.

А быть игрушкою в руках Судьбы
Я не желаю. Я сражаться буду,
Искать и находить себя повсюду,
Чтоб Женщину в себе не позабыть
И чтоб не разлюбить...



     Глава третья


Надежды нет на шаткие мосты:
Они - о двух концах, они - обрывки
Пути над промежутком пустоты,
Они, как окончанья счастья, зыбки.

А мне основа прочная нужна,
Чтоб проложить добротную дорогу
Для жизни. Я ведь - спутница, жена,
Должна всегда идти с любимым в ногу,

Должна опорой быть ему в пути,
Моралью, совестью, но и поддержкой,
Чтоб в жизни у него была надежда
И цель, к которой вместе нам идти.

Как заклинанье, говорю: люблю я,
Не только, чтобы душу усладить
И тело ввергнуть в бездну поцелуя,
Но и для веры, чтобы вечно жить.

Люблю я, несмотря на все тревоги,
Угрозы счастью, беды, рок судьбы.
 И верю я, что с ним мне по дороге
К свершению, и с ним хочу я быть

Всегда и всюду вместе, неразлучно,
Не только в радости, но и в беде,
Когда тоскливо, пасмурно и скучно,
В разлуке, в горе, в черти где, везде...

Но до сих пор мои заботы были
Лишь о себе. И в центре было Я"
Мое, а он - окраина, семья,
Окружность, крайность придорожной пыли.

И он метался, бегал от меня,
Ко мне же устремясь, по кругу мчался;
Он столько раз обличия менял,
Что сам себя забыл и обознался,

Когда мы с ним столкнулись лоб ко лбу. –
Что в лоб, что по лбу, если сердце слепо.
Доколе нам испытывать судьбу,
Очаг домашний подменяя склепом?


Пиши, писатель, собственную жизнь,
По капле кровь растратив на чернила,
Но только от нее не оторвись,
Иначе для чего все это было?

Описывай скитания свои, -
Тебе лишь это будет интересно,
А мне и спутнице моей, любви,
На жизненных твоих страницах тесно.

Идти по ним, утаптывая в грязь
Свои мечты, чтоб топи стали твердью?
Какая может быть меж ними связь?
 Какая жизнь противоречит смерти

Меж небом и землей - оплотом двух:
Одна для тела, для его деяний,
Другая же вселяет твердость в дух,
1405 Бредущий топью скорби и страданий.

Вселенная огромна - без числа
В ней всяких безысходных ситуаций,
Но безысходность мне ее мала,
И я стремлюсь за грань ее прорваться,

И говорить на языке любви,
Здесь, на земле, со зверем, птицей, рыбой,
Чтоб в галактической надзвездной глыбе
Меня понять смогли все, кто мне мил.

И пусть сейчас мне холодно под солнцем,
И пусть ко мне любимый охладел,
Я буду ждать его, и он вернется:
Нам предстоит еще немало дел.

Но только вместе сможем мы найти
Свою любовь, которая в Пути.
Пока мы разошлись с ним в несогласьи,
А встретимся и повстречаем счастье.

И вновь набат любви: что мне раздор,
Пока наш не закончен разговор?
И пусть его слова моим враждебны,
Лишь в споре истина найдет рожденье.

Но это все - теория, я в ней
Тверда и знаю наизусть законы
Развития, и обхожу препоны,
И обхожусь без золотых цепей.

А практика свои диктует нормы:
Без рассуждений действовать, без слов.
Важны поступки, а не мыслеформы, -
Бездействующий будет без штанов.

Я не умею поступать бездумно.
Удел мой - точность веская Весов,
Слагающая все движения в сумму
Для нового создания основ.

Фундамент создается постепенно,
Но есть незыблемость, опорный цикл.
Вода на берег намывает пену,
Которой восторгаются певцы.

И в ней Надежда спрятана надежно,
Как камень основания в веках.
Микстуру Веры пьем мы вместе с ложью
По капельке, растрачивая страх.

Другим таким краеугольным камнем
Является Любовь, - она, как сон,
Необъяснимо происходит с нами,
И с нею преступаем мы закон,

Который третий камень мирозданья
Сковал цепями, Веру отобрав
У ищущих лишь праздности забав,
Отдав ее испившим боль страданья.

Надежда - это будущая жизнь,
Зовущая вперед, где все туманно,
Но часто, пораженная обманом,
Разбитая - утягивает вниз.

Любовь - напоминание о прошлом,
Когда царила Вечная Весна,
А также и о беззаконьи пошлом,
Когда не Богом послана она.

Закон - та настоящая реальность,
Пределом окружающая нас,
Чтобы душа по телу растекалась,
А не в открытом космосе неслась.

Тот, кто закон Вселенной нарушает,
Без воздуха свободно прозябает.
Ему вольготно преступать закон,
Поэтому-то и наказан он.

Лишь триединство позволяет выйти
За грань Закона. Три родных сестры
Границу переходят для открытий
И открывают новые миры.

И раздвигают стены, и пространство
Из точки изначальной создают.
Надежды, Веры и Любви богатство –
В моем Дому утраченный уют.

Реальность, столь желанная когда-то –
Обычный быт, контрастом бытия
Являющийся - вот она, расплата:
Холодный дом, а не моя семья.

Обледенелый дом, как айсберг в море,
С могильной тишиной в его углах.
И нет намека на уют тепла.
Нет ничего - лишь камень, лед и горе.

Болезни обложили. Тут и там
Зловещие их, скрюченные пальцы
За мною тянутся вслед, по пятам,
И распинают сердца ткань на пяльцы.

Так вот она - реальность. Я ее
Так по ночам безудержно хотела
И уговаривала день за днем
Терпеть и ждать измаянное тело.

Я так ждала ее и дождалась.
Теперь мне ничего не остается.
Ждать нечего. И потеряло власть
Над мрачною моей душою солнце-

И только мгла, разверстая сквозь мрак,
Меня еще надеждой окрыляет.
Не понимаю, как же это так
Случилось. И, наверно, не узнаю.

Одна лишь мысль стучит в висках моих,
И закипает кровь моя при этом:
Закон повергнут, и распят жених,
Который был сильнейшим из поэтов.

Закона круг разорван, и кольцо –
Знак обручения - слетело с пальца.
И покатилось жизни колесо
В телеге одинокого скитальца.

И столько солнц сменилось на земле,
Но ни одно из них не увидало
Сверканья драгоценного металла
В дрожащей, мутно постоянно, мгле,

В которой я брела, не разбирая
Дороги - мне ни с кем не по пути.
Идти всю жизнь, но так и не дойти
До остановки, до конца, до края,

Сплошная грязь - земля, одна земля,
Кишащая зародышами жизни,
Густая, жирная, как сгусток мысли,
Как пища на столе, на листьях тля,

Как каравай разломанный, как брюхо,
Распоротое жизнью для смертей,
Смердит зловонием реальных дней,
Брюзжит, как вечно пьяная старуха.

Увы, она, как прежде, не черна -
Сера, как прах, как пыль чердачных свалок.
Но в этом также есть моя вина -
И я ее бессмысленно топтала.

Мне не нужна земли пустая жизнь.
Она рожает все, что ни попало
В ее нутро, и ей все время мало,
И снова ложь она плодит из лжи.

Грязь выползает из нее червями,
Кишит и множится, всех повязав
Порукой круговой, оградой, пнями
Живого "что такого я сказал?"

Да ничего, пустые излиянья,
Чтобы сокрыть гноящуюся ложь.
Но в глубине обуглившейся спальни
Ты, лжец, другую женщину берешь.

Ту, что тебе нужна была вначале
Так, как собаке пятая нога.
Она так убивающе нага
Нежнейшей синевой своей печали,

Что захотел ты сразу же другой,
Смешной, но так же, как и та, нагой,
И, как и та, такой же нелюбимой,
Но так тебе на ночь необходимой.

Ушел - иди, что ж пятиться назад
В постылое, прошедшее, былое,
Где ты забыт, тебе никто не рад,
Где из тебя обман сочился гноем.

Но ты ни с той, ни с этой не в ладу,
И ни одну из них никак не бросишь,
А в волосах уже мертвеет проседь,
А помыслами ты уже в аду.

Ну что же - это все моя реальность,
Моя земля- болотистый оплот,
Смог в небесах, печной переворот...
Все хорошо, все верно, все нормально.

..."Ах, дедушка, Морозко дорогой!
Не холодно мне, что ты, не замерзла,
Мне хорошо, со мною пепел мой
Расплавленного сердца, слитый в слезы.

Спасибо, мой хороший, я жива.
Я выживу, я доживу, я верю...»
Заледенелая, твержу слова,
Как ключ от позабытой в прошлом двери.

              Глава четвертая

               Однажды, проснувшийся никогда неумрет.
               Сон и смерть единосущны.
                Густав Мейринк. "Голем"


Сладки мгновенья первые, когда
Очнешься, оживешь, как птица Феникс.
И кажется: растянуты в года
И замерли навечно те мгновенья,

Когда упало покрывало с глаз;
Протертой пылью, смытою слезами.
Такое происходит всякий раз
Впоследствии пережитого нами.

И миг, неуловимый в суете,
В такое время выглядит, как вечность.
Все исчезает, чтобы дать мечте
Царить в душе и праздновать беспечность.

Все замирает. И огонь в груди
Уже не жжет, а теплится довольно.
Туманом приземляются дожди
На раны ватой, чувства обезболив.

Все навсегда, изменчивости нет,
А есть тепло и несказанность неги
От счастья. И любви разлитый свет
Невидим в чистоте своих элегий.

Я не жила, а только начала.
Ни от чего ничуть не отрекаюсь.
Но прошлое безмолвно, как скала:
На нем свое гнездо не строит аист.

То, что прошло, исчезло, и его
Следов не отыскать в дорожной пыли.
И колокол разбит, утратив звон,
Чтоб лживо за него не говорили.

Померкли звезды, обратив к земле
Свой взгляд, в надежде новой точки зренья.
И, отрывая белые коренья,
Я открывала смысл в Добре и Зле,

Которые не существуют сами,
Их сотворяют, их творят творцы
В надежде растрепать тетрадку знаний
И исчерпать по стебелькам "Ицзин",

Колодец осушить, разрушить стены,
Построенные Книгой Перемен,
Все рассчитать, всему назначить цену,
Искусством называя пошлость сцен;

Политикой полить кое-какие
Сиропы, обольстив своих врагов,
И головы разбить блестящим кием,
Не знающим проникновенье слов,

Летят шары, вращаются во тьме,
Блестят бока их отраженным светом.
Моя судьба, ведущая к зиме,
Позволила побыть чуть-чуть поэтом;

Я - соловей, слепой певец земли,
Царь сумерек в осоловелой роще.
Я - звук луны в серебряной пыли.
Я - то, чего и не расскажешь проще.

Я - эхо, воспаряющее ввысь,
Я - ухо, слышащее все живое.
Я - тело, прожигающее жизнь.
Я - плата за товар, которой стою.

Я - стон больного и убийцы крик,
Я - немота, растянутая страхом,
Я - вечность звука, я - короткий миг,
Я " жалкий пес, бродячая собака,

Я - музыка безмолвия, но я...
Я не могу сказать всего, что знаю. ...
"Мы подошли настолько близко к краю,
Что рано до прихода корабля".

Сказать о том, что где-то вдалеке,
И стать Кассандрой для неверных близких?
Иль, зная промолчать? Зажать в руке
Умерших продиктованные списки?

Могла спасти, но не сумела я
Попытки предпринять для их спасенья.
Как только может выносить земля
Груз тела моего и темной тени?

Я проклята, - не ей, а мной собой. –
Клеймо убийцы будущего в сердце.
И пепел на груди гудит в гобой,
Зовет усталых путников согреться.

Они идут, и вот уже я - лес,
Костер, живущий на лесной поляне.
Я - золотой, смолистый свежий срез
Пня, предназначенного для пинаний.

Я - западня, на западе за пядь
Украденная у детей и нищих.
Я - мститель и со мной большая рать
Сожженных заживо на пепелищах.

Я - лист бумаги, скатанный в трубу,
Завитый в свиток, слиток слов и взглядов.
Я действую сейчас не за награду,
А вопреки, надеясь на судьбу
Быть и не волком, и не агнцем стада.

Не вещью быть, орудием в руках
Всевышнего, трубящего в веках -
Архангельским непобедимым гласом,
Не быть немой и не остаться фразой,

Угрозой завораживая в страх,
Или наоборот, восторгом ставшей,
Пустою пеной, Афродиты краше,
Кораллами застывшей на устах.

Не быть, не стать, но все ж - существовать,
Не суетясь, отождествляться с сутью.
Я - ноша, принесенная в кровать,
Фата-морганой обернувшись, грустью,

Оставшейся в последствии того
Случившегося нападенья ветра,
Укравшего наложницу. Его
Следы беды растают до рассвета.

И станет сказкой призрачной, - ничем
Случайная любовь, краса-невеста.
Истает волшебство хрустальных стен,
Которым нет в реальной жизни места.

Быть или не быть? - Мне брошенный вопрос
Оставлен снова мною без ответа:
Возможно ли счастливым быть без слез?
 Без ночи, без луны, без дня, без света?

"Быть или не быть?"- Забыть или не забыть?
И даже так вопрос не интересен.
Меж крайностей родится жизни нить,
И бегает челнок ее меж чресел,

Свивая кокон или колыбель
Зародышу, беспомощному в чувствах.
Потеряна в веках, забыта цель,
На сердце грусть, а на душе так пусто...

Сухая корка раны, как сухарь,
Скребет нутро и не проходит в горло.
А к чувствам подбирается январь,
Обледененья набирая кворум,

Где мой отец, который окружал
Меня с рожденья теплым океаном?
Он похоронен между серых скал
Под ледяной плитой Дедов-Туманов.

Мой океан! Мой Папа-Океан!
Как я тебя порой не понимала,
К тебе тянулась, сердцем обнимала,
Но это был души моей обман.

Твои седые волны приносили
То ласки всплеск, то пену гнева, то
Недосягаемую теплоту идиллий,
Переполняемую немотой.

И я в ответ то нежною была,
То обижалась на порывы гнева.
Твоя улыбка до сих пор мила,
Где б ты ни жил и кем бы раньше ни был.

Чем старше становлюсь, тем больше грусть,
Сильней утрата детских утешений,
Я то люблю тебя, а то боюсь,
Как бездны слабости моих сомнений.

Издалека, из времени, извне
Теперь твои я волны понимаю,
Ты, как и прежде, тянешься ко мне,
И, как и раньше, обо мне все знаешь.

Тебя не вижу, но в груди моей
Живет огонь седого Океана.
Тепло любви, воспоминанье дней,
Столь дорогих и столь же очень странных.

Как рассказать тот трепетный восторг,
Что волнами вздымается по телу
И, обернувшись пенною мечтой,
Уносит то, что я иметь хотела?

Как описать желания мои,
Живущие во мне реальной жизнью?
Стремление к непознанной любви,
Сопровождаемое укоризной

Моих знакомых, не ведет к добру,
Не опускает безутешно крылья.
В который раз пришлась не по двору,
В который раз я плачу от бессилья.

Лицо чернеет в горе и тоске,
Как океан темнеет перед штормом,
И расплывается в моей руке
Растаявшая ледяная форма.

Не удержать в груди разгул стихий.
Какая-то тупая отрешнность
Царит в душе, - безмолвствуют стихи,
Притихшие в горниле обожженном.

Крик в горле замораживает Страх...
Молчу, молчу... мне нечего сказать вам,
Я умерла давно - уже с утра,
Растоптанная оголтелой знатью:

По косточкам меня разобрала
И грязью, словно соусом, облила.
Такая, как я есть, я не мила
И даже для любимого постыла.

Но кто-то должен с Верою идти,
Дарить любовь и возрождать надежду,
Я умерла - былое позади –
Но неизменна жизнь моя, как прежде...

Любимый предал прошлое и нас,
Он изменился, изменяя время,
Поэтому тревожен мой Пегас,
И я ногой не попадаю в стремя.

Он стал другим, но быть не перестал, -
Мой Яков, Нкева - имя неизменно.
И для него возводит пьедестал
Всех океанов мирозданья пена.

Когда он честен был и был правдив,
Был деятельным, то царила мудрость.
Теперь же лжив он стал и стал ленив,
И правит миром безрассудства дурость.

          Глава пятая
               Знание и память единосущны
                Г. Мейринк

    И правит миром безрассудства дурость.
                "Голем"

Но если не любить его, то как
Пройдет все испытания Дурак?
И я люблю, но все же отвергаю
Его обман и лесть, и понимаю,

Что, если согласиться с ним сейчас,
То это будет продолжаться вечно,
И будет спать страна во тьме запечной,
Похлебывая с перепоя квас.

Центр разума переместился в брюхо.
И жизнь его, как дряхлая старуха,
Ведет существование свое. –
Отраву эту мы все вместе пьем.

И, заражаясь злобою пустою,
Мы, как и он, страдаем и орем
И от любой своей болячки ноем –
Весь мир, как в капле, отразился в нем.

Но слава эта - слава Герострата. –
Не строил он, но рушил тела храм.
Ему - позор, а горькая расплата
Распятием легла на плечи нам.

Нанизываю бисеринки слов
На нить судьбы и, время создавая
Для новой жизни, в яви новых снов
Зову тебя и снова забываю,-

Любимого, чья видимость всегда
Неуловима и необъяснима,
Но существует сразу в "нет" и в "да":
Истлеет тело, но нетленно имя.

И внешность так изменчива его,
Каким он будет в двадцать первом веке?
И сможет ли, по милости Богов,
Он снова воплотиться в человеке?

Я так люблю его в который раз!
Люблю всегда во всех своих обличьях,
И по дороге обнимаю вяз,
И трепетно держу в ладонях свечку.

Ищу его и вижу знак во всем:
Присутствует со мною он незримо.
Он - дух огня, духовный водоем
Отца Святого и Святого Сына.

Глаза в глаза глаза не увидать, -
Они почудятся лишь звездным небом.
Порогом под ноги ложится мать,
Коль сын любимый долго дома не был.

И я огня читаю письмена,
Листаю в прах истлевшие страницы,
Чтобы узнать, во что мне воплотиться
И доказать, что я ему верна.

Но небо немо, - мне не отвечает,
Огонь мой гасит каплями дождя. –
Слезлива жизнь и полнится печалью
Язык письмен, в безмолвие вводя.

Мы с языком - старинные собратья,
Согласие достигнуто без слов.
Люблю молчать в себе его понятья,
Воссоздавая в них свою любовь.

Идиллия переливает чашу,
Льет звуки слов в заветную тетрадь,
Выстраивает Вавилоны башен,
Чтобы разрушив, снова создавать.

Но вечны письмена далеких предков,
Они - как вехи нашего пути –
Так грандиозны, словно чудо света –
Познанья Древо, ставшее цвести.

И, ощутив себя потомком Евы,
Срываю плод, верчу его в руках:
О, ангелы спасительные, где вы?
Меня сковал в оковы сильный страх.

Я преступлю закон, изгнав из рая
Своих потомков за свои дела.
Но как иначе я тогда узнаю,
Зачем на белый свет я родилась?

И разве Бог не этого же хочет,
 Раз плод заветный я смогла сорвать,
Пройдя по всем кругам земных обочин,
Не растревожив вражескую рать?

Так хочет Бог, а я лишь знать хспела,
Какое мне сейчас подходит тело.
Чтоб вновь я обитала на земле.
Ища того, кто мне всего милей

Цель жизни в том, чтоб с ним соединиться,
И вместе проживая день за днем,
Язык любви разучивать по лицам,
Крестив его водою и огнем.

Решенье было принято, но что же?
В моей руке нет спелого плода.
Он съеден мной без всякого труда
И продолжает жизнь свою под кожей.

И вот я проживаю на земле
Жизнь в теле человеческом - жена я.
В объятиях того, кто всех милей,
Я тайну сотворенья постигаю.

Готовлю есть, колдую над плитой,
Белье стираю до самозабвенья.
И я уже не помню жизни той.
Когда была я человечьей тенью,

Когда желанья, тлевшие в груди,
Живее были дел обыкновенных,
Когда любимый сил не находил
Любить и расстворялся в пьяной пене;

Когда вся жизнь касалась не меня,
А некой героини театральной;
И мир мой у каминного огня
Придуманный, был более реальным.

Он и сейчас ешс во мне живет,
Не требуя особого вниманья,
По каплям правды собирая мед
И охраняя вдохновенья тайну

От глаз чужих, не зримо, за глаза
Ее все время наполняя смыслом,
Лишь поцелуем зримым на губах
Случайно проявляясь бескорыстно.

У мужа тоже мир свой, но не так
Его он создает. Материальность-
Его закон, чтоб воссоздать реальность
Ценою жизни в месиве атак.

Он и творит не походя, не вдруг,
Степенно подготавливая почву.
Вот томик на столе, бумаги тюк
И вечное перо для многоточий,

Вольтеровское кресло - атрибут –
Как царский трон, и искренне он верит,
Что, если он запрет надежно двери,
То мысли гениальные придут

В тиши обжитого им кабинета,
И станет он поистинне творцом;
Пока же с ним не получилось это,
Приходится быть мужем и отцом.

Так трогательны все его уловки,
К которым прибегает он порой,
Чтобы заняться тайною игрой,
Забыться в надлежащей обстановке.

И делаю я вид, что не слышны
Шаги его полунадетых тапок,
Когда он пробирается сквозь сны
Детей, неугомонных, как и папа.

И понимаю также, почему
Он спрашивает, как мне ночью спится,
Наверно, вновь наткнулся он на тьму
В своей душе, когда творил страницу.

Есть у Мужчины Бог свой. По ночам
Сильней всего его волнует Вера.
И самым первым веру знал Адам,
И имя "Страх" он также дал ей первым.

Бог женщине является другим:
Он откровенен с ней, как сам с собою,
Ее уста ему слагают гимн,
А Вера именуется Любовью.

Любовь слепа - рационален Страх,
Логичен Он - Она необъяснима.
Так жажда Веры сеется в сердцах
 И водит по дорогам пилигримов,

Так шел когда-то сказочный герой
Спасать Любовь, спася себя при этом,
И за нее же проливалась кровь,
В союзе с ней одержана победа.

Так первый был подписан договор
С мужчинами, но было не под силу
Закон им соблюсти; и с давних пор
Христос с Мариею его скрепили,

И женщина хранит святой завет
Две тысячи кровоточащих лет.

Срок договора с Богом истекает.
С кем будет Он подписывать другой?
Нет Авеля, в потомках бродит Каин
И сеет в душах злобу и разбой,

Чьи души - белоснежная страница,
В которых договор запишет Бог?
Не вороны ль то секты адвентистов,
Где каждый Бога вновь распять готов

И этом сотворить кончину Света?
Не мусульмане ль, что священный меч
Держа с Кораном рядом, жаждут сеч?
Не христиане ль Нового Завета,

Которыми испито все до дна,
Так, что душа пропитая видна?
Или буддисты возведут кумира,
В нирвану уходящие от мира?

Еще есть протестанты, но у них
С амвона восхваляется богатство.
Зачем их Богородице жених,
К тому же претендующий на Царство?

С кем Бог подпишет третий договор?
Все - в прошлом заблудившиеся овцы.
Закрыты души крепко на запор,
Ключи от них лежат на дне колодца.

И кто найдет колодец тот святой,
Ключи достанет, окропит водой
Иссохшие в пустыне веры души,
Ни одного обета не нарушив?

                Глава шестая
                Сердце человеческое - бездна,
                нарушающая всякие расчеты
                Г. Мерриман, Гвардеец Барлаш

За годом год спокойная течет
Река моей остепененной жизни.
Под сердцем расцветает медом сот
Цветок любви - тепличный и капризный.

И дочка, просыпаясь по утрам,
Рассказывает сон про зал каминный,
А я шучу, что побывала там,
Но сон мой страшным был и очень длинным.

Она не верит страху моему, -
Ведь сон ее пока похож на сказку,
 И юный принц, расколдовавший тьму,
Ей рад всегда и с нею очень ласков.

Она лишь грезит о любви во сне,
Издалека за нею наблюдая. -
Так розы лепестков своих нежней,
Пока с шипами стебель не срываешь.

Шипы любви, застрявшие в душе,
Мне не дают забыть о происшедшем.
Огонь не жжет, он выдохся уже,
Скрывая пеплом сумасбродство женщин.

Но стоило подумать об огне,
Как он возжаждал новых жертв.
И снова Мечтаю я о будущей весне,
К очередным страданиям готова.

И мысль сквозь стены комнаты, сквозь быт,
Не подчиняясь времени, пространству,
В мечту, вновь оживленную, летит,
Завидное являя постоянство.

Не в том ли тяготения секрет,
Что тело, направляемое духом,
Стремится к тайне, будь оно старухой,
Иль только что родившимся на свет?

Ни капитана нет, ни корабля,
Немыслимо такое и представить,
Когда уходит из-под ног земля
В порыве, возникающем в октаве.

Все представления меняют смысл,
Переплавляясь из одних в другие.
Где запад и восток, где верх и низ?
Ориентиров нет в беззвучном гимне.

Дух перехватывает от глубин
И быстроты движения понятий.
И разум путешествует один,
Чувств птицу выпуская из объятий.

Нет времени подумать обо всем,
Взглянуть лишь на мгновенье удается
На мыслеформ невиданный подъем,
Острее мысли и светлее солнца.

Понятие "полет" отобразить
Стремительность мою не в состояньи.
Все происходит вмиг в пути познанья,
Созвучное желанию любить.

Реальность погружается в пучину:
Есть путь, а также не найти его;
Как до предела сжатую пружину
Освободить, не осознав того,

Куда она при этом отлетела?
Но помню путь мгновенный в никуда. –
Иначе как обратно я тогда
Могла бы возвращаться снова в тело?

И этот путь восстановить потом
Не так уж трудно, - сложности в понятьях,
Которые еще не знал никто. –
Могу ли их словами называть я,

Обычными, которые давно
Принадлежат изученной природе?
Сомнения в купели звуков бродят,
Вынашивают истины вино.

Язык, необходимый дегустатор,
Свернувшись в трубочку, оценит вкус
Букета сочетаний, аромата
Созвучий, застоявшихся без уст.

Пергамент неба, высохший от жажды,
Изнемогает в таинстве своем:
Его волнует ласковый и влажный
Язык любви. Мечтает он вдвоем

С ним ощутить в прикосновеньи слово,
Рожденье смысла, скрытого от всех,
Сплавляя с тайной первородный грех, -
Так предпосылка образа готова.

Но описание пути идет
По нисходящей - не по восходящей:
Не свертка происходит - разворот,
Разборка, а не построенье башни.

Движение назад равно "вперед",
Но с отрицанием всего, что было:
Описывая, как я разлюбила,
Пишу о чувстве, что произойдет.

Я разворачиваю свиток неба,
Старательно губами шевеля,
И предстает приснившаяся небыль
Реальностью: рождается земля.

И в гроте пены царственной, застывшей,
Разворошив все камни до основ,
Язык воспринимает, как любовь,
Огонь души, во мне заговоривший.

Дух раздвигает стены, осветив
Мрак времени и зыбкого пространства,
И мчится, полыхая в космах грив
Коней-секунд. И мысли не угнаться

За бегом их стремительным в веках.
Они уносят на равнины Солнца,
Где даже ужасающий нас Страх
Беспечным новорожденным смеется,

Где веселятся прадеды Эллад
В одном кругу с кентаврами науки,
Где до сих пор цветет Эдемский сад,
 Плодя запреты будущей разлуки;

Где Прометей огонь любви несет
Обычным смертным затаенной болью,
И этот воспаленный, тайный плод
Вкусив, мы осознаем Мир Любовью;

Где старец молод, а юнец умен,
Где дети и родители едины,
Где без усилий царствует Закон,
Не напрягая ни кнуты, ни спины;

Где ты и я - единая семья,
И нет измен супружеских в помине,
Нет подлости, предательства, вранья –
Ничто нас друг у друга не отнимет;

Где стены башен, растворяясь ввысь,
Объединяют знания Вселенной
В единый Дом, на перьях синих птиц
Написанный рукой обыкновенной;

Где "да" и "нет" бессмысленны, как звук;
Где шум ветвей понятен Словом Бога
 И где с шестью отростками паук
Плетет не круг, а торную дорогу...

Где это я? - В объятиях его.
Мой Яков отыскал свою голубку.
И тело, как разбитая скорлупка,
Безмолвствует на простыне снегов,

Насытившись безмерно вечной страстью,
Блаженствует, пылая на снегу.
И я опять полна любви и счастья,
И снова женщиною быть могу.

Он шепчет мне на ушко колдовские,
Несложные, обычные слова,
А у меня растут тугие крылья,
И кружится от счастья голова.

И в головокружительном потоке
Я новь лечу и приземляюсь вновь,
Сливаюсь воедино в Вечном Боге,
Вкушаю жизнь, как Вечную Любовь.

Ах, мне бы никогда не возвращаться
На землю и не думать ни о чем,
И в забытьи все крепче прижиматься
К любимому доверчиво плечом...

Но сон проходит, и в пиру похмелье
Болезненное быстро настает.
 И на сердце лежит холодный лед,
Пятою смерти придавив веселье.

Как столб, застыла на ветрах веков
Моя душа. И тянутся ладони
К камину - отогреть свою любовь,
Но страж огня безмолвствует на троне -

И я живу сомнамбулой, во сне
К теплу стремясь все время машинально.
Но не согреться в скорбной белизне
Моей гробницы, извините, спальни.

И простыня змеей во тьме шуршит,
Сворачиваясь в свиток судьбоносный,
Под шелест нерасслышанных молитв
Скрывая в складках вечные вопросы.

Что в имени скрывается твоем?
Та Нкева, что меня заворожила...
Но ты со мной, а значит, мы - вдвоем.
И в этом - наше таинство и сила.

Пока мы существуем на земле
Своими именами неизменно,
Волнуется за бортом кораблей
Понятия божественная пена.

И песни сочиняются о том,
И Апокалипсис совсем не страшен,
И по кругам шагает день за днем
Любимый, чтоб найти меня однажды

И кокон неба свить для малыша,
Рожденного им, чтобы продолжалась
Жизнь юная, спеленутая в шар,
В нас воскрешая ласку, нежность, жалость.

Когда же это все произойдет?
Когда объятья обретут реальность
И плотность в темноте холодной спальни,
И, как огонь, растопят тела лед?

Видения действительностью стали,
Иллюзией заполонив меня.
И я по острию разящей стали
Иду к камину в поисках огня.

Но пуст он, только блики, о далеком
Напоминая, пляшут на стене...
Я обозналась: то бассейна стоки
Водой змеятся хищною ко мне,

Под взглядом чешуей своей сверкают,
Меня манят и дразнят забытьем,
И я безропотно ступаю к краю,
Узнав о назначении своем.

Предсказаны мне нега и блаженство,
Обещано мне счастье на земле.
Но я грешна: запуталась во мгле,
Наказана я оболочкой женской.

Была женою дважды и была
Я дважды матерью, но ни один мужчина
Меня не полюбил настолько сильно,
Чтоб всю себя ему я отдала.

Один лишь раз, - нет, это было дважды,
Но оба раза - никогда, нигде,
Я оживала рыбкою в воде
В объятиях, горячечных от жажды

Моей любви... И если б это было
Не только в лживой памяти моей,
 Я б никогда его не разлюбила,
Не охладела б до последних дней.

Мне нечего терять. За что бороться?
За выдумки фантазии больной?
За зимнее и призрачное солнце
И за безумство снова быть одной?

Да, эта плоть, сверкающая рядом, -
Опять моя иллюзия. Так что ж?
Питалась ложью и умру от яда
Змеи-воды, нацеленной, как нож,

В мои уста, чтоб слиться в поцелуе,
Навечно смертным холодом согрев.
Не я избрала жизнь себе такую,
Не мне менять кощунственный напев.

Вода! Вода! ... Ты столько раз давала
Мне жажду жизни бренной утолить!
Но мне скучна ее земная нить
Из бледного, ночного покрывала.

Ее веревка - можно в петлю лезть, -
До тошноты успела надоесть.

Когда-то жизни шерстяная пряжа
Был мне нитью путеводной, но
Сменились очертания пейзажа,
И некуда идти давным-давно.

Деревья с пышной кроной одеяний
Состарились под зубьями пилы.
Их листья из листов природных знаний
Развенчаны в исчадие хулы.

Земля, возделанная с наслажденьем,
Ухоженная песнями цветов,
Пылится под ногами серой тенью
И выметается из всех углов.

И небо людям кажется с овчинку,
Сорокопут завяз в нем, как в Земле,
Жизнь на сучки развесив тополей,
Пока сердца отнесены в починку.

О, я бывала в этой мастерской:
По стенам, за стеклом, в своих футлярах
Сердца висели в ожиданьи кары,
Что будет им отмерена рукой

Седого мастера, который так искусно
Соединял науку и искусство,
Примешивая мистики чуть-чуть,
Чтоб жизни ход в сердца опять вдохнуть.

Обмолвилась я как-то, что при этом
Он не меняет суть самих сердец.
Ответил он: "То - мастерство поэтов,
А я - лишь их создатель и творец.

Могу я жизнь продлить или убавить,
Остановить, отладить, починить,
Но не могу я от беды избавить
Или заставить чувства изменить, -

Они так перепутаны друг с другом.
И каждый сам над чувствами творец.
А я лишь провожу сердца по кругу,
Начало отмеряя и конец".

Тогда не поняла я этих мыслей,
Сердца в его руках казались мне
Часами, отмеряющими жизни,
Устраивающими их вполне.

Сейчас же, вспоминаю мастерскую
И вижу, как встают передо мной
Большое сердце, сердце золотое,
Сердечко доброе... Сердечный бой

Напомнил о холодном и горячем
Сердцах, уравновешивающих
Весы Добра и Зла, А как иначе
Наш мир ориентировался б в них?

Воспоминания, как груз на леске,
Вновь погружают в прошлое меня.
Шевелятся на окнах занавески,
Играя переливами огня.

Они ведут безмолвную беседу
На языке немыслимом своем,
А я смотрю вслед старому соседу... –
Наш разговор с ним кажется мне сном.

Общение со стариками сложно:
Как будто мы на разных языках
С ним говорили. Чудился мне ложью
Реально ощущаемый мной страх.

Понятия привычные такими
Причудливыми становились под
Его логическими выкладками. Время
Свой постепенно замедляло ход.

По мановенью мудрости Природа,
Велеречиво вдруг преобразясь,
Вставала декорацией Исхода,
С историей осуществляя связь.

И расступались медленные воды,
Чтоб мог первопроходец Моисей
Быть Боговерным посохом народа
И вывести его из темных дней.

И засуха грозила лихолетьем...
Не знаю я опять в какой стране,
В каком давно утраченном столетьи
Сама себе привиделась во сне.

Не знаю как, но чувствую: живое
Во мне растет. И скоро тайный плод
Моею новой жизнью уведет
Измученный народ тропою Ноя.

Но это вновь фантазия моя...
Как без отца появится ребенок?
Я одинока... Из-под ног земля
Уходит. И печаль моя бездонна.

И не младенец в зыбке, а тоска
"Качается цепями отрешенно,
Сжимает горло Вечная Рука
Кольцом неодолимого Закона.

И все медлительнее я сама,
Все реже сердца стук, а также тише.
Я превращаюсь постепенно в пищу
Для праздного, докучного ума.

Звонок в ночи вдруг вывернул наружу
Тайник души, и выплеснулась боль...
Любимый! Никогда не быть с тобой!
Какую весть ужасную обрушил

Рок на меня. — Не вынести ее,
Не выносить, как плод грехопаденья.
Отравлен ядом горя водоем
Любви, и начинаются гоненья.

Погонщик - Время щелкает бичом,
Он не жесток, но жесток. В тесных рамках
Пустыня сердца. Солнце горячо.
Болят души язвительные ранки.

.
О, Время! Вездесущий господин!
Всегда - сейчас, вперед, а не иначе.
Но даже ты не волен ни один
Миг возвратить. Кровавым морем плачет

Над погребением Любви земля.
Но это невозможно... Я не верю...
Любовь бессмертна!... Мачты корабля
Вновь возвращают мне мою потерю:

... Все замолкает, погружаясь в темень
Движенья нет, есть только небытье.
И в нем я вижу тайный водоем,
К которому спускаются ступени...

И длится медленная ночь,
Спокойствие прядя.
А на заре родится дочь
Из пелены дождя.

И чайки резко возвестят
Об этом на весь свет.
Была я много лет назад
Такой, какой уж нет.

Сейчас другая я, другой
Язык, душа и взгляд.
Но неизменен сердца зной,
Как много лет назад.

И притяжение воды
Целительно, но в ней
Есть привкус бездны и беды
Случившихся смертей.

В воде погаснет мой огонь,
Не призовет любовь.
И спотыкнется резвый конь,
Застонет под тобой.

И будет вечер на земле
И утро - день один,
Единственный, что всех милей,
Мой муж и господин.

Мы с ним, как солнце и луна,
Как суша и вода.
Он одинок и я одна
Навеки, навсегда.

Есть я, но нет его со мной.
Есть он, но нет меня.
И так проходят чередой
Дни мрака и огня.

Вращается веретено,
Прядется жизни нить.
То, что нам было суждено,
Вовек не изменить.

И чем отчаяннее мы
К друг другу рвемся, тем
Свирепее оскал зимы,
Сильнее страсти тел.

Как заговор, как приговор,
Домоклов меч любви
Страшит и манит с давних пор,
И требует: "Живи!"

Живи, пока хоть капля сил
Иссякнувших цела,
Пока средь множества могил
Есть башни из стекла,

Пока есть день, пока есть ночь,
Пока есть сын, пока есть дочь,
Пока не сможешь превозмочь
Все то, чем ты была".

                Глава седьмая
                Та же твердость, которая помогает устоять               
                против любви, служит для того,
                чтобы делать любовь сильной и прочной.
                Г. Мерриман. Гвардеец Барлаш

И вновь, как лента прошлого блаженства,
Мой свиток памяти, строка к строке,
Развертывается безмолвной мессой
От безысходности в моей руке.

Рассвет пугает красками своими,
Сквозь темноту высвечивает мост.
И я иду, шепча родное имя,
Вскрывая неба медный купорос.

Он расцветает розою печали,
Забвение души неся в себе.
А за совсем озябшими плечами
Бросает в дрожь затмение небес.

Передо мной огромное пространство:
Холм-город в окружении воды...
Я вспоминаю призрачное царство,
Не ведающее шагов беды.

На площади, залитой чистым светом,
Трон с восседающим на нем царем.
Я узнаю в нем дерзкого поэта,
Воспламененного любви огнем.

А площадь, сколько мне хватало взгляда,
Заполнена мятущейся толпой.
Но между нею и царем преграда:
Разверзшаяся из глубин любовь.

Царь говорил, выбрасывая дерзко
Слова-обиду, горечь, бред и страсть,
Взлетающие громом в поднебесье,
Чтоб радугой на берегу упасть.

Он говорил: "Она была со мной
Любовью, тихой радостью, ребенком.
И мир весь цвел вишневою Весной,
многоголосьем звуков звонко.

Переворот в обугленной душе,
Взлет мыслей, потерявших назначенье.
Еще чуть-чуть, и в диком вираже
Я Стал бы ее вечной тенью.

Она в тот миг взглянула на меня
Глазами, устремленными в былое,
Иль будущее, за собой маня,
Терзая южной маятностью зноя.

Я исчезал, я таял в небесах,
Я растворялся в этом смелом взгляде:
Себя я осознал в ее глазах.
И облик мира в призрачном наряде

Мне ясен стал сейчас, как никогда ...
Преодолев пространства и года,
Я и теперь немею, как представлю
Ее величие, тоску и стать,
Ночным огнем мерцающую в спальне,
Укладывающую на кровать.
Остолбенел, пред нею на колени
Хотел упасть, ее боготворя ...
Вокруг меня плясали свето-тени
Ее стихии в теле января.

Не понимаю, что со мной случилось. –
Весь мир реальный опрокинут был.
 Весь белый свет мне без нее не мил,
Один лишь взгляд ее дарует милость.

Я иссякаю, бьет набат в виски,
Звенит страстей тяжелое монисто.
Как с нею мы навечно далеки!
Как выжил я, когда мы были близко!

Руины Атлантиды на плечах
Своих я вынес смертной раной сердца.
Она исчезла на моих глазах,
Горел я - но не дал тепла согреться.

Божественность ее - печать любви.
Существование ее" причуда.
Пусть сто веков минует, но в крови
Ее пожар предчувствовать я буду". —

Так говорил он. И его слова
Преображали время и пространство ...
Мы встретились с ним. Он, взглянув едва,
Мне руку предложил свою и царство.

И были счастливы мы с ним века
Иль целый миг, продлившийся столетья ...
Не помню... Но разлучница-тоска
С тех пор ведет меня дорогой смерти,

С тех пор, как разлучились мы с тобой,
До той поры, пока не будем вместе.
И Атлантиды солнечный прибой
Споет нам счастья свадебную песню.

Я поняла, что я люблю его
Из жизни в жизнь, из прошлого в сегодня,
Из Атлантиды в глубине веков
До государств, устроенных свободе.

И лишь она, любовь в груди моей,
Дала дожить мне до счастливых дней,
До будущего. Это ли не странно?
 Но греет меня чувство постоянно.

Не дальних звезд холодные лучи
Сквозь черный космос проникают в душу,
Ее пронзают лепестки свечи,
Ласканья ветра солнечного сушат.

Я на земле живу в кругу друзей,
В кругу любви. В объятиях природы
Мне хорошо, я счастлива везде,
Где есть деревья, камни, свет и воды;

Где есть земля, где есть моя земля:
Трава в росе, цветы в разгульных травах- -
Там Атлантида кровная моя,
Моя Отчизна, мой позор и слава.

И пусть с любимым редко на земле
Встречаюсь я в своих коротких жизнях,
Любовь живет и ширится во мне,
И проявляется в стихах и песнях.

Так вот в чем дело! Он - любимый мой –
Меня во всех веках и странах ищет.
Со мною царь, а без меня - как нищий –
Под полною беснуется луной.

Горит закат, встает рассвет над миром,
Ночь или день - все для него одно:
Нет рядом той единственной и милой,
С которой жизнь - прозрачное окно,

В него нам с ним смотреть - не насмотреться.
Я - дело, он - навеки не у дел.
Ему я - как заноза прямо в сердце,
Огонь, давно погасший в очаге, -
Не растопить его и не согреться.

Состарился он в поисках меня –
Красавцем станет, встретившись со мною,
И мой пообносившийся бедняк
Сокровищницу сердца всем раскроет.

И засияют солнца городов,
Исчезнувшие в никуда однажды;
И негу неба будет пить Любовь,
Истосковавшаяся за века от жажды.

И красный камень выйдет из земли
Каменоломней царственной. И белый,
Рассыпанный ракушками и мелом,
От пристани отправит корабли.

А черный, превращающийся в уголь,
Гранитом окантует море звезд,
Спираль времен вращая круг за кругом
С горы Причастия до моря Слез.

И царь в десятикратном проявленье
Творит свой суд с началом темноты
В иссиня-черной столе, чтобы тени,
Гася огни, сжигали все мосты.

Царь, с наступленьем дня, все приговоры
На золотой скрижали отразит.
И возродится в мире Слово Торы,
Откроет царство древних Атлантид.

Воскреснувшее море, оживая,
На берегу оставит дочь свою.
И вспенится птенцов волнистых стая,
Создав на небе облаков уют.

И рыбой поплывет в пространстве
Корабль Луны, челнок Любви земной;
Как Иисус - отверженный и бледный,
Как Бог - недосягаемо родной,

Я будущее вижу светлым прошлым,
Что знанием Любви освящено,
И скатываю лунную дорожку,
Вымачивая жизни полотно,

Оно мне пригодится в час мой звездный,
Чтоб одеянье свадебное сшить.
Я чувствую, что рано или поздно,
Но отыщу я жизненную нить,

Которая соединит нас вместе,
И мы по жизни рядом с ним пойдем
По мостику, висящему над бездной,
Под жарким солнцем, проливным дождем.

Все времена сольются воедино,
Столетия сложив в волшебный миг,
Прикосновенья возжелав так сильно,
Что состояния свернутся в вихрь.

Преграды и сомнения исчезнут.
Любовь окрепнет, вспомнив имена.
И свиток неба развернется песней,
Свободной, светлой, как сама Весна.


20.07.95- 13.09.98 Петрозаводск



Примечания из книги Платон. "Критий". (Сказание об Атлантиде):
После пира ..., с наступлением темноты, когда остывал жертвенный огонь, 10 царей облачались в прекраснейшие иссиня-черные столы, погасив огни, творили суд; окончив суд, они с наступлением дня записывали приговоры на золотой скрижали и вместе с утварью посвящали Богу как памятное приношение.

Камень белого, черного и красного цветов добывали в недрах срединного острова и в недрах внешнего и внутреннего земляных колец, а в каменоломнях, где оставались двойные углубления, перекрытые сверху тем же камнем, они устраивали стоянки для кораблей.