Ойкумена. продолжение

    ОЙКУМЕНА

Пора окинуть Ойкумену
от Да-Арии до Крыма,
Житиё идёт на смену
Бытию неумолимо.
Ещё, конечно, будут боги
бесконечно нам мешать,
скорей завистливы, чем строги,
но принуждёны волю дать
велением Отца и Сына –
эволюция неудержима.

В той стране, где камень-Алатырь,
пуп Земли, воздвигнул богатырь,
там жара, мы знаем, жёны к лонам,
запечатлённых Аполлоном,
мужей не смели допустить.
По небесным эталонам
потомство крепкое родить
борейки призваны законом.

Бызовая к вымиранью
предназначена – поход
не удастся и старанье
безутешный ждет исход.
А пока заготовляют
шкуры, мнут их про запас,
рубят жерди, выпрямляют
бивни на жилой каркас.
Мне спасти бореев, значит,
прежде всех спасти себя –
так с борейского толмачит
мне Полярная звезда.

На Медвежьей тоже жизнь
не угасла, тлеет слабо.
Им бы «тёлок» и держись!
расплодится снова стадо.
Пещера важный изолятор
от превратностей Природы,
там огнив ждут, как главный фактор
продолжения народа.
С Островской была заминка,
вышла стычка, первый бой
человека с человеком,
знать загадано судьбой
кровь смешать посредством крови.
Заронили там зерно
бореянской божьей нови,
всходы дать должно оно.

Островские настороже,
парят в бане своих жён,
накалили камни, ложе
приготовили и клён
для хлестания по попам,
чтоб из каждой Пенелопы
семя чуждое стекло.
Для гарантии покрыли
многократно группой враз,
чтоб чужих не полюбили
самцов, разносчиков зараз.

 Хвала групповому браку

Любви не знали, страсти тоже,–
продуктов греко-римских сфер,–
её не знаем и теперь,
добавлю, руки горе сложив.
А в те без ревности столетья,
за триста каменных веков,
мы изрекали междометья,
когда нахлынет вдруг любовь.
И в схватке бурной, скоротечной
не думали о той, предвечной,
от которой стынет кровь.

Все было просто в стаде диком,
и течка нас звала любить,
и зарождалась связи нить
в равностоянии великом
меж самкою и «кавалером».
Зажав подругу в руколапах,
нас зверь учил любви примерам,
вылизывая сока запах
у «невест» с усатых морд,
он чувствительный аккорд
демонстрировал примату.

Наконец, в пещере Крыма
брат с сестрой дают дрозда,
они по весу совместимы,
по натуре никогда.
Оба созданы богами,
над Евою склонившись ниц,   
Перун гремит всеми громами
и блещет ядрами яиц,
в порыве крылья расправляет,
богам, ведь, нет нигде границ,
и вместе с Евой улетает
в небеса, чтоб кончить блиц-
любовь над морем, истекает
сосуд семян, и капли в пене
морской и горькой прорастают
перунидами1. На сене
как собака, грек все мифы
существами заселил,
не оставив места скифам
и бореев обделил.

1По аналогии: Нерей - нереиды,
Перун - ...

Не забыл я, евеянки
тоже гнездышко свили
под Саратовом. В кухлянках -
снег по пояс - спать легли?
Всего-то двадцать переходов
недотянули до огнив
свои кресала, погрузив
их в лона глинского народа.
Перун забыл о целом свете,
Еву месяцы любил,
извините Папу, дети,
про племянниц позабыл.
Евейкам лагерь был заранее
приготовлен, обнесен
частоколом, чтоб как пани,
зимний провели сезон.
Им из евнухов прислуга,
из кастратов придана,
у кастрата входит туго,
и работа не видна.
Глушь, провинция, Саратов,
заберложит вдруг зима,
что поделаешь, кастрата
пригласишь в покой сама.
«Против воли выдать замуж
за мужика-лесовика –
натерпеться же нам сраму,
Крым наполнит весь молва».–
Меж собою так пеняли
Маму-Еву и ругали:
«С Полифемом Баба Ева
вовсе тронулась умом:
за мужей, что только с древа,
крымский выдала бомонд».–
«Говорят, что Бельведерский
одноглазого по-зверски
укокошил».– «Так Перун
топчет Бабу, говорун».
За крымским чаем так судили
роковую власть судьбы.
«Нас не даром снарядили
к женихам наладить быт,
только шкуры бы не мять,
а вино на мех менять».;
«Евнухи на то способны,
амфоры как стерегут».;
«Я слыхала, пункт обмена
вин на шкурки будет тут».–
«Да, похоже, эти стены
на века они кладут».