Nothing, Struggle from earth to heaven

На ровном и грязном полу улеглись вразнобой
Старая ложь, дикая фальшь и коробка вкуснейших конфет.
В центре - ты и свет неестественный над тобой,
Созвездие биссектрис. По правую руку - step, детка, всё step by step.

Рассекая тугую грудину нежно-опасной
[Мой голос на записи вряд ли будет анестезией],
Натирают бледную кожу свежим оливковым маслом;
Две капли в ресницы - будут считать, что ты уже прослезилась.


Три безудержно равных угла на влияние -
Подбородок, сердечко и интимная зона на границе тепла и бедра.
Твои руки их судорогами направили
Туда, где мама целует запотевшее зеркало. Она умерла.

Не краснея и мерно, по капле, стихая,
Водопад исчерпает смысл взглядов во страхе -
Ты только пойми, беззащитно-стерильно-нагая,
Что выпьют не глядя, как вторую бутылку "Asahi".


Холодает снаружи, а внутри красота и сияние
Огромного белого сердца - как с картинки прошлогоднего глянца.
Твои рёбра - мука, а сосуды - стеклянные,
Один крик о помощи - и будущего уже никогда не придётся бояться.

Поцелуй с придыханием, шёпот, переговоры -
Эти трое вокруг, эти трое реальны и сжимают артерию.
[Ты устала, считают, ни к чему тебе этот бешеный стук Терпсихоры]
Если проснёшься, я в тебя и такую заснеженную поверю.


В квадрате твоей операции завелись облака -
Наверное, кто-то тихий и скромный подглядел из-за рисунка обоев.
Лонг-Айленд и два мохито [Хэм!] по бокам
Уравновесить должны твои швы в состояние покоя.

На ровном и грязном полу обрывками нитей
Заправляет истёртая в спичку хирургическая игла.
Они так и не достроят свой заоблачный Москва-сити,
А мама всегда поцелует. Какой бы холодной ты ни была.


Запотевшее.
Значит, не умерла.

Я хочу [уж прости] реальности
И чтобы ты в ней была.

Ола.