Поэтические переводы - одним файлом

•  Ричард Крэшоу. О браке
•  Роберт Геррик. Электре
•  Эдгар По. Страна сокровищ. Eldorado
•  Эмили Дикинсон. Песня
•  Шарлотта Мью. Призыв
•  Эдна Миллей. Я вскоре тебя забуду
•  Д. Г. Лоуренс. Маленькая черепашка
•  Карл Сэндберг. Четыре прелюдии о забавах ветра
•  Эзра Паунд. Monumentum aere, etc.
•  У. К. Уильямс. Блестящий образ
•  Э. Э. Каммингс. китти
•  Э. Э. Каммингс. Я вечный побирушка
•  Сэмюэль Беккет. туда
•  Сэмюэль Беккет. Весна живая... 
•  Питер Коннерс. Поэт моет посуду
•  Питер Коннерс. Стойкость
•  Питер Кемпион. Поздний август
•  Из Рильке. Вольные переводы.
•  Гийом Аполлинер. Визирование цели
•  Жак Превер. Растрелянный
•  Х. Р. Хименес. Слияние
•  Х. Р. Хименес. В этом свете 

ШУТОЧНЫЕ ПЕРЕВОДЫ

•  Из Гёте - Wandrers Nachtlied
•  Из Гейне - Lyrisches Intermezzo 47
•  Т. С. Элиот. Пепел на рукаве старика
•  Эдвин Мьюир. Мерлин

ПЕРЕВОДЫ ПЕСЕН

•  Дьявольские серферы. Злой волчище
•  Адам Брэнд. Сеньоритки
•  Джонни Кэш, Карл Перкинс. Все мамины детки


=====================================================

РИЧАРД КРЭШОУ. О БРАКЕ

Женился бы, но с оговоркою одной:
Чтоб жизнь холостяка была моей женой.


РОБЕРТ ГЕРРИК. ЭЛЕКТРЕ

Когда, любимая, встаешь ты ото сна,
Заря едва-едва видна.
Ну а пока тебя причешут и оденут,
Заре уж день придет на смену.


ЭДГАР ПО. СТРАНА СОКРОВИЩ

одетый нарядно
рыцарь галантный
при свете дня и во мраке ночи
коня погоняя
песенки напевая
искал Страну сокровищ

но он постарел
этот пострел
душа его стала мрачнее ночи
искал целый год
а так и не смог
найти он Страну сокровищ

и когда он без сил
проклятье твердил
он встретил бродягу посланца ночи
бродяга скажи
где может быть
эта Страна сокровищ

туда за отроги
Лунных гор
в Царство теней Долину ночи
скачи бедняга
ответил бродяга
если ищешь Страну сокровищ


ЭМИЛИ ДИКИНСОН. ПЕСНЯ (Подстрочник)

Летом для тебя позволь мне быть,
Когда летние дни улетят!
Твоей музыкой, когда иволга
И козодой умолкнут!

Чтобы цвести для тебя, я покину гробницу
И посею свои цветы!
Молю, сорви меня, Анемону,
Твой цветок навечно!


ШАРОЛТТА МЬЮ. ПРИЗЫВ

Устроившись уютно у камина,
Мечтали мы, следя за огоньком,
И ворошили угли. Был наш дом
Укромен, тих. И мы не замечали
Дождя и солнца. Догорали мирно
Поленья за решеткою камина.
Но в час ночной послышался сигнал –
Нам показалось: в окна постучали.
И в тишине раздался чей-то голос.
И каждого сомнение укололо,
И сердце загорелось – каждый знал,
Что в доме кто-то странный побывал.
То ангел тьмы иль света? Мы в тревоге:
Следов он не оставил на пороге.
Каким-то чудом он сорвал цепочку
И настежь растворил входную дверь –
Ее уж не закрыть. Морозной ночью
Наведаться сюда сумеет дикий зверь.
Придется бросить все и в ночь идти.
Мир там, вовне, во власти зимней стужи.
Он мрачен и суров. Таится там, снаружи,
Вражда и тайна, что рождает ужас.
Но мы должны идти,
Не разгадав загадки,
Не ведая, какие на снегу оставим отпечатки.


ЭДНА МИЛЛЕЙ. Я ВСКОРЕ ТЕБЯ ЗАБУДУ (Буквальный перевод)

Я вскоре тебя забуду, дорогой,
так что возьми побольше от своего короткого дня,
короткого месяца, полугодия
прежде, чем я забуду, или умру, или уеду,
и мы расстанемся навсегда; мало-помалу
я забуду тебя, как уже сказала, но сейчас,
если ты будешь упрашивать меня,
прибегая к восхитительной лжи,
я поклянусь тебе своей любимой клятвой.
Я и правда хотела бы, чтобы любовь жила долго,
и чтобы клятвы не нарушались – как это бывает,
но таков уж порядок вещей, и природе удавалось
до сих пор делать свое дело исправно, –
найдем мы или нет то, что ищем, –
это праздный вопрос, с точки зрения биологии.


Д. Г. ЛОУРЕНС. МАЛЕНЬКАЯ ЧЕРЕПАШКА

Ты знаешь, каково это – родиться в одиночестве,
Маленькая черепашка!

В первый день с усилием, потихоньку выбраться из скорлупы,
Еще не совсем проснувшись,
И остаться лежать на песке, в изнеможении,
Едва живой.

Крошечная, беззащитная, почти бездушная фасолинка.

Открыть крошечный ротик-клювик, который, с виду, так трудно открыть,
Будто это железная дверь;
Отодрать верхнюю часть, изогнутую как у ястреба, от нижней,
Вытянуть тощую морщинистую шею,
И впервые откусить от едва различимого, словно в тумане, пучка травы,
Одинокая, маленькая мушка,
С крошечными блестящими глазками,
Такая тихая, медлительная.

Оторвать в одиночестве от травы свой первый кусочек
И отправиться в медлительный одинокий поиск.
Твой блестящий черный маленький глаз,
Похожий на глаз черной разбуженной ночи,
Под медлительным веком, крошечная черепашка,
Такая настойчивая, такой упорная.

Никто никогда не слышал, чтобы ты жаловалась.

Ты вытягиваешь свою головку, медленно, из своего маленького рогового плата
И ползешь вперед, тащишься медленно, на своих лапках с четырьмя коготками,
Загребая ими, словно ластами, медленно.
Куда ты, маленькая пташка?

Похожая больше на ребенка, сучащего ручками и ножками,
Но при этом ты медленно, не считая столетий, движешься вперед,
А ребенок – нет.

Прикосновение солнца пробуждает тебя к деятельности,
А холод, воцаряющийся на долгие века,
Вынуждает тебя останавливаться и зевать,
Ты распахиваешь свой незаметный рот, –
Внезапно он делается похожим на клюв, – распахивается широко, – так, будто внезапно разомкнулись клещи;
Мягкий красный язычок и твердые тонкие десны,
А потом – закрываешь этот клинышек своей маленькой мордочки, похожей на вершину горы,
Своего лица, черепашка.

Удивляешься ли ты миру, когда медленно поворачиваешь головку в роговом плате
И смотришь молчаливыми, черными глазками?
Или тебя снова охватывает сон,
Не-жизнь?

Тебе так трудно проснуться.

Способна ли ты удивляться?
Или это только твоя упорная воля и гордость первой жизни
Оглядывается вокруг
И медленно продвигается вперед, преодолевая силу инерции,
Казавшуюся непобедимой?

Неодушевленный простор
И прекрасный блеск твоего крошечного глаза,
Бросающий вызов.

О, крошечная птаха с панцирем!
Как огромен этот неодушевленный простор, в котором тебе надо грести,
Как могущественна эта инерция!

Гордое существо,
Маленький Улисс, предшественник,
Величиной с ноготь большого пальца,
Buon viaggio*.

Со всеми одушевленными творениями на плечах
Вперед, маленький Титан, под своим щитом.

Громадная, нависающая над тобой,
Бездушная вселенная;
И ты, медленно ползущий, первопроходец, одиночка.

Каким бодрым кажется твое движение сейчас, в тревожном солнечном свете,
Стоический, улиссовский атом;
Неожиданно ставший быстрым, дерзким, решительным.

Безголосая маленькая птаха,
Высовывающая наполовину свою головку из рогового плата
В молчаливом достоинстве вечной остановки.
Одна, не чувствующая одиночества,
И потому десятикратно более одинокая;
Полная медлительного желания проталкивать сквозь незапамятные века
Свой маленький круглый домик посреди вселенского беспорядка.

По земле сада,
Маленькая птаха,
По гребню всех вещей.

Путешественница,
С хвостиком, повернутым немного в сторону,
Похожая на джентльмена в длиннополом пальто.

Все живое несла на своих плечах,
Непобедимая предшественница.

__________________________________
*Buon viaggio - счастливого пути (итал.)


КАРЛ СЭНДБЕРГ. ЧЕТЫРЕ ПРЕЛЮДИИ О ЗАБАВАХ ВЕТРА

1
Женщина по имени Завтра
держит в зубах заколку для волос
и не спеша укладывает волосы как ей нравится,
и заплетает последнюю косичку, и сворачивает ее кольцом,
и скрепляет заколкой где нужно,
и поворачивается, и говорит нараспев: Ну и что?
Моя бабушка, Вчера, умерла.
Ну и что? Пусть мертвые остаются мертвыми.

2
Двери были из кедра,
А филенка из золота,
И девушки были прекрасными,
И двери скандировали, и девушки пели:
       Мы – самый великий город,
       самый великий народ:
       ничего подобного не бывало.
Двери качаются на сломанных петлях.
Струи дождя рассекают воздух там,
       где прекрасные девушки играли и двери скандировали:
       Мы – самый великий город,
       самый великий народ,
       ничего подобного не бывало.

3
А раньше было вот что.
Сильные мужчины возвели город
       и собрали народ,
И они платили певцам и женщинам,
       чтобы те распевали: Мы – самый великий город,
       самый великий народ,
       ничего подобного не бывало.

И в то время как певцы пели,
а сильные мужчины слушали
и хорошо платили певцам,
довольные тем, как идут дела,
       были крысы и ящерицы, которые слушали
       ... и единственными слушателями теперь остались
       ... крысы... и ящерицы.

И черные вороны
кричат: «Карр, карр»,
собирая ветки и грязь,
чтобы построить гнезда
над словами, вырезанными
на дверях, чьи панели из кедра,
а филенка – из золота,
и где прекрасные девушки пели:
Мы – самый великий город,
самый великий народ:
ничего подобного не бывало.

Единственные певцы теперь – вороны, кричащие: «Карр, карр»,
И струи дождя плачут на ветру в проемах дверей.
И единственные слушатели теперь... крысы... и ящерицы.

4
Лапки крыс
пишут на порогах;
иероглифы крысиных следов
выбалтывают генеалогию крыс,
и тараторят о родовитости,
и бормочут о породе
дедушек и прадедушек
крыс.
А ветер кружится,
и пыль на пороге кружится,
и даже письмена крысиных следов
не говорят ничего, совсем ничего,
о самом великом городе, самом великом народе,
где сильные мужчины слушали,
а женщины пели: Ничего подобного не бывало.


ЭЗРА ПАУНД. MONUMENTUM AERE, ETC

Ты говоришь, что я много беру на себя,
Что я полон самомнения и пыжусь, точно буффон.

Через несколько лет этого надутого
Комического актера никто не вспомнит;
Все, что было во мне мелочного, будет забыто;
Не останется ничего смешного.
А что до тебя, ты будешь гнить в земле,
И вряд ли перегноя, который получится из тебя, хватит,

Чтобы прокормить траву
На твоей могиле.


У. К. УИЛЬЯМС. БЛЕСТЯЩИЙ ОБРАЗ

Лил дождь
уличные фонари
горели в ряд
я видел
золотую цифру 5
на красном
кузове пожарного
грузовика
блестящую и
безразличную
к ударам гонга
завыванию сирены
и громыханию колес
по мостовой
цифру из золота
парящую
над улицей ночной.


Э. Э. КАММИНГС. КИТТИ

«китти». шестнадцать,5'1",белая,шлюшка.

от прикосновения «надо» и «должно» всегда ускользающая,
чье гладкое тело – Смерти товарищ,

искусная в быстрой
нежности. Никакой непосредственности. остроумна.

чьей репутации вызывающий аромат
сосредоточен в сладких, медленных, звериных,
бездонных глазах, пошло значительных,

Китти. потаскуха. Шестнадцать
                ты великолепная тварь,
которая развлекается иногда с умниками-шутниками,
робко преподносящими свой воскресный цветок.
Проститутка с детским бюстом «китти» дважды по восемь,

– пиво – чепуха, леди будет шотландский пунш –

чья улыбка, даже наименее очаровательная
из всех улыбок, служит наибольшим общим
делителем самых различных душ.


Э. Э. КАММИНГС. Я ВЕЧНЫЙ ПОБИРУШКА

я вечный побирушка
который в вашем сознании попрошайничает

(слегка улыбаясь, терпеливо, молча,
с надписью на
груди
НЕЗРЯЧИЙ)да я

тот, от кого так или иначе
вам полностью не избавиться никогда(и кто

просит не более чем
столько грез чтобы
прожить)
                в конце концов, старина

ты мог бы тоже
бросить ему парочку замечаний

а еще лучше немного любви,
что-то такое, что ты не можешь
сбыть другим:
например
ложное обещание –

он возможно (услышав как что-то
шлепнулось в его шляпу)пойдет нашаривая
это пальцами; покуда не

поймет
что же такое было брошено ему
                он сам
потоптоптопает из твоего ума, надежд и жизни
чтобы(осторожно поворачивая за
угол)никогда тебя не тревожить боль


СЭМЮЭЛЬ БЕККЕТ. ТУДА

туда
там крик
зовут
его
маленького
нарциссы
там
иди туда

туда
иди

нарциссы
там
еще
туда
еще
там крик
еще
зовут
его
маленького


СЭМЮЭЛЬ БЕККЕТ. «ВЕСНА ЖИВАЯ...»

весна живая мертвая одинокая
лилии белые хризантемы
гнезда живые покинутые
грязь листьев апреля
чудные дни седые от инея


ПИТЕР КОННЕРС. ПОЭТ МОЕТ ПОСУДУ

На это ушли часы. В посуде были такие укромные местечки, о которых, не знал никто, кроме поэта. Плавный изгиб ковшовой ручки взлетел и упал, словно прием мяча в прыжке, выполненный легендарным защитником на последних секундах встречи... Вода из точек превращалась в точки с запятыми, а после – в эллипсы. Если в чудесной смеси мыла и воды вылавливалась губка, поэт ликовал, а если нет – плакал. Жену от мойки он прогнал, словно Антрополог, охраняющий берцовую кость яванского человека, потом посмотрел в окно на грязный снег. Он не любил тарелки; просто ценил их как способ измерения времени, способ изящно пасть под бременем. Есть – это, если подумать, странно. Еще один кусок, еще один глоток, выделение метана. Когда последняя тарелка оказалась в стойке, поэт с облегчением подумал, что еда закончена, – до того еще, как были поданы десерт и кофе. На это, как обычно, ушли годы и годы.


ПИТЕР КОННЕРС. СТОЙКОСТЬ

В самом деле. Эти ломаные расселины души опасны, темны. Тянутся на двести с лишним дней в любом направлении; зловещий ледник уныния, город из виски и зимы. Я не Шеклтон, и даже не Орде-Лиз из имперской трансантарктической экспедиции. Разве известно было кому-нибудь, что существует хищный тюлень? Жена, спящая рядом, свернувшись под моим теплым одеялом, сын, обложенный шерстяными покрывалами и мишками, они переносят Иова в хрупкий рай; фруктовая водичка в одной руке, позевывая, левая ступня в меду, правая – в масле. Щенков ободрали и съели – по вкусу похожи на мясо морского леопарда, мясо пингвина! Мой февральский ветер порывами задувает сквозь плохо заделанные щели, счет за отопление больше, чем следовало бы. Это беспокоит меня. И следующий день тоже. Нет, я не Шеклтон, и даже не Фрэнк Ворсли, плывущий по бушующему проливу Дрейка со сломанным компасом и секстантом. По правде, я не знаю, что такое секстант, и наверное все равно потерял бы его в кухонном бардаке. Учебник давно уже выброшен. Нет, я не Шеклтон, и даже не самый последний из тех, кого оставили на Слоновьем Острове ждать помощи. Зима раздражает меня больше, чем нарыв на спине у Хадсона. Делает меня черствым, как омертвевшие пальцы на ноге у Блэкборо, падающие один за другим в жестяную банку после осторожных разрезов доктора Макилроя. Признаю, в дни когда синевато-серое небо угрожает вдавить мой дух в замерзшую землю, я думаю об этих людях и улыбаюсь. Закрываю книгу, где рассказывается о них. Оставляю их на льдине, плывущей в Южной Атлантике, чтобы расширять пределы человеческой стойкости в одиночку.

___________________________________________
     «Стойкость» («Endurance») – корабль, на котором Эрнст Генри Шеклтон отправился в трансантарктическую экспедицию (1914—1916 гг).


ПИТЕР КЕМПИОН. ПОЗДНИЙ АВГУСТ

По трубе возле аэропорта
под шлаковой крошкой
винного цвета вода просачивается
в лужу, из которой
пьют двое: один пьет, а
другой поглядывает вокруг.
На горизонте – что-то размытое,
Вроде штрихкода или микрочипа.
Даже у себя дома мы
проявляем бережливость.
Ни арок трассирующих снарядов.
Ни верениц беженцев
с детьми. Только вот это
смутное проходит волнами через
светлый круг, который бросает лампа
(когда утираешь легкую испарину
со лба и переворачиваешь
страницу своего романа)
это чувство, что все, чем мы владеем, –
лишь незримая паутина
наших слов и прикосновений
молчание и рассказ
всё понарошку и всё реально,
когда эти двое занимаются уборкой
роясь в плодах шиповника
и разломанном гипсокартоне:
их присутствие в окружающем
пространстве всего живее
за миг до того, как они исчезают.


***ИЗ РИЛЬКЕ. ВОЛЬНЫЕ ПЕРЕВОДЫ***

В СТАРОМ ДОМЕ

старый дом
вокруг широким кольцом
расстилается Прага
далеко внизу неслышно
ступают сумерки

очертания расплываются
лишь высокая башня храма
виднеется ясно
великан в медно-зеленом куполе-шлеме

кое-где сквозь далекий шум
города уже мерцают огни
в старом доме чей-то голос
шепчет тихое «амен» мой голос


СТРАНА И НАРОД

Господь был в хорошем настроении
ну а скупиться
это все-таки не в его привычках

он улыбнулся и появилась Богемия
обильная и прекрасная

деревья отягощенные плодами
просят подпорок

Господь дал хаты
хлева полные овец
а девушкам столько здоровья
что корсажи их кажется
вот-вот распахнутся

он дал каждому парню смелость
силу вложил в кулак
а в сердце родные напевы


МЕЧТАТЕЛЬ II

мечты напоминают мне орхидеи
они так же пестры и роскошны
из могучего древа жизни тянут
словно орхидеи соки
и гордятся выпитой кровью

восхищают лишь миг
а в следующий
мертвы и невзрачны

в ту минуту когда пред тобою
тихо проходят миры
чувствуешь ли ты веяние
ароматов

мечты напоминают мне орхидеи


НАПЕВ

меня так трогает народный напев
он проникает в самое сердце
наполняя его печалью

тихо поет дитя
пропалывая картофель
песня та
звучит мне во сне

и пусть уведет меня судьба
в далекие страны
через годы
снова вспомню я
этот тихий напев


НАРОДНАЯ ПЕСНЯ

добрый ангел
она кладет свою руку на голову юноши
так нежно что он серебряной нитью песни
опутывает сердце возлюбленной

вспоминает он сейчас быть может песню
что слышал в детстве от матери
и сладкими звуками родившимися в душе
наполняет свою легкую скрипку

любовь очарование родного края
вкладывают в его руку смычок
и тихо струятся звуки
словно дождь из цветов

и великие
опьяненные славой поэты
доверчиво прислушиваются
к этой песне

так народ когда-то внимал
звучащему с Сиона
Божьему слову


ГИЙОМ АПОЛЛИНЕР. ВИЗИРОВАНИЕ ЦЕЛИ

                Мадам Рене Бертье

Лошади вишневого цвета граница Зеландии
Золотые пулеметы квакают легенды
Я люблю тебя свобода бодрствующая в катакомбах
Серебряные струны арфы о дождь о моя музыка
Невидимый враг серебряный шрам на солнце
И темное будущее проясняет сигнальная ракета
Слышу плывет Слово маленькая рыбка
Города поочередно превращаются в ключи
Голубая маска будто Бог надевает небо
Война спокойная аскеза метафизическое одиночество
Ребенок с оторванными руками в окружении роз орифламм


ЖАК ПРЕВЕР. РАССТРЕЛЯННЫЙ

цветы сады плеск воды
смех и радость любви
живи
человек на земле неподвижно лежит
детские грезы цветы
плеск фонтанов сады
спи
человек на земле в красно-бурой крови
сады цветы плеск воды
сладкие грезы мечты
живи
человек на земле будто ребенок спит


Х. Р. ХИМЕНЕС. СЛИЯНИЕ

На рассвете
мир целует меня
в твои губы, женщина.


Х. Р. ХИМЕНЕС. В ЭТОМ СВЕТЕ

Ты – в этом свете,
но не знаю, где ты,
не знаю, где свет.




***ШУТОЧНЫЕ ПЕРЕВОДЫ***


ГЁТЕ. WANDRERS NACHTLIED

над всеми гипфельн
простерся ру
среди всех випфельн
не слышишь ду
и легчайшего хаух
птицы молчат им вальде
подожди бальде
ты успокоишься аух


ГЕЙНЕ. LYRISCHES INTERMEZZO 47

о как меня терзали
и злили столько раз
одни своею либе
другие своим хас

в отраву превращали
и бутеры и квас
одни своею либе
другие своим хас

но та под чьею пыткой
едва я не погиб
ах не было в ней хаса
и не было в ней либ


Т. С. ЭЛИОТ. ПЕПЕЛ НА РУКАВЕ СТАРИКА (Литтл Гиддинг II)

Пепел на старого человека sleeve –
Это пепел, который сожженные розы leave.
Пыль, в воздухе suspended,
Отмечает место, где история ended.
В пыли задыхается house –
Стена, обшивка, the mouse.
Смерть надежды и despair –
Это смерть of air.

Бывает потоп и drouth
В глазах и в the mouth.
Мертвая влага и мертвый sand
Борются за высший hand.
Сожженная, опустошенная soil
Щерится на тщету of toil,
Смеется без тени mirth.
Это – смерть of earth.

Вода и огонь succeed
Город, пажити и the weed.
Вода и огонь deride
Жертву, которую мы denied.
Вода и огонь shall rot
Основание, которое мы forgot,
Алтаря и choir.
Это – смерть воды и fire.


ЭДВИН МЬЮИР. МЕРЛИН

О Мерлин, винт и крест наклей!
Кипит – не дай мне бог, злодей.
Велела Ева бить осинку.
Хурму могил с умом завей.
Шофер, в гудрон одет, вел финку.
Окрест людей мор зачерствел?
Обе раны вздул таран.
Медных шведов грай вдогон.
Лег фрукт в глазет монастырей.
Эвенк уехал за бугры.
Милый медик слева ноет.
Со всхлипом брат: артистам слава.
Гостей вести – их мало снова.
Комбайн ждет тихо переправы?


***ПЕРЕВОДЫ ПЕСЕН***

«ДЬЯВОЛЬСКИЕ СЕРФЕРЫ». ЗЛОЙ ВОЛЧИЩЕ

ничего плохого нет в том чтобы мечтать и пытаться исполнить свои мечты
потому что нет простых ответов
жизнь это урок который никогда не кончается
никогда не узнаешь что за углом пока не повернешь и не увидишь своими глазами
не откроешь что таится во времени
не узнаешь чего можешь достичь пока не попробуешь не узнаешь чего можешь достичь

кто-нибудь спасите меня
кто-нибудь спасите меня от злого волчищи
кто-нибудь спасите меня от злого волчищи
кто-нибудь спасите меня от злого волчищи по имени реальность


АДАМ БРЭНД. СЕНЬОРИТКИ

не умею танцевать я кукарачу,
никогда не лабал я «Мучачас»,
не бывал я в Мехико ни разу –
знаю город только по рассказам.

мне Гонзалес Быстроногий не встречался,
энчиладами, увы, не объедался,
никогда не пил я «Маргариты»,
но запал на этих сеньориток!

видел их по ящику сегодня –
что за волосы!
и как они свободно
развеваются!

губы – вишни,
так и хочется их скушать,
а у здешних –
пресны, просто ужас!

нравится,
как до утра танцуют,
эти бедра –
я от них кайфую!

облегающие платья –
улетаю!
чуваки, вы понимаете,
о чем я тут мечтаю...


ДЖОННИ КЭШ. КАРЛ ПЕРКИНС. ВСЕ МАМИНЫ ДЕТКИ

Мама, мама, все твои детки хотят теперь танцевать.
Эх, мама, зачем взяла ты их в город?
Что ты хотели им там показать?
Набрались они там такого –
Приличными словами не рассказать.

Рок! Рок! Все танцуют рок!

Каждую ночь, как только мамы-папы уснут,
Их детки в синих кроссовках на гору бегут
И танцуют там рок, и танцуют там боп,
И случается с ними улет там и поп.

Рок! Рок! Все танцуют рок!

Хей, давай с нами!

Вот это боп!