Солдат

Введение
Это не поэма об армии или солдатах –
Это рассказ о подлости и совести,
о чести и ответственности,
о вере и сомнениях,
глупости и мечте,
силе и бессилии,
правде и лжи,
разочаровании,
свободе,
удаче,
надежде,
вечности.  

Хотелось бы написать хорошее введение,
но не все так просто. –
Нельзя же сказать все что хочешь в двух словах?
К тому же одного введения недостаточно –
Да, и вообще –
Быть введением мало.


Быть введением мало –
Ты стишком обернись –
Ярким звоном бокала,
Ветром дующим ввысь,

Желтым шагом осенним,
Зимней поступью вьюг,
И останься под сенью
Летней ночи, как друг.

Быть введением просто –
Ты попробуй сказать,
Что от веста до оста
Не положено знать;

Что от зюйда до норда,
От земли до небес
В глупость согнута хорда
И убита, как лес.

Быть введением – низко –
Ты попробуй взгляни
В зарифмованность визга,
В ритм вечной земли,

На согласность надежды
Бреду ветреных зорь,
На ошметки одежды,
Стихотворную хворь.


Значит жизнь нам натужно
Загонять в нивелир? –
Разве это нам нужно
Когда строится мир.
Кровь на солнце играла
Ярко-красным крылом –
Разве этого мало
Когда мир за окном?

Исчезают все лица
Среди призрачных дат –
Ручка, ветер, страница –
Начинаю: «Солдат…»


I. Часть Первая, мрачная.

Я с эпиграфом не дружен;
Слишком много светлых дней,
Когда он совсем не нужен,
Когда я его умней.

А захочется посеять
Вдруг эпиграф старых дней –
Я их вставлю сразу девять,
Чтобы выглядеть умней.

Пусть пылит дорога к слову,
По пути сгорая в прах…
Что написано – не ново,
Может слог уже запах,

Может взялись гнилью строчки,
Может ритм уже прокис,
Но до самой темной ночки
Все ж дотащится мой стих.

Чтобы быть одним из многих,
Потерявших всякий вес…
Ну, а вдруг, среди убогих
Я единственный воскрес!

           Вам не случалось быть при том,
           Когда в ваш дом родной
           Входил гремя своим ружьем,
           Солдат земли иной?
               Александр Твардовский «Дом у дороги».

           Солдат, не спрашивай себя,
           Что как и почему,
           Коль знамя в бой тебя ведет
           Шагай вослед ему.
               Гордон Р. Диксон «Солдат не спрашивай».

           Я подумал, что это, пожалуй, милосердно – бригад-егерь потерял сознание как раз вовремя. А то пришлось бы услышать ему, что бригады Гагрида тоже уже нет. Накрыли ее этой ночью на рокаде бомбовым ковром – два часа мы расчищали шоссе от обломков машин и завалов уже холодеющего мяса, отгоняя сумасшедших, лезущих под грузовики, чтобы спрятаться. От самого Гагрида мы нашли только генеральскую фуражку, заскорузлую от крови…
               Аркадий и Борис Стругацкие «Парень из преисподней».

           С тех пор, как сгорели дома
           Легко и светло им на свете,
           Случается, что иногда
           Два солнца им светят.
               Эдмунд Шклярский «С тех пор, как сгорели дома…».

1.

Приходили и брали в солдаты,
Забирали людей на войну,
Чтоб забылись все прошлые даты,
Чтоб никто не сказал «ну и ну!»

Приходили и брали в солдаты,
Забирали людей на убой,
Чтобы были последние рады,
Выпив стопку, занюхать и в бой.

Приходили и брали. Ночами
Открывали ворота ногой
Не тревожили небо речами,
Не кривили далекой душой.

Приходили и брали. Огнями
Освещали пустые умы,
Поджигали свободу огнями,
Воплощая жестокие сны.


2.

Пой, солдат – вечерний холод
Не потребует костра,
Пей, солдат под мертвый голод…
Что-то молния быстра,
Что-то гром бросает гвозди
На кривой железный лист,
Что-то снова хочет в гости
Кто-то страшный. Воздух чист
Затуманенным сознаньем
И забитой темнотой,
Пой солдат – твоим призваньем
Будет песня. Пусть литой
Разогретый днем булыжник
Поработает костром,
Даже если чернокнижник
Затаился над кустом…
Пой солдат – упрямый холод
Не потребует костра,
Пей солдат, пока ты молод,
Пей до самого утра.
Вспышкой небо расстегнулось –
Небо голое висит,
Лишь бы только не проснулось –
Пусть сегодня небо спит.
Пусть сегодня стонет ветер
Бесприютным вольным сном,
Пой солдат – надеждой светел
Пусть не ты, но там твой дом:
За бескрайними глазами
Миру брошенных зарниц,
За убогими слезами
Всех покорных небу лиц.
Пой солдат – пусть небу снится
Тот простой солдат Земли –
Снишься ты… Туман клубится
И сгущается вдали…


3.

Отставить слезы! К черту плачь! –
Солдат, увы, совсем не вечен,
Его года несутся вскачь,
Твои как путь спокойны Млечный.

Уймись сестра – не прекословь! –
Печаль не соткана из света –
На нем чужая сохнет кровь,
На нем печаль лихого бреда.

Уймись, девчонка – он уйдет
Как уходил всегда. Ты будешь
Вот так же ждать, как кто-то ждет,
Быть может, ты его осудишь…
Возможно ненависть к нему
Тебя охватит ненадолго,
А ты не скажешь никому,
Но будешь помнить долго-долго.

А он уйдет, исполнен сил,
Упрям, насмешлив и забывчив,
И среди тысячи могил
Найдет свою. И будет сбивчив
Последний сумеречный бред
Солдатских слов, воспоминаний,
И среди них, наверно… нет
Не вспомнит он твоих страданий.

Его года несутся вскачь,
Твои как путь спокойны Млечный –
Не надо, девочка, не плачь –
Солдат, увы, совсем не вечен.


4.

К счастью не вечен на свете солдат –
Когда-нибудь сдохнет последний,
Кто тому будет искренне рад,
А кто будет тем, кто последний.

Может, на поле последней войны
Он сядет на жженую землю,
И вспомнит, наверно, как пули нежны,
Полившие кровью всю землю.

Как кровь вылетала рубином из ран,
Как мрачны убитые лица,
Как он сапогом, покоренных им стран,
Топтал покоренные лица.

Как лица измазаны пеплом домов,
Сожженных им сел и раздумий,
Как он среди вечных и временных снов
Не знал даже капли раздумий.

Как капли мешались с кровью дорог –
Те капли из крови и пота,
И шел за спиной безответственный рок –
Причина холодного пота.

Как были причины, порой, не важны,
Как следствия были убоги,
Как были всегда сигареты нужны –
Нужнее, чем лишние боги.


5.

В пальцах капрала вспыхнула спичка –
Серое утро. Подъем.
Жизнь уходила как электричка
С прозрачным холодным дождем.

Десять секунд на кровать и одежду.
Утро. Закончились сны.
Десять секунд, чтоб утратить надежду
Проспать до далекой весны.

И скачет в мозгах, как тревожное эхо:
«Так точно, товарищ капрал»,
И мысли твои только службе помеха
Пока ты не твой генерал.

Бросаться не надо каленым железом,
Каждое утро – подъем,
Вы наступали солнечным лесом
Под летним ослепшим дождем.

И вы как слепые не рыли могилы,
Ушедшие дали ушли,
В тебе еще есть неубитые силы –
А может и вышли, прошли…

Быть может один из дневных переходов
Был лучшим моментом у вас,
А вы его смяли новым походом,
Выполнив новый приказ.

И снова, как прежде, вспыхнула спичка
В руках у капрала. Подъем.
Жизнь уходила как электричка
Вместе с прозрачным дождем.


6.
 
Увы, солдат, твоя любовь
Не в доме за стеной,
Увы, солдат, печаль и боль
Сверкающей волной
Не захватили сердца дам
Пока ты спал в пыли,
Нам этот мир не по зубам
И в сумрачной дали
Среди упавших пирамид
Насмешливы и злы,
И кто-то счастлив, кто-то бит,
Кричит на всех: «козлы!»

Я замечаю в этот час
Сиреневый закат,
Среди рядов скользит приказ –
Я тоже очень рад,
За горизонт уходит путь
Свободе вопреки,
Тебе меня не обмануть –
Другие языки
У нас с тобой. Неровен год
Уйдем в полночный час –
Увы, солдат, но твой поход
Слепой на зрячий глаз.


7.

В глаза смотри! Мы только люди,
Все боги померли давно,
А ты под гул своих орудий
Все превращаешься в гавно.

Дурак, солдат, он точно знает,
Что сам не лучше чем другой,
Но ни хрена не понимает,
А век тупой и очень злой.

Ты не дурак – молчи мерзавец,
Смотри в глаза, пока хотят,
А то потом трусливый заяц
Весь превратится в мертвый яд.

А кто-то сняв губами пенки
С безумной ярости, взревет –
Они тебя поставят к стенке,
И мир свернется и умрет.

А на руинах старых зданий
Взойдет стенаний новый год,
В моей душе сотрутся грани
И вечной совести восход.

И – покатись шаром по горю –
Забудет счастье свой удел,
И грустной странницей по полю
Все будет шляться ни у дел.

Моя безудержная память
Со склона лет, поросших мхом,
Забросит старой клятвы знамя,
Сорвавшись сумрачным стихом.


Сорвусь с катушек бледной рифмой,
Сойду с ума погожим днем,
И будет небо спящей нимфой,
И станет солнце ярким сном.

В глаза мерцающих созвездий
Заглянет алая заря,
А мы с тобой навеки вместе –
Пустая Родина и я.

Взорвется белым фейерверком
Снег, освещенный из квартир,
И освященный, как по меркам
Забвений – воющий сатир.

Крошить на пыльную брусчатку
Для голубей… Живи земля –
Тебе не вгонят в лоб свинчатку
Ни ты солдат ни даже я.

И в век цемента и железа
Пронзит прозрачная слеза
Всю яркость лиственного леса,
Волшебниц тающих глаза.

А я бумажкой вытру слезы
От ветра стонущего дня,
Зеленым шорохом березы
Споют весну и для меня.

А небо сдавит вечной смертью,
Согнет к земле – держись титан –
Тебе сыграют трубной медью
Все боги выдуманных стран.


Этот мир – он твой
На сто первый год,
Я горжусь собой –
Россия – Восход.

Бред усталых глаз,
Губ нелепый взгляд,
На кривой заказ,
На паршивый ляд.

Я солдат зори –
На закате – сон,
Если зол – умри –
Это – твой закон?

Ты мой крест, мечта!
Я, солдат, не свой,
Говорящим «да»
Я дарю покой.

Ухожу на сон –
Тебе смерть мила
Без твоих икон
На краю села.

А я жить хочу…
Без сердец – любовь,
Хочешь – улечу,
Пусть вскипает кровь.

На века немой
Забивает бред,
Я пока живой
И спасенья нет.


Мир на грани – придумано – сделано,
Слишком быстро – впишите на счет,
Перекопано все, переделано,
Что уходит – наверно, уйдет.

Что не сдержится в пухлых сомнениях
То на веру придется любить,
И в суровых хрустальных знамениях
Только стукнешь – судьба зазвенит.

Бесполезно хранить обещания,
Нам без описей фонды архивные
Выдают, как мечты, на прощание,
Как беспечные сказки и дивные.

Мне солдат с преждевременным сумраком
Бьет в душе переломанный заговор,
А красивым и бешеным мороком
На губах тает с сахаром наговор.

Где твой мир – я дождаться не чаю,
Когда кончится это безделье,
Я теперь лишь за мир отвечаю,
Как за целое злое изделие.

Вот придет со штыком твоя конница,
Я достану ружье из чулана,
И коня запрягу – не угонится
Ни тачанка, ни пуля нагана.

И какая бы ни была горесть
Лучше бой, чем поломка сохи,
Я найду на войне свою совесть,
А в огне закалятся стихи.


Не дай нам бог войны. – Я грешен,
Уставши кликал в пустоту,
Что перспективно-неизбежен
Сон, убивающий мечту.

Какого черта, слышишь, воин –
Гремят кресты на куполах –
Ты жил среди стихийных боен
И туш на выгнутых крюках.

Нет, я опять к себе в ракушку,
Задвину створки – боже ж мой!
А ты в свою большую пушку
Залез своей же головой.

Один из нас ужасно лишний –
Я слишком слаб а ты так глуп,
Что нам, как косточке от вишни
Пора попасть на чей-то зуб.

Ура! Ты слышишь этот скрежет?
А этот мат? – Гори заря;
Я пред зарею на манеже,
Как перед солнышком моря.

Ты шум прибоя слышал, парень? –
Тебе мой голос не узнать,
Я так кричу, когда нагая,
В словах проснется эта страсть.

И этим ритмом сдвину горы,
И этой рифмой вспеню вал,
Мы все на этом свете воры –
Я жизнь свою у вас украл.


Суждено мне быть поэтом –
Красной кровью ссать в ночи,
Бормотать под нос при этом:
«Ради бога, помолчи!».

Вот меня по почкам били
За какой-то там стишок,
А тебя уже забыли,
Хоть ты был ходячий шок.

Рано ставили вы к стенке,
Без сомнений – солнце в глаз –
И уже сменил оценки –
Шпарю строчки на заказ.

Я бредовый чужестранец,
Строю замки на песке –
Не люблю веселый танец –
С плахи прыгать голове.

Ты ли мне кричишь две фразы
«Стой, собака» и «пошел!»,
Так я понял – есть приказы,
Так я Родину нашел.

Нет, пора кончать трепаться,
Я, солдат, пока живой,
Можешь даже не стараться –
Я тебе совсем не свой.

Мне к душе другие дали,
И безропотно прощен –
Ты продался за медали,
Я, конечно, запрещен.


Когда я встретился с тобой
Ты был прекрасно, крепко взвинчен,
«Хоть щас» готов в священный бой,
Хоть с Папой Карло, хоть с Да Винчи.

Случайно ритм зазвенел
В твоей стерильной черепушке,
Ты сразу даже охренел,
Поправив каску на макушке.

Смекнул, что сам не замечал
Цветные зори и закаты,
Ты понял все и закричал:
«Дерьмо, сошли с ума солдаты».

Ты был не прав, твоя земля
В тебе проснулась под флажками,
Вот так в тот миг родился я,
И разразился мир стишками.


Что-то сделано – мир переделанный,
На кустах расцветали цветы,
Я стреляю калеными стрелами
В незнакомые сердцу мечты.

Без удачи ни шагу не сделано,
Но удача не глянется нам,
Перекроено все, переделано,
Все в угоду богам-городам.


Как ты жил переломанным странником,
Что пришел городам поклониться,
Становясь в этой жизни изгнанником,
И забывшим нормальные лица.


8.

Разучился жить как люди –
Штык, палатка, марш-бросок,
Гул от вражеских орудий,
Снайпер, целящий в висок.

Глохнет совесть на победах
До которых добрели,
А судьба в стальных обетах
От крови и до крови.

Командиры слишком правы,
Чтобы им не доверять,
Мы за клятвы и уставы
Будем стойко умирать.

До последнего парада
Станем крепче и смелей –
Не положено – не надо,
Не указано – не смей.

Наша жизнь равна удаче –
Солнцу тысяча веков,
А тылу у нас на сдаче
Сотни умненьких врагов.

Ничего – наступит эра
Бесконечности и снов,
Все, что надо – это вера,
А мечты для дураков.

А пока бросаем души
В бесконечный правый бой,
Очи видят, слышат уши,
Солнца круг над головой.

Но от собственных орудий
Растерял свои мечты,
Разучился жить, как люди,
Разучился жить, как ты.


9.

Шли и падали. Руки в стороны.
По колено в грязи. Поднимались.
А над ними все жили вороны,
Из восхода в закат разлетались.
Не читали, не знали, не мерили
Всех обочин дорог указатели,
Просто помнили свято и верили
В автоматы, патроны, взрыватели.
Перечеркнутой жизнью, опавшею
Убивали чужие сокровища,
И над каждою ротой павшею
Поднимали на подвиг позорища.
Холодея над памятью, вздрагивал
Не один из рядов твердокаменных,
Но, собравшись, лишь тверже вышагивал
Под привычно безоблачным знаменем.
Голодали беззвучно и собранно –
Здесь не время бузить в одиночестве,
Жизнь и так безнадежно разобрана,
Хотя истина светит в пророчестве.
Шли и падали. Руки в стороны.
По колено в грязи. Поднимались.
А над ними кружили вороны,
Из восхода в закат разлетались.
Твердо знали, голодно каркали,
Ждали битвы кровавой пиршества,
Ждали леса ли, сада ли, парка ли,
На деревьях повешенных. Пиршества
Ждали вороны без осторожности,
Без сомнения и размышления,
Даже в случае чьей-то оплошности
Успевали без промедления.
Над рядами кружили вороны,
Из восхода в закат разлетались,
А солдаты шли во все стороны
По колено в грязи. Поднимались.


10.
 
Нет мне солдат покоя,
Не будет мне здесь весны –
В возгласах волчьего воя
Снятся лишь волчьи сны.

Нет мне, солдат, свободы –
Глаза не увидят свет,
Годы, пустые годы –
Много прошедших лет.

Нет мне, солдат, удачи,
Голос сомнений глух
Все говорится иначе,
Иначе работает слух.

Нет мне, солдат, защиты,
Нет уж мне прошлых слов,
Слова-то остались не биты –
Просто порядок нов.

Новы, солдат, рассветы,
Новы все те же дни,
Все те же новы ответы
До новой – все той же – весны.

Дни опустели от истин,
Которые трогать нельзя,
Умы одурели от истин,
Которые мрут скользя.

Нет мне, солдат, надежды,
Нет даже тени сна –
Сны это те же одежды,
Только в них жмет сума.

Нет мне, солдат, победы,
Нет мне, солдат, весны, 
Только пустые беды,
Только лишь волчьи сны.


11.
 
Там, рядовой, за перевалом
Глотая воздух,  кружит снег,
И там всего-всего навалом –
Замерзших лиц, замерзших рек.

И там, солдат, за облаками
Потухли дымные костры,
Они горели там веками,
Но мы особенно быстры.

Там, рядовой, за перевалом
Глумится ворон на суку
Над снежно вьюжным чудным балом
Над алой кровью на снегу.

И там, солдат, за голосами
Все дни богам покорно шли –
Над городами, над лесами
И снег прошел, и мы прошли.

И ничего… Опять дорога,
Опять унылый перевал –
Чуть-чуть, и мы догоним бога,
Чуть-чуть, и он уже узнал
Что были мы, костры горели
Из городов и из лесов
И на снегу опять алели
Следы предельно мертвых слов.

Там, рядовой, за перевалом
Глотая воздух, кружит снег
И ворон правит нашим балом,
И бал всегда похож на бег.

И мы прошли. И ничего…
Дорога белым покрывалом,
А где-то бог, и мы его
Достанем там, за перевалом.

А там, солдат, опять дорога,
Опять унылый перевал –
Чуть-чуть, и мы догоним бога,
Чуть-чуть, и он уже устал.

И вот тогда, солдат, за словом
Нельзя залезть в чужой карман;
А бог – он зол, и бог не пьян,
Ах, он умел разить секирой –
Один удар – и наша смерть,
Но мы не можем не посметь
Убить его бессмертный разум,
Души печальные черты
И посмотреть посмертным глазом
В неизъяснимые черты,
Что переносят в самом малом
Любой убитый в прошлом век.

Там, рядовой, за перевалом
Глотая воздух, кружит снег.


12.

Небо били вопросами,
Небо рвали ответами,
Небо жали, как косами
Самочинными бедами.

Небеса непременно
Призывали к отчету,
Посылали надменно
Преисподнюю к черту.

Землю били ногами
В маршах и тренировках,
Небеса временами
Стригли, как под гребенку.

Спали, в землю уткнувшись,
Наплевав на рассветы,
Шли, о небо споткнувшись,
Шли, как вечные беды.

Шли, как летние зори
Даже раньше заката,
Потому, что от боли,
Потому, что солдаты.


13.

Только ты мне, солдат, этих фраз не скажи,
Пусть клинок твоих слов не подернется сталью,
Я забуду навек все свои миражи
Если день припорошен печалью.

Будут мне говорить сны моих городов,
Будут мне объяснять каждый угол и место,
Я не буду кричать сквозь сомненья веков,
Сквозь упругое времени тесто.

Будет время звенеть колокольной пургой,
Будут сутки играть острозубым бураном,
А я стану своей онемевшей рукой
Рассекать мир мечты ятаганом.

А я стану кричать сквозь туманы из вер,
А я буду, солдат, наслаждаться убогим,
Закоптившемся в мире из тех, кто не смел
Светлым разумом, чуждым для многих.

Будет только солдат в этом мире предел
У которого встретимся мы ради боя,
Ради тысячи мелких трясущихся дел,
Ради вечной изнеженной боли.

Ты не будешь ни прав, ни удачлив, ни рад,
Ты не станешь, солдат, и героем из сказки,
И для жизни своей в черно-белый фасад
Кровью брызнешь на место для краски.

Только ты мне, солдат, этих фраз не скажи,
Пусть клинок твоих слов не подернется сталью,
Я забуду навек все свои миражи,
Если день припорошен печалью.


14.

Мы весь мир поделили поровну,
Но кричал ты: «оно не мое»,
А к тебе прилетели вороны
И клевали твое гнилье.

Мы орали «Ура!» с солдатами,
Но на жизнь не хватало дней,
А под теми ушедшими датами
И тем более было злей.

Мы опять, как тогда, были правыми,
Но за светом не знали теней,
А над нашими мыслями бравыми
И над снами звучало: «Бей!»

Мы, солдат, перепутали истины,
Но ветра нам безумно нравились,
А мечты под опавшими листьями
И землей безнадежно старились.

Мы за этими стройными далями,
Но под небом распухшим решали:
Ах, за что ж нас считали лялями
И кровавыми снами мешали.

Мы под голосом вражеским думали:
Ну, за что же нас гонят, как проклятых,
А тебя соблазняли суммами
И смущали слезами и соплями.

Гордость – сотни путей с эшелонами –
Затерялась под нашим знаменем,
И стонала пустыми вагонами,
И замшелым от совести камнем.


15.

Мир со вздохом на плаху –
Средь иллюзий – мечты,
И безумному страху
Отдавались скоты,
Безобразному богу
Из свихнувшихся вер
Назначали дорогу
В неземной дальномер.
Каждый вправду старался
Взять чужой каравай,
И уже не пытался
В перекопанный рай.
Били пришлых как прежде,
Но уже без меча,
Прилагался к надежде
Лишь топор палача,
И больные сомненья
Жгли уже на корню…
Шли как цепи, как звенья,
Облачившись в броню.
А надежде на сдачу
Горы праздничных дат –
Ты идешь на подачу –
Я сломался, солдат.


Мы сломались… ложились, вставали,
Били в грудь, как в набат, кулаком,
А вы вновь одевали медали,
Не жалея уже ни о ком.

Переполненный яростью бреда
Я сдавался безличности снов,
А для вас – это тоже победа
Погребального звона веков.

Мы для вас были старым осколком,
Знаком бывших и сгинувших фраз;
Вы о нас и не думали толком,
Выполняя последний приказ.


Ты солдат не думал толком –
Жизнь слова а не мечи,
Не смотри на солнце волком,
Ради бога, не молчи!

Я же знаю что за мысли
Прут со скрипом в голове,
Я ведь тоже сам о смысле
Знал не лежа на земле.

Я, увидев мир зловещий
Сквозь оплеванный мундир,
Тоже знаю что за вещи
Излагает командир:

«Как тебе здесь спится, парень? –
Мир менялся на ходу –
Хочешь мы тебе подарим
Распрекрасную мечту?

Хочешь, мы взорвемся словом
Про Москву и Русский Лес,
Хочешь ты поклясться словом
Выше бога и небес.

Нам ли ждать сопливых трусов
И жалеть небитый зад –
После всех прошедших курсов
Ты не штатский, а солдат».

А потом под пули встанешь
И трусливее и злей,
Может ты сильнее станешь,
Но нисколько не умней.


16.

Воскресают, солдат, не такие как ты,
И не надо доказывать веру,
Ведь тебе не доступны и тени мечты,
Что приходят слепому Гомеру.

Как ты слеп, - о солдат! – желтоглазая смерть,
Как наивны железные души,
Твоей жизни слепой пелена-круговерть
Забивает и очи и уши.

Ты сломался уже, непокорный собрат
Тех, кто резал и мучил веками,
Вверг себя и других в обессмысленный пат
Под землей, да и под облаками.

Тот, кто был до тебя, умирал ни за грош –
Те давно похоронены души,
А ты верил в себя и в отточенный нож,
И в то тело, что было снаружи.

Кто-то верил, что тело погибнет, в судьбу,
Что душа вознесется на небо,
А на деле ее хоронили в гробу
Среди нив перезревшего хлеба.

Твое тело, солдат, в небездушном строю
Было самым бездушным и мрачным,
А я все же стою и с улыбкой смотрю
Лишь на то, что рисуешь удачным.

Ложился в ноги ветер,
Вздымал опавший лист,
Сдавался непокорному рассвету,
А ты все так же светел,
А ты все так же чист
Пока тебя не призовут к ответу.

Вставало наше солнце
Над нашим горизонтом,
Над нашими полями и травой,
И лишь стакана донце
Под запахом озона
Казалось нам бессмысленной судьбой.

Настали дни большой войны,
Под сердцем чувства грохотали,
Ни счастья, да и ни вины
Не стало слышно до медали.

Один в строю своих друзей
Давил в груди глухие стоны,
Средь тысяч вражеских смертей
Металл закапал на погоны;

Он остывал стальной звездой
На офицерские просветы,
И начинался новый бой,
И не рождались вновь рассветы.

При свете сумрачных зарниц
Вас видом пленных обманули,
На каждый вздох давались пули,
И падал мир пред вами ниц.

На каждый взгляд летел снаряд,
И каждый звук встречала мина,
В подошвах плавилась резина,
И падал вниз за рядом ряд.

Смели поля, погибли кони,
Ты прижимал к земле ладони –
Земля горела под рукой,
А ты кричал, что ты живой.

Падал ветер под ноги,
Гнал из листьев волну,
Поднимался к деревьям и в гору;
Спали мертвые боги,
Проклиная весну,
Ее верность лесному простору.

Наугад три коня
Запрягли в карусель
Битой жизни и ломаной веры,
И в ответ, прозвонив,
Колокольчик-метель
Вывел зимних сугробов примеры.

К черту эти бои – я зимой на привал,
Где кипит над костром котелочек,
Я не видел мечту, я не верил, но знал –
После снов мы не ставили точек…

Ни отточий, ни трех пережеванных слез
Многоточной туманной надежды…
Мы по льду выходили на вымерзший плес
И топтали из снега одежды.

Мы решительно ели горячий кондёр,
Не смотря на далекие взрывы,
А ты, верно, солдат, как безгласный актер
Укреплял нашей жизни обрывы.

Пока мы развлекались в далеком тылу
Ты свой фронт нам подвинул под пятки,
Мы тебя приглашали с улыбкой к столу,
А ты с нами намерился в прятки.

А потом поиграть только в жмурки хотел –
Бить в завязанный глаз автоматом,
Избавляться от наших  же слепнущих тел
Со смешками, презреньем и матом.

Ты тогда с непривычки немного успел,
Многих нас растерял по оврагам,
Кто-то сжался в грязи, а кто снова запел
Под замазанным скорбями стягом.

Валялся ветер в ногах,
Хватал за полы одежд,
А ты как на старом параде –
Исчез из вечности страх,
Пустые бури надежд
И крики веков о пощаде.

Сдавалось солнце снегам –
Подлунный мир снова юн,
Наполнился вновь дикарями,
И первобытный обман
Призвал опять на войну
С расстрелом и концлагерями.

Ну, зачем восставала удача – ответь!
Так ли нужно нам было везенье,
И оркестров армейских сверкавшая медь
Не оставила слов для спасенья.

Вечный шум забивал пеплом истин мечты,
Задыхались под счастьем заборы,
На помятые травы, на луга, на цветы
Приходили свинцовые моры.

Господа из исчезнувших старых веков
Превращались в неясные блики –
В этих войнах полно и зыбучих песков,
Где навек растворились все лики.

Забывались мечты перепутавших мир
И несущих для этого радость,
А над нами встает не бесплатный кумир
Омерзительно капает гадость.

Перепутали веру с прозреньем души,
Отрицали разумные дали,
Но, зато, каждый день – не смотри, не дыши –
Вместо мыслей о прошлом гадали.

В этой жизни о счастье не в тему орут
И убийцы и просто святые,
В этом мире конечном все точно умрут,
Но воскреснешь не ты, а другие.


17.

В один из тех холодных дней,
Когда мечта сплеталась с явью,
Я был нисколько не умней,
Чем те, кого сегодня славлю.
Бывали дни порочней снов,
В которых мы сегодня канем,
Бывало – небо словно кров
Худой, дождливый. Но мы встанем
В грязи паркетной на полях,
Где пропитались кровью нивы,
Где оставался жуткий страх,
К тому, что больше, чем красиво.
И в первый раз последний взгляд
Похожим станет на разумный,
В нем звезды памяти сгорят,
И месяц вымученной думы
Красив и бледен… Ветер мой
Пройдет по злакам на удачу,
А я к нему своей спиной
Не повернусь и не заплачу.
Необязательность миров
Хранится в сердце и природе,
В глазах, в слезах, в порядке слов,
В надежде, в голосе, в погоде.
А верный сон в последний раз
Считает вечности и даты,
И повторяет как приказ:
«Умри! Сошли с ума солдаты».

Когда сходили с ума солдаты
И память гибла в реальных снах,
Вставали те, кто носил заплаты,
А кто богат – те сжигались в прах.
Уже могилы лежали в сердце,
В глазах сверкали чужие сны,
И к каждой вере, как к каждой дверце
У счастья были свои ключи.
Хватайте солнце бойцы безумных,
Рубите небо на летний дождь,
Хватайте честных, рубите умных,
Сжигайте день, топите ночь.
Последней мерой на каждый возглас
Дави примеры голодных слез,
А между днями великой веры
Гони тот ветер, что нас принес.
И безобразный встает, как равный
Красавцам. Кто рожден таким?
Я буду верным, а значит славным,
Я буду вечным, а значит с Ним!

Когда у счастья к нашей вере
Не подошли его ключи –
Мы закричали! Не молчи
Когда тебе сдается вера,
Склонившись вечностью к ногам.
И для порядка, для примера
И в знак неверности векам
Не говори, что ты не нужен,
Когда над нами райский сад
Ты и безумен, и разбужен,
И вечность ждет тебя, солдат.


18.

Век устроен любопытно –
Мир загнал своих коней,
Но в глухой степи не видно
Кровожаднейших зверей,
Но в слепых полях не воет
На луну голодный волк –
Ты же слышал не такое,
Ты же видел, сколько мог
Как слепые видят веру,
Как глухие слышат бред,
Как немые, для примера,
Говорят, что слова нет,
Как забытые под снегом
Там себе находят рай,
Как взметнувшиеся в небо
Нам орут: «Скорей снимай!».

Где твоя совесть солдат.… За холмами
Спит голубая весна.… Не молчи
Даже тогда, когда ты, временами,
Точишь чужие мечи…

Где твоя совесть, солдат, где свобода,
Мне ли кричать, что ты спишь наяву,
Мне ли вздыхать, что плохая погода,
Грустно склоняя главу…

Где твоя совесть, солдат… Я не стану
Бить свою жизнь об осколки миров,
Я упаду, задохнусь и не стану
Рупором призрачных снов.

Да, где ж твоя совесть, солдат-переросток –
У мыслей твоих слишком ясный охват,
Ты и к себе и к другим слишком жёсток –
Где твоя совесть солдат?

Где твоя совесть, убийца-художник,
Есть ли в душе твоей вечности клад –
Или ты вечных приказов заложник –
Где твоя совесть солдат?

Где твоя вечная сонная мера,
Где твоих мыслей сплетавшийся рой,
Где твоя верная глупая вера,
Где твоя совесть герой?


19.

Уходили герои из этого ада,
Им уже был не страшен безумный позор,
Им уже ничего в этом мире не надо –
Ни огромной любви, ни запутанных ссор.

Им уже ничего не стекает за шиворот,
И уже не сожжет им глаза огнемет,
Не покажется, что в мире что-то навыворот,
Не покажется, что обжигается лед.

Ничего не увидят слепые убитые,
Ничего не услышат глухие певцы,
И покроют землей эти наскоро сбитые…
Или так и останутся гнить мертвецы.

На зеленых лугах встанут пестрыми пятнами
Диких маков стада и стеной васильки,
И потянет с полей, как медовыми, мятными…
А они под землей не поднимут руки.

И весной будут птицы пугливые, нервные
Петь и славить всех тех, кто сегодня живой,
И средь вечных снегов лишь покажутся первые…
А они будут вечно под этой травой…

На прогнивших костях будет хлебное поле,
Где опять, через время, начнут умирать;
А, быть может, на этом безумном просторе
Будут просто пахать, просто сеять и жрать.


20.

На позициях жрали тушенку,
На позициях много спали,
Появись среди них душонка –
Они бы ее не узнали.

На позициях землю копали,
Возводили лопатой дворцы из земли,
В шинели о мире гадали,
О том, что с собой ветра принесли.

На позициях пили воду
Зачерпнутую из болота,
Ели по целому году
Отпущенное на роту.

Стреляли в противника редко –
Врагов оставалось мало,
Впрочем, стреляли метко
И, видно, кому-то попало.

И, видно, кто-то убитый
Упал в болотной трясине;
Свинцовыми пулями битый
Тонул в темно-серой тине.

Хватался за сфагнум руками,
Жалел о том, что не спился,
Болото пинал ногами
И богу уныло молился.

А на позициях жрали тушенку,
А на позициях мало знали;
Появись среди них душонка –
Они бы ее не узнали.


Интермедия: Память.

Я все терплю, но нету мочи,
Я говорю, но я немой,
Когда денек темнее ночи,
Когда твой сон уже не твой,
Когда ты слово молвить можешь
Лишь после зырканья очей,
Когда эмаль зубов тревожишь,
Трясясь от ужаса ночей.

Я все терплю, но я не вечный,
Я говорю, но я немой, 
Снимая ночью пепел с свечки,
Ты слышал крики за стеной?
Иль, может, слышал ты густую,
Мертвяще злую пустоту,
И шорох шин чрез мостовую,
Через ночную густоту.

Я днем живой, но я мертвею,
Я слышу все, но я глухой,
Ты слышал те шаги за дверью?
Звенел звонок – опять не твой.
Ты слышал, как они стучали,
Ломали дверь, и, может быть,
Ты слышал, как они кричали –
Услышал, и хотел забыть.

Я днем живу, но я черствею,
Я слышу все, но я глухой,
Ты видел, как я весь белею,
Ты видел, что ты стал чужой,
Ты видел, как ты сгрыз все ногти,
Заметил ты, что твой сосед
Уже, как год, не ходит в гости,
А ты один грызешь обед.

Я все живой, но нету света,
Я вижу все, но я слепой,
На свой вопрос боюсь ответа,
И сам вопрос, боюсь, другой.
Ты видел ужас серых зданий,
Пока ты с этой стороны
Тебе еще довольно знаний
Про смерть у каменной стены.

Я все терплю, но нету мочи,
Я вижу все, но я слепой,
Ты спрятал ухо под замочек,
И рот укрыл за бородой.
Колючей проволоки куртины,
По гребню каменной стены –
Увидишь страшные картины,
Пока ты с этой стороны.

Пока я здесь, но все тревожно,
Я говорю, но я немой,
Ах, если б только было можно
Пробить те годы головой.
Ты слышал, парень, время лечит,
Ты слышал, друг, оно идет,
Оно не душу нам калечит,
Оно забвение дает.

Пока живой, но все проходит,
Я слышу все, но я глухой,
И ночь раз в сутки к нам приходит,
Скребет костлявою рукой.
Она приходит твердым шагом,
Под дверь со сломанным звонком,
Стучит в нее, и, с громким скрябом,
Гремит тяжелым башмаком.

Пока живой, но не надолго,
Я вижу все, но я слепой,
Без чувства внутреннего долга
Стою под каменной стеной.
Лопаткой чувствуя шершавый,
За годы стершийся гранит,
И Змей Горыныч одноглавый
Мне дулом в голову глядит.

А может, будет по-другому –
Не слышать, слепнуть и молчать,
По повелению чужому
За стенкой буду выполнять.
Когда откроется темница,
Уже мне будет все равно –
Лишь мысли слабая зарница,
И старой памяти окно.
Еще тебя, быть может, вспомню,
И вспомню камень у стены,
И стенку серую запомню
С другой, обратной, стороны.
Остаться памятной странице,
Звенящих ужасом ночей,
Позволит слабая зарница
Тяжелой памяти моей.


II. Часть Вторая, страшная.

Устал, устал, разочарован
Судьбы безумной карнавал. –
Ты в сердце словно обворован
И в душу будто наплевал.

Порвались прежние порядки,
Стена замшелая в крови,
Ты сам с собой играешь в прятки
На смех разрушенной любви.

А я хочу понять причины –
Ведь бремя мертвых только миг –
Ты не менял своей личины,
Но ты споткнулся и поник.

А страх за будущее мира
Тебя тревожит только чуть,
И смерть в разгар чужого пира
Мне глиной падает на грудь.

Ты, как и прежде, брал лопату,
Врезаясь в саван из травы,
И, наложив на нас заплату
Был рад, что там опять не вы.

Писать стихи теперь не модно
И проливать за что-то кровь –
Ты лил когда ты был голодным
За память, совесть и любовь.

           В оный день, когда над миром новым
           Бог склонял лицо свое, тогда
           Солнце останавливали словом,
           Словом разрушали города.
               Николай Гумилев «Слово».

           Те же возгласы ветер доносит;
           Те же стаи несытых смертей
           Над откосами косами косят,
           Над откосами косят людей.
               Андрей Белый «Родина».

           Чюдо, как то в познание не хотят приити: огнем, да кнутом, да висилицей хотят веру утвердить! Которые-то апостолы научили так? – не знаю…
Да, что много говорить? Аще бы не были борцы, не бы даны быша венцы…
Бог благословит: мучься за сложение перст, не разсуждай много! А я с тобою за сие о Христе умрети готов…
               Протопоп Аввакум «Житие».

           Он раз чуме приблизился троном,
           смелостью смерть поправ,-
           я каждый день иду к зачумленным
           по тысячам русских Яфф!
           Он раз, не дрогнув, стал под пули
           и славится столетий сто,-
           а я прошел в одном лишь июле
           тысячу Аркольских мостов!
               Владимир Маяковский «Я и Наполеон».

21.

Где, солдат, способность к плачу,
Иль забылась для войны?
Я ведь тоже не заплачу –
Я солдат другой страны.

Что-то ты солдат не скромен –
Я задумчив и устал,
Ты теперь уже не ровен –
Даже ты каким-то стал.
Грусть, солдат, судьба солдата
Не погрязшего в крови.
Переход сквозь сон и дата
Навернувшейся любви.

Память, холод… Незабудки –
Препоганые цветы,
От отбоя до пробудки
Помнят то, что помнишь ты.

Марш-бросок, окоп, лопата
Приказных унылых слов;
Вата, вата, вата, вата
Снов коротких, вечных снов…

Голод, совесть, мир в окошке
За стеклом усталых глаз,
Тяжесть мыслей, тяжесть ложки,
Тяжесть веры напоказ.

Вьюга, лыжи, снег, заносы –
Ногу ставить в прежний след,
Кто-то сбил ботинком росы
Летом… Но идти след в след.

Счет похожим километрам –
Цель, как ранее, близка
К метрам, ярдам, сантиметрам
Свиста пули у виска.

Скальпам счет не проводился,
Череп начисто снесен;
Ты в сомненьях не забылся? –
Значит, мир опять спасен.

И тебе солдат попало?
Стал стандарты забывать?
Снова слово засновало,
Не из тех, что можно знать?

Стал бы ты одним из боссов?
Стал бы ты гораздо злей?…
Но привычней без вопросов,
И приятней без соплей.

Книгу в пламя, морду - всмятку,
На земле чего-то жжем.
Где плечо? – Вперед, вприсядку –
На Земле лишь раз живем.

Мерзнут губы, мерзнут мысли,
Холод в сумрачной душе.
Мысли – прочь, пустые мысли
Наизнанку… Всё. Уже.


22.

Уже не то?… Уже страдаешь?
Уже не греют ордена?
Уже о славе не мечтаешь
И не горят в душе слова
Того, кто думает за быдло,
Того, кто знает обо всем…?
Уже, солдат, и жить обрыдло?
Уже не слышится во всем
Гремящий глас седого рока…?
Жить – часто значит – убивать
Не из-за ясного порока,
А просто так, чтоб лучше спать,
А просто так, чтобы не думать
Чтоб даже лучше забывать,
Иль, чтоб вообще уже не думать,
А просто громко-громко знать.
Уже не то.… Уже усталость
Уже забылись имена
Уже осталась жизни малость
И очень острая вина…
Увы, солдат, не будет лета,
Увы, глаза не видят вдаль,
Увы, опять грядет победа,
А с нею общая печаль.


23.

Ты был капельку лучше,
Был честнее и суше,
Не пришел без улыбки
На последний парад.
А я бился в той каше
Из прошедших созвучий
И уже отзвучавших
Голосов серенад.

Мы ноктюрны и сказы
Били в голову ночью,
Мне весна под завязку
Набивала печаль,
И душа под пинками
И под крики сорочьи
Как открытая дверца
Загасила свечу.

Я сдавался и падал
В грязь холодного ветра
Я кричал каждый вечер
На свои миражи.
Уходило в надежду
Непонятное лето,
Умирали солдаты
У последней межи.

В ярком блеске удачи
Смерть гуляла по полю,
Ела мертвые души
Как простые плоды.
Мы сегодня с тобой
Уходили на волю –
Ты в красивые песни,
Я в чужие цветы.


Век не долог солдатский –
Выше звезд высота,
Принц, конечно, не Датский,
Жизнь увы не мечта.

И в осколки без меры
Разбивались порой –
Где вы призраки веры
И последний покой.

Где ты вечная правда,
Тишины не боясь –
Злая доблесть парада,
Барахлившая связь.

И под камнем могильным
Пробивалась трава
Где-то возгласом сильном
Раздавалось: «Ура!»

И вздыхали березы
По колено в крови,
Словно красные розы
По степи ковыли.

Наклонились ко свету,
Как слепая волна
И скатились по ветру
От вершины холма.


24.

Как кричал переполненный яростью мира слепой, непокорный,
Не забывшийся в собственных бедах усталый народ,
Но мы были, солдат, этим дням бесполезным покорны,
И тянулся убитый, наполненный мертвыми год.

Как тогда, за изломами всех неживых горизонтов,
Мы кричали о том, что не надо нам тех орденов,
Убивали чужих, как когда-то казнили виконтов,
Лишь за то, что они были дети ушедших веков.

Мы ушли в разогретые взрывами, смутные дали,
Там, где новая смерть никогда не бывает стара,
Не о том мы, увы, не о том мы с надеждой мечтали,
Не за то мы, увы, не за то мы кричали «Ура!».


25.

Камни за пазухой,
Руки скрещены,
Тридцать шагов и мы можем забыть
Эти мечты, что увы завещаны –
Тридцать шагов и нам не жить.

И если убьется святая вечность
От стонов мертворожденной попсы
Наступит снова та конечность,
Когда мир жизнь бросал на весы.

А на другой чашке лежала смерть
Давила вниз,
Хватала за стрелку
И труб похоронных горела медь
И марш ждал тамбурин и тарелку.

Он корчился,
Смеялся
Переступал с ноги на ногу,
Улыбался
Нелепо и жалостно
И жался
К стене
Сжимая
На самом безумном дне
Своей затравленной души
Желание закричать от счастья,
Но сердцем все-таки понимая,
Что даже если уснет –
Тот безумный и радостный, что смотрит на весы
То мир вздохнет
И тоньше жала осы
Будет расстояние между жизнью и смертью на сомнительных и
нечестных весах,
И полной рекой
Заскачет тогда марш, поздравляя с победой
А мир, не скрывая страх
Подмигнет жизни этой,
Промочит спекшееся горло дождевой водой
И скажет на вопрос твой,
Вместо ответа,
Что ты живой.

Живой!

Живой – и солнце улетало! –
Ты жизнь держи не упускай –
Оно из вечности вставало
И уходило в вечный край.

Живой! – солдат покинул поле,
Живой! – он слышит голоса,
И с белым парусом на воле
Корабль уйдет на небеса.


В такие вечности светило,
Опять обнявшись не со мной,
И шестиструнное ветрило
Тряхнуло черной головой.
И вечный мрак рассеян в небе –
Сорвало сумрачную ночь –
И ты живой, и ты на небе,
И ты уносишь душу прочь
От тех забытых полустанков
В степи нелепо-дорогой.
Уже не язва – просто ранка
Сжимает небо над рекой,
Последний сумрак за порогом,
Искрятся сонно миражи,
И все как будто бы под богом,
Встречая солнце у межи.

Я живой! Я ломал ему руку в бреду,
Я смеялся хранителю веры в лицо,
Не хотелось гореть в неспокойном аду
Приходилось бросаться горячим свинцом.

Я громадную веру покинул в себе,
Я орал вместе с ними от боли в груди,
Я страдал от позора в холодной воде
И кричал умиравшим: «с собой проведи!»

Если б знали они – в каждом шаге судьбы
Я грозился собраться и бросить стрелять,
Но в азарте последней и новой борьбы
Продолжал полумертвой душою стоять.


Если мир на ладонях не смог унести
Значит ты в этом мире достаточно спал,
И в горячих словах не могли заплести
Чьи-то кости и ты полумертвый упал.

Но живой!
Но живой на постели земли
Обгоревшей рукой трогал прежние дни,
И уходят с полей в небеса корабли,
А ты прежнюю волю коленом согни.
И забейся под мысли покинутых дней,
И взорвись тем, что пережил в этой заре –
Ты сегодня, конечно, немного умней
И живой – значит ты не на том корабле.
Значит ты должен прыгнуть в соленую желчь,
Значит должен выпить стаканом любовь,
Чтобы прежняя жизнь, напоровшись на меч,
Пролила на удачу горячую кровь.

И живой! –
Ты взорвешься на тысячи глаз
Ты услышишь как стонет под шагом земля,
И в последний наполненный мыслями раз
Ты подуешь попутно в бизань корабля.

Мир как штурман на рее… строгали гробы
И плевали трехкратно за чье-то плечо,
Ветер, в вантах запутавшись, крикнул: «жлобы!»,
Солнце мертвых, проснувшись орет: «горячо!»

В мертвых сердце колеблется звоном монет,
Пьяный штурман повесился – да, не беда,
Даже крысы пропали – вот были и нет,
И уже через щели заходит вода.


Не прорваться – одни менестрели
Бьются в сумрачном звоне курантов,
А в охвостьях ослепшей метели
Не слышны стоны ветра на вантах.

Для спасения только осталось
Выбить лед затекающий в уши –
Солнце что же? – наверное сдалось,
В плену у заснеженной суши.

Не прорвемся – сплошные поэты –
Хуже их лишь Харибда со Сциллой,
Брали солнце, тела и монеты,
В душу лезли настырной бациллой.

Только лягут, устроятся – корни,
И уже заскользили по дури
Слышим «свежий», «удачный» и «горний»,
А заметим что против – «разрулим!»

Где твоя золотая надежда,
В небе то, чему верить не надо,
А я здесь чуть умней, чем невежда,
И немного живей чем награда.

Вам поэтам довольно посмертно
Воздвигать нерушимые ямбы,
А бессмертно – конечно бессмертно –
Рифмовать запятые и ляпы.


26.

Какой урод тебя укусит парень? –
Ты весь дрожишь, как сопли на ветру,
Ну а вчера в уже сожженном баре
Ты смело делал в бармене дыру.

Ты был хорош, сиял как медный чайник,
Плевал слюной в застывшее лицо,
Ну, а теперь ты сам себе начальник,
Решай как быть, поверженный кацо.

Терпи солдат и смерть придет нежданно,
Сожми в кулак уснувшие мечты,
Твой мир – дерьмо, ты шкурка от банана,
Твои друзья – уставшие скоты.

Ты слышал, совесть – есть такое слово –
Бывает режет душу на куски,
И к честным сим приходит совесть снова,
Ломает пульс и серебрит виски.

А ты все так же черен и насмешлив,
Крутой мерзавец из боевиков,
Когда ты бил, то был ужасно вежлив
И извинялся стуком кулаков.

Тебе ль не знать, как хрупки наши кости
В гнилой тюрьме душевной пустоты,
Но ты не знал, что даже на погосте
Им не сломать священные мечты.

Под ногами,
Сапогами,
За угрюмыми снегами,
За сожженными стогами
Белый пепел тихо кружит –
В души лезет,
Души сушит,
Развлекается,
Не тужит,
И в забитых порах света
Гладко-серая примета –
Неразвившаяся мера,
Фанатическая вера,
Ненаписанная повесть,
Неудавшаяся совесть.

Я клянусь, что не лгу –
В твоих жилах не кровь –
Я молчать не могу,
Мне гноящихся ран
Не закрыть пелену,
Я все вижу обман
Бессеребренных свар,
Непокорных смертей.
Сумасшедший угар
Пустоглазой души –
Я в нелепый обман
Бормочу: «Сокруши».
Только так я живой,
Хотя тоже погиб;
Краем уха: «Я свой!» -
Чую вежливый всхлип.
Слышу вечный приказ
Белоглазых ночей,
И расстрел на заказ,
И судьбу на ночлег,
И безумные лица
В устаревшей норе,
И слепую столицу
В красноглазой заре.

Когда, солдат, из ран твоих
Стечет весь гной, что там хранится,
Родится новый свежий стих
О том, что мне опять не спится.

Когда, солдат, из губ твоих
Раздастся голос вечной боли,
Родится новый светлый стих
О непокорной глупой воле.

Когда, солдат, из глаз твоих
Сверкнет искра, как и у зрячих,
Родится снова белый стих
О наших радостях щенячьих.

Когда, солдат, от рук твоих
Погибнет новая столица,
Возникнет самый новый стих,
Что нам пора повеселиться.


27.

Долой усталость, кончен бой
Теперь пора повеселиться,
Твои товарищи с тобой,
У них уже хмельные лица.

Плевать… надежда, вера, смерть
Слова невиданных размеров,
Но под ногой земная твердь
И прах безумных офицеров.

Где твой стакан, где вечный спирт?
Какого дьявола мы медлим? –
Вся наша жизнь усталый флирт
С судьбой, и мы его замедлим.

Щекою в липкое вино
Ложись спокойно и устало,
А жизни старое кино
Опять нальет твои бокалы.

Твоих погон гнилой восход,
Просветы ярче цвета крови,
И генералов новый ход,
Как знамя шахматной торговли.

Конечно совесть на губах
Спеклась в циничную усмешку,
И снова надпись на гробах:
«Увы, солдат, - ты только пешка».


28.

Я сдавался безумным у края Земли,
Где волна билась в ноги Атланта,
И стекали с водой мимо них корабли,
На край света стекались таланты.

Эта жизнь на позор – тридцать тысяч веков,
Сотни сумрачных лет за удачу,
Я уже сомневаюсь – и ты не таков,
И сдержать не способен подачу.

Так ударь что есть сил – тридцать песен в лицо,
Триста слов зачарованных небом,
И разрушенный мир – то ли богом-отцом,
То ли Вечным, как в повести, хлебом.

Не сдавайся, крепись – первый шаг на медаль,
Тридцать третий – на солнечный орден,
И свернется в цигарку тоскливая даль,
И ты снова на подвиги годен.

И ты ветру в лицо закричишь про печаль,
Про тоску, и про грусть, про измену,
А я первой зиме колыбельку качал
И готовил вторую на смену.


Я сдавался беззубым у края зимы
В теплом облаке белой метели,
В этой вьюжистой зорьке слепой кутерьмы
Мои песни к восходу летели.

Я вставал в полный рост, грезил пеной огня,
Брал за горло глумливые строки,
И горячая совесть душила меня
На покрытом слезами пороге.

Я взлетал от болезни под яркую ночь,
Бился я головой о своды,
И разбитый хрусталь под ногою толочь
Брался. Звезды осыпались в воды.

И поднялся – одни под ветрами небес
Из затерянных сфер – человече! –
И виновен, и свят, и храню интерес,
И зима уже тут недалече.

Ты споткнулся, солдат. Первый шаг за порог,
Первый отклик не станет моложе,
И не пряча от них перепуганный взор
Надо врезать удаче по роже.


Вставай, ничтожество! Ты болен,
В тебе чужая льется кровь,
Ты не свободен, и не волен,
И не насилуешь любовь.

Одна тебе теперь отрада –
Держи кривые костыли –
И жизнь – о жизнь! – ужасно рада,
Что ты не выпал из земли.

Что ты остался «бедный Павел»,
В век сумасшедшего горя,
В глаза смотреть любовь заставил,
Уплыв в баркасе за моря.

Четыре взмаха – тень надежды,
Один из крайних берегов,
И ты нарядные одежды
Достал из дальних сундуков.

Четыре взмаха – новый берег –
Ты слеп, как кожа янтаря –
Семьсот открыл – семьсот Америк
И снова новая заря.

Так где закат увидит вечность,
Когда ты – солнце – упадешь,
И звезд печаль и злая млечность
Уйдет в безудержность. – Уйдешь?

Где храм надежных мадригалов –
Сто тридцать копий на весы,
И звон стареющих бокалов,
И кольца блеющей росы.

Семнадцать дней – о бред, ты вечен!
Двенадцать сумрачных небес –
Ты сном навеки обеспечен
И в душу памяти залез.

Мне стали цифры откровеньем –
Солдат – я старый каббалист,
Любым ничтожным извиненьем
Покрою, словно вязью, лист.

Грешу беззубым театралом,
Глаза навыкате, солдат,
И черным – самым черным налом –
Я оплачу из звезд салат.

Грохочет свет в печали мая,
Когда вдруг вспомнится мороз,
И ветер, мир не понимая,
Растреплет вечность юных гроз.

И ты, солдат, поймешь, что бредишь,
Надев хомут на голоса.
Увы, куда-то, да приедешь –
В неозаренные глаза.

Ведь там, где мысль скачет плугом
По мертвым спелым городам,
Ты вечным сумрачным недугом
Бываешь как весною пьян.

А там, где сон творит проклятья
И люди верят в пустоту,
Ты – бог, почти что без изъятья
Продавший душу и мечту.

А потому придется, вестник
Ушедших душ и доброты,
Нам стать чуднее и чудесней,
На солнца свет сменяв мечты.

А можно просто над глазами
Нарисовать и третий глаз,
Ну а потом, залив слезами
Его, сказать что свет погас.

Упасть – и пусть гнилая плесень
Разъест лиловую зарю…
Я вспоминаю эту песню
И стих прекрасный говорю.

И ты велик! И солнце гордость
Возносит как победный флаг,
И ты настроенную черствость
Спустил на небо, как собак.


29.

Забыт невспомненный. Картаво
Кричал нелепый командир,
И потускнела чья-то слава
Средь снова вспыхнувших светил.

Мобилизован каждый разум –
Увы, несчастный – ты промок,
А сдаться хочешь слишком сразу –
Сорвать с души слепой замок.

И грань прошедшего напрасно
Вдруг пышным цветом расцвела –
Все зря – стучит в мозгах ужасно:
Хвала сомнениям! Хвала!

Остановись, прости, повисни
На шее сумрачной тоски
И города последних истин
Посеребрят твои виски.


Среди последних городов
Шагал любви последний голос,
Был слышен шепот кротких вдов,
Седел в висках курчавый волос.
Ложились тени на паркет
Дорог, тропинок и надежды,
И мир вздыхал – привет, привет,
И холод кутался в одежды.
И край забытых спал, и сны
Мерцали призрачным соблазном.
Кричал неспящий до весны,
И бормотал чудак о разном.
И странных дней скупой рассвет
Волчком крутился на экране
Небес прозрачных, где лишь свет
Сгибал незыблемость в стакане
С водой налитой по края,
Взбешенной самой чайной ложкой –
И вспоминаются моря
Через открытое окошко.
И только веки вопреки
Всю жизнь довлеющей удаче
Не стали так на все замки
Беднее или же богаче.
И ты шагал в пустые дали
Средь свежеструганных оград,
И все вокруг, увы, мечтали –
А ты все знал уже, солдат.


Где тебе – мир бездонный! –
На руках – доползи!
Шепот света оконный,
Верный голос в грязи.
Крик души – саван бледных –
Я кричу – ты не смог
Этих звуков победных
Несгибаемый бог.

Кризис прежних созвучий –
Я опять говорю,
Что-то пишется лучше,
Но уходит в зарю,
Что-то кажется вечным,
Исчезая в закат –
Ты же не был беспечным,
А остался, солдат.


Остался – день, неделя, месяц –
Они ушли – «прикрой, братан» -
А ты чужих и дальних стран
Найти не можешь в этой каше,
Когда и сам не знаешь даже
Зачем теперь твоя душа
Поет все тот же гимн, вставая.
И вечность – снова золотая –
Искрится белою звездой –
Ты в крик – я за! я не такой! –
А этот гроб тебе, родимый…
Вставай, пора, - прошепчет сон –
А ты не знал чужих икон
Совсем, а все родные продал
За пачку вымокших зеркал,
А ведь обычно не вникал
Во все черты земного ада. –
Ты уверял себя – не надо,
Не стоит, богу вопреки,
Молиться вырытым могилам.
Ты думал он тебе по силам –
Угрюмый наш безумный мир, –
А он тебя ломал до боли
И бросил в яму на века,
И только эти облака
Над головой твоей бездумной
Проплыли в небе голубом, -
А ты без глаз, и босяком
Последний шанс чужих напрасно
Крошил безумием своим. –
Мир дальше шел, а ты под ним
Все прикрывал своих, несчастный.


30.

Солдат. И небо содрогнулось.
Солдат. Душа дрожит – солдат –
Тебе надежда приглянулась
Среди похожих скучных дат,
Среди унылых, бесполезных
Дрожащих пред тобой людей.
Солдат – среди рядов железных
Удачней эхо слова «Бей!»
Солдат. Шумы и звуки ада
Ничто пред грозной силой снов –
Дневных, реальных снов солдата,
Что при открытых веках надо,
При звуке звонких кандалов
Смотреть и видеть непременно
Под звон приказов-фонограмм
Попеременно и надменно,
Бессменно или по часам.

Солдат и небо. Ветер – хам,
Он дует точно по часам,
Он рвет бушлат, слепит глаза,
А на зрачках опять слеза.
А на ресницах снег и лед.
А враг, наверно, не поймет
Зачем он ходит и молчит.
Солдат и небо. Шаг стучит –
Под шагом снежная шуга,
Под шагом снег у дурака.

Солдат и небо. Небо лжет
И снегом сыпет. Снег не жжет –
Он шепчет на ухо слова.
Он голова. А голова
Качает мерно взад-вперед
Мозгами. Небо не поймет
Того, что думают они
В такие сумрачные дни.

Солдат и небо. Дни лихие,
Они успешно не такие,
Они уверенно молчат,
Когда шаги… Шаги стучат…
Когда бушлатная лавина
Убила жизнь… В снегу равнина…
Когда угробила слова,
Но силой правду не взяла.

Сон и блеск. Солдат – покайся
В том, что видел наяву,
Что не думал. В том покайся
Что не видел наяву.

Горели дни. Солдат и небо.
Горели отблески зари,
Горело небо – только небо,
И дни горели – только дни.

Дни и небо – сны безумий,
Слезы истины в глазах,
Жизнь без чести и раздумий –
А теперь вся жизнь в слезах.
Дни и ночи, слезы, ветер,
Снег, могилы, голоса.
Светел свет. – А свет-то светел!
И глаза светлы… Глаза!!!

Дни и ночи. Я мертвею,
Мне кошмары снятся вновь,
Мысли сею. Млею. Блею.
Слезы лью, и льется кровь.
Мне, солдат, до полустанка
Не дойти без костылей,
Лишь бы только не тачанка
С пулеметом средь полей.
Ты вообще ползешь по жизни,
Вообще не знал вины,
Потому, что в этой жизни
Ты увидел только сны.


31.

И сжался мир до спазма в сердце –
Зачем ты верил в тишину?
Зачем ты пил не по уму,
Искал везде единоверца
И падал столько лет подряд
В одну единственную пропасть
И рвал на всех слепую новость
И всех рядил в одни наряд.

И горизонт свернулся в пламя,
И солнце вспыхнуло в душе.
Ты был готов кричать «туше!»,
Но поднимал всё выше знамя –
Бралось занозами древко,
А полотнище вилось тенью
И под его угрюмой сенью
Рождалось старое легко.

Ты верил в старые пороги,
Морёный холод косяка,
Твоя уставшая рука
Сжималась. Злые, злые боги
И вечность проданных столиц
Ложилась в ноги понарошку,
И слава, словно на дорожку,
В глазах ужасно частных лиц.

Команды не было сдаваться,
Но ты, как будто, проиграл
И объявил желанный бал,
И сердцу кровью наряжаться,
И быть проклятой голове
Среди объедков старой веры,
И без души, да и без меры
На чисто вымытом столе.

Зачем вам белые халаты?
Зачем вам скальпель? Где топор?
…И гной течет из грязных пор,
И обветшавшие палаты…
Вас называют все врачами,
Вам видно совесть в нивелир,
Вы зашиваете нам мир
И больно режете речами.


Здесь где-то слышится Европа –
О, обветшавший старый мир! –
Где твой блестящий конвоир
И незаштопанная роба?

Где первый праздник у костра
И первый камнь имевший сколы,
Где твои новые монголы
И сталь, что здесь всегда остра.

Где сон, ласкающий Деметру –
Зима, взметнувшая парад, -
Подобных режущий номад
И уходящий после к ветру.

Где первый компас и секстан
И путь в меркаторовой карте,
Рыбак, откроющий в азарте
Предельно новые места.

Где свет в открытое оконце,
Судьбы слепая круговерть,
И человек, что будто смерть,
Творил искусственное солнце.


Искал и падал. Спотыкался.
Разочарован. Лыс и сед.
Купил просроченный билет
И перед падшими зазнался.

Громил безумие пророков
И – триста заповедей в бок –
Писал – бессовестный пророк –
Среди трудов других пророков.

В бумажной пыльной белизне
Искал потерянные карты,
Но снова новые декарты
Твердят о собственной весне.

Ты сам, как мир, Убог и Ярок –
Глушил чужие голоса,
И полупьяная гроза
Слизала мир с красивых марок.

И репродукции картин,
Блистая новым перламутром,
Твердили – мир не станет мудрым,
Но он, конечно, не кретин.

И забывая сон в убогом
Красивом мире без богов,
Без показательных торгов –
«Насколько ходим мы под богом»,
«Насколько сотворённый мир
В глухом стенанье смелых лир
Подвержен самым разным рокам»,
В порыве бронзы и литья
Всплывает новая ладья
Для нас за бешеным порогом.


Гроза прошла, сказала: «Здравствуй!»,
Мелькнула молнией, и, вот,
Открыло небо жадный рот
И, плюнув солнце как богатство,
Застыло яркой белизной.

«А я творю унылый зной», -
Вздыхало солнце, взяв лучами
Чужую душу, как гранит,
И сердце, будто монолит,
Перед красивыми очами
Невидимых за солнцем звезд.

Ты мир оставил. Ты свой пост
Беспечно бросил среди славы
Когда кричала пустота,
Считая мысленно до ста
На дне заросшей мхом канавы
Всему на свете вопреки.

А мы – мы точно дураки
Сражались – кровь, сомненья, слёзы,
И пыль покрывшая мозги;
И пыль, усевшись на виски.
Напоминала небу розы
В заросшем травами саду.

А ты терял свою мечту,
Хватал за горло командира,
Срывал погоны с пыльных плеч,
Тупил о кости пьяный меч,
И разрубал в пылу мундиры
Последней злобой неземной.

А мир, схватив тебя порой
За воротник – поблагодарствуй, -
Потыкав носом прямо в грязь
Сказав, что ты подлец и мразь
Швырнет с издевкой слово «Здравствуй».


32.

Здравствуй!
Не смотри по сторонам!
Слушай! –
Я – пыль
под твоими
 ногами.
Да!!!
Услышит
затыкающий
 уши
Горящими
как солнце
 словами.

А солнце –
 оно плоское –
как небо.
Не веришь!? –
посмотри
сбоку,
Посмотри!!!
Оно будет
моргать
 слепо,
И ползти –
повизгивая –
к порогу.

К твоему порогу,
солдат,
и станет
Лизать
твои
сапоги.
Значит!!!
И ты сознаешься
в своей
 ране,
Погладив
ему
клыки.

Слушаешь?
Видишь? –
Гремят раскаты. –
Это
твой мир
рушится.
А я ? –
Я слышу
сквозь тонны
ваты,
Что ворон
уже
кружится.

Чувствуешь?
Знаешь? –
Гремят веками. –
Если
ты сможешь –
беги.
А я? –
Я – пыль
под твоими
ногами,
Целую
твои
сапоги.

Ты будешь думать
тогда:
«А смог ли я
Сделать небо
без солнца
расцвеченным?»
Плевать!!!
Я встану
из пепла –
ведь проклят я,
А, значит,
мне терять
нечего.

Где твоя жизнь?
Веришь?
Виднеешься?
Где
твоя осень,
солдат?
Где ты
Опять
мир сломать
надеешься?
Выпить
новый
закат!

Тем более, что солнце –
вот оно! –
поскуливает,
Трется
плоским ухом
о ноги.
А жизнь твоя!
Так же –
как ты! –
разгуливает
И топчет
чужие
пороги.

А вот так, как я,
взять небо
можешь!?
И завернуть
в него солнце –
как в простыни!
Или
Сядешь
и крылья
сложишь
До дней
молчаливой
осени.


33.

Кровавый день. Осина в сердце
И душный запах ковыля.
Ты снег хватал губами. Дверца
Открылась – Новая земля.

И ты качаясь от сомнений
Шагнул, согнувшись, за порог,
И перепачканный от мнений
Проклятьем вызванный пророк
Вставал. И память чья-то – СТОЯ! –
Творя поклон, жалела мир,
И ты, кривляясь или воя
Порвал все струны старых лир.

Звонок. Тринадцатый. Напрасно. –
Здесь каждый помнит палача,
Здесь чья-то тусклая свеча
Горела счастьем. Берег красный
И бледных вод прозрачный сон
Вздыхал в тонических трезвучьях,
А ты святыми из икон
Сжигал надежды, ладил сучья
Под петли конопляных жил,
И только тающая жалость,
Смотря на новый мир без сил,
Согнув колени, опускались,
И ты опять зубами вил
Хватал тела и, бросив в кучи,
Смотрел на снеговые тучи
И белый снег губами пил.


Не поможет тебе бремя старых светил,
Я упал на траву, я сегодня без сил,
Я к безумию вечных со смехом припал,
Я схватил свое сердце и тихонько украл.

Где вы жили живые, серебра не боясь?
Сетью каменной жилы подтянулись – я князь
В этом мире убогом, искупавшись в золе,
Как считалось, - под богом – воцарюсь на Земле.

Эта жизнь не прекрасна, это счастье с тобой,
Я вздыхаю напрасно, собираясь на бой,
Я забытую правду воскрешаю, смеясь,
Очищая с кокарды, зачарованно, грязь.

Лярвы в душу вцепились – я за память плачу:
Эти души приснились в тишине палачу.

А на деле дивились чьей-то смерти бичи:
И опять удавились в темноте палачи.

А лечили от жизни, обойдясь без врача,
И на исповедь крови пригласив палача.

Все же в сердце врезались слишком острым мечом –
Даже тени казались в тишине палачом.

Разошлась на примеры золотая свеча:
Стали символом веры лишь глаза палача.


Подернулись сталью тоскливые воды,
Свинцом загорелись глаза на ветру –
Я ветром соленым в слащавые морды
И белою пеной, смягчившись, к утру…

Вся кровь заметалась в безудержно сжатом
Заржавленном сердце от жуткого сна,
И красное солнце последним закатом
Пронзало погибшую душу до дна…

Сквозь кружево стали волнами по молу,
Осколки бетона таща за собой,
Бил ветер холодный слезами по горлу
И ласково гладил кровавый прибой…


А где ты был когда мы пали?
Когда нам рвало грудь свинцом?
Когда мы в вечность открывали
Ворота огненным венцом?

Когда и где ты взял награды
За честь и доблести в бою?
Когда тебе бывали рады
За храбрость горькую твою?

Когда ты рвал цветы на поле
Не для того, чтоб мягче спать?
Когда ты был с мечтой на воле
И рад был счастье вспоминать?

Слова, слова, солдат, слова –
Когда ты был над ними властен?
Когда слепая голова
Упрямо помнила о счастье?

Когда надежда вопреки
В душе довлеющей удаче
Кричала: «Все вы дураки
И вас пора готовить к сдаче!»

Когда любовь в твоей душе
Включалась в музыку до герца
И ты опять и ты уже
Услышал мощный хохот сердца.

И вот опять – как пустота,
Не соблюдая чью-то меру,
Как перебитая мечта
Гнилая смерть вонзилась в веру.

Да, где ж ты был когда мы пали?
Когда нас рвала правота?
Когда мы в вечность открывали
Неотворимые врата.


Быть солдат нам с тобою
Неизбежно говном
И готовиться к бою,
Накачавшись вином.

Быть нам в солнечной вере
Господами весны…
А на деле? – На деле
Видеть мертвые сны.

Нам ложиться под пули
С поседевших станиц,
Гнаться в теплом июле
От пожара столиц.

Сотни верст не преграда
И – молчи не молчи –
Будет вслед, как награда:
«Вы – дерьмо, палачи!»

Не уйдем, обернемся –
Зря ли вычищен ствол? –
И от слова взорвемся
Про осиновый кол.

Не трясемся от света,
Не боимся зари –
Все же вместо привета
В спину крик: «Упыри!»

«Не боись, - скажет пастырь –
Командир, как отец, -
Ты на губы им пластырь,
В лоб – кровавый венец.

Если взяли сомненья
Что твой штык не остер –
Жги чужие селенья,
Книги павших – в костер.

Нет страданий от счастья,
Правда только одна –
В мире столько причастий
От хмельного вина.

А забытые строки
Будут как ковыли…
В этом мире пророки
Не уйдут из земли».

И действительно лягут
Все пророки под нож,
Заколышутся стяги
Среди пыльных порош.

Может быть мы не встанем
Где-то там на меже…? –
Или где-то устанем,
Не проснемся уже!

Когда яркие виды
В день начнут расцветать –
Сотни нами убитых
Не позволят нам встать.

Страшный взгляд, как виверра,
Не уснет до утра –
Будет пылью нам вера
Или гробом земля.


Когда их стало слишком много
Мы закатали их в бетон,
Костры сложили из икон
И у разбитого порога
Сожгли все книги и мечты,
В глаза плевали, словно в воду
И проклинали ту погоду
Когда в словах полно воды,
Когда бездействует удача
И под ногой горит земля –
И ты, солдат, и даже я
Плюем, что вечная задача
Под градом стрел пустых словес
Сдыхает тихо у дороги.
И нам не верят эти боги,
И наша вера до небес
Не достает, а мир за сердце –
Я сон увидел – не могу
Теперь дышать как на бегу
И думать как об иноверце
О том, кто знал свою судьбу
Погибнуть от руки злодея –
И сам дрожал, но весь немея
Кричал нам в душу свод идей –
Ты понимал, что ты в аду,
И жил, и думал на ходу,
И знал, что будет только хуже,
И, как от страха холодея,
Все вспоминая о былом,
Его слова согнав на слом,
Вдруг распознал в себе злодея.

А ведь хотелось подняться –
Взмахнуть крылом – и туда,
Где можно просто теряться,
Где льется только вода,

Где кровь не застит обзора,
Где мы – молчи не молчи –
В обличье глупого вора,
Но только не палачи.

Где солнце гладит восходы,
А я свой облик творю,
Лелею свежие всходы,
Без страха все говорю.

Где мир не вспомнит о прошлом,
Качнув смешно головой,
И даже в глупом и пошлом
Я буду только живой.

Где я не вспомню как прежде
На вот такой же заре
Всех тех, кто знал о надежде
Сжигал, сжигал на костре.


«Прощай романтика», - сказал.
Вздохнул. Зеркал слепая осень.
К тебе встает огромный зал
И рукоплещет. Крики: «просим!»

Глаза, горящие огнем,
Глаза, наполненные кровью,
И ты стоишь, как будто днем,
Дрожит душа под грустной бровью.

Трепещет сердце за ребром,
Глаза наполнились обидой,
Вздыхает нервно первый гром
Над головой, почти убитой.

Ну а они все не уймутся,
Кричат: «удачи!» на местах,
Ты мог тогда назад вернуться,
Но все ж стоишь …по грудь в цветах.


В яркий солнечный день
Ты не помнил вину,
Ты убил свою тень,
Вспоминал старину.

Наплевав на закат
Верил в вечность зари.
Кто душою богат –
Тому скажешь: «умри».

Тот, кто станет врагом
В пасть пойдет без блесны,
Под твоим сапогом
Не увидит весны.

И кровавый закат,
Если верить судьбе,
Это вовсе не мат,
А лишь искра в борьбе.

И ты вправду летишь
В ярких крыльях войны,
Не поешь, не кричишь
А уродуешь сны.

А на первую повесть
Ты уже нарубил
И трусливую совесть
Глубже внутрь забил.

Даже если ты в высях
Вспашешь землю мечом,
То останешься в мыслях
Все равно палачом.


И ты, качаясь от сомнений,
Упал, споткнувшись на костях,
И перепачканный от мнений
В тупых немыслимых вестях
Лежал. А память чья-то – СТОЯ! –
Подняв глаза творила мир,
А ты, кривляясь или воя,
Лежал, без памяти и сил.

Звонок. Пятнадцатый. Напрасно –
Здесь каждый помнит палача
И помнит слишком уж прекрасно –
А вдруг услышат? – не свеча –
Костер твои охватит кости
В отсветах утренней зари,
Навечно почва примет кости,
Прижмет к могиле ковыли.
И через годы только кочка,
Через десяток только пыль,
Через столетье ни плевочка
И день кровавый только быль.

Последний день. Сосна из сердца
И теплый запах ковыля –
Ты исчезал навеки. Дверца
Закрылась – Новая земля.


34.

Ушел под воду Китеж
Назло своим врагам,
А ты с укором видишь:
Нет места сапогам
Ступать на чьи-то кости
И злые черепа,
И стужа на погосте
Безумна и слепа.

И только нет ни в мире
Свихнувшихся веков
Ни в тлеющем кумире,
Ни в тлене погребов;
Под шагом, как и прежде
Унылая шуга,
И в ветреной надежде
Уставшая пурга.

Ввергай солдат бессонных
В кровавую зарю,
Упрямых, непреклонных –
Под днище кораблю;
Как жаль, что нет водицы, -
Все вымерзли моря,
В снегу живые лица
Звенят как якоря.

Гуляет вольный ветер
Копытцами по льду;
Не темен и не светел –
Я встану и приду.
Пускай над нашим гробом
Омела расцвела,
Из вымерзшей могилы
Звонят колокола.


35.

Зачем тебе, солдат, кривые зеркала?
Зачем тебе, родной, три вороха вины?
Когда уходишь вдаль – как будто видишь сны,
Когда встаешь с колен – кружится голова.

Когда приходит свет – ты, много верст пройдя,
Бросаешь за плечо холодные огни,
И перед солнцем в ряд становятся они,
Как фонари мечты взметнувшегося дня.

Зачем тебе, солдат, голодная мечта?
Зачем тебе, герой, забывшиеся сны?
Ты умер для людей и нужен для страны,
А в голове течет лишь мертвая вода.

Не видят за спиной сгоревшие поля,
Не видят позади распаханную боль,
И ты играешь ту беспомощную роль,
А мертвый лес молчит и мертвая заря…

Зачем тебе, солдат, холодная роса?
Зачем тебе, родной, мерцающая высь? –
Пройди с десяток лет и молча обернись
На дело рук твоих и мертвые глаза.

И сердце, как насос, бросает в тело пыль,
А я не понимал зачем тебе любовь –
Когда ты вновь молчишь, когда сдаешься вновь,
И боль от мертвых слов вдруг превратится в быль.


36.

Я вне себя от ярости и боли,
Мне совесть бьет прикладом по лицу,
И смертна жизнь, но ты со смертью в доле,
И жизнь, похоже, смерти не к лицу.

Рыдай, солдат, горючими слезами,
Храни в душе частицы всех обид,
И наблюдай уставшими глазами
Конечной жизни слишком вечный вид.

Нет, непохоже на судьбу знаменье,
Но смерть-партнер грозит мне кулаком,
Из всех смертей любая – измеренье
Забытых в прошлом жизненных оков.

Бросайся сам на вражеские доты,
В душе своей сомненья хорони,
И миги жизни превратятся в годы,
Которые уже опять прошли.

Ты жил уже, солдат, - не сомневайся,
Ты мир уже кроил и убивал,
Крича в сердцах: «Взрывайся же, взрывайся!»,
Вставал и бился, падал и вставал.

Но жизнь прошла и вечность не помеха,
Пора сдаваться смерти-сироте,
И веха смерти – земляная веха,
Угрюмый холмик ветреной мечте.

Ты жизнь закончил. – Все. Вперед. Под пули. –
Тебе приказ отдали, как всегда,
Но раньше было солнечно от дури,
Ну а теперь темно, как никогда.


37.

Темно и душно – кровь под мышкой –
Сменял вершки на корешки –
Я между смертником и вышкой
Избрал пробитые кишки.

От наших грязных укреплений
До их траншей забитых грязью
Я позабыл немало мнений –
Печатных, устных, свитых вязью.

Мне сложно справиться с одышкой,
И под глазами шьют мешки –
Я стать хочу беспечной мышкой,
Чтоб делать мелкие шажки.

От наших глупых командиров
До их мерзавцев-генералов
Полно невырытых сортиров
И ненаписанных анналов.

Темно и дымно – корм с отрыжкой,
Ухмылки, ругань и смешки,
Земля падет дубовой крышкой
На руки, вечность и стишки.


38.

Мир очнулся на погосте.
Смерть за Родину – Ура!!!
Тихий ветер белит кости,
Шепчет на ухо: «пора».

А погост как поле боя –
Здесь опять прелестный вид –
Нет ни счастья ни покоя,
И душа, душа болит.

Краткий день твоих сомнений
Мерк, как белый свет в ночи,
Без надежд и извинений
Со словами: «помолчи».

Третий сумрак ждем удачи,
Крепче нет твоей мечты –
Ничего опять не значит
Что тебе несут цветы.

Был бы рад лежать в могиле,
Взором гладить крепкий гроб,
Ждать, чтоб снова попросили
Под металл подставить лоб.

И, увы, Вселенной снова
Воплотиться в этот век –
Породит опять иного
И святые вены рек.

Тех, что смоют злые чары
И загасят лживый страх,
Тем, что включат ночью фары
Ярче света на полях.
   

39.

Только сны говорили о вере,
Только омут кричал о любви,
Если только тебе не поверят,
Ты с судьбою себя призови.

Ты мечтай о полуденной жизни,
О свалившейся вечности дней,
На последней соломинке висни
Среди ровных и сонных полей.

А могучие сонные дали,
И беспечные скрипы веков
Как снаряды тебя убивали,
Как стакатто чужих кулаков.

Как симфонии мощных разрывов,
Как крещендо у госпиталей –
Замечай, как тебя не любили
Среди ровных и сонных полей. 

И мелькали суровые звезды
Сквозь разрывы стальных облаков,
Как больные и голые грезы,
Как посланья из прошлых веков.

Если жизнь была хуже нирваны,
Если мертвые были живей –
Убивай, как тебя убивали
Среди ровных и сонных полей.

Когда смерть стала частью капели
Из кровавых, гноящихся ран –
Вспоминай, как к тебе прилетели
С чистым ветром молитвы богам.

Вспоминай, как тебя разрывали
Пули зверя клыкастого злей,
Как штыками тебя протыкали
Среди ровных и сонных полей.

Вспоминай, как на минное поле
Загоняли колонны солдат –
Напиши, как тебя обманули,
И кем был тот сбесившийся гад.

Напиши из винтовки по харе
И свинцовою вьюгой полей –
Забывай, как тебя забывали
Среди ровных и сонных полей.

Застегнись на прощание небом,
Обвяжи лентой речки живот,
Ты и был, да и вроде как не был,
Открывал бессловесный свой рот…

Под камнями ложились и спали,
Забывая ушедших людей,
Умирали как все, умирали
Среди ровных и сонных полей.


40.

На поле боя
Ветер рвет головки злаков –
Я спокоен.
На поле боя
Ветер смерти дышит в скулу
Я не болен.
А я стою
Вокруг меня искрится дождь
Свинцовых градин.
Лежат друзья
А я один стою в строю,
А я не жаден.
А мне на жизнь…
Глаза горят и мне уже
Совсем не спится.
Грохочет мир,
А я стою, а я молчу,
И жизнь мне снится.
Белеет свет,
С каким родилась
Эта вечность.
А ночью тьма,
И звезды ждут, когда зажжется
Неба млечность.
Перелопачен
Каждый дюйм
Небесной тверди.
А мне не жаль
Скупую жизнь, а я дождусь
Надежной смерти.
Мне голоса
Не больше писка
Черной мухи.
А мне уже
Теперь приснятся
Только духи.
За горизонтом
Жизнь уходит
Скороходом.
А я теперь
И не горжусь
Своим походом.
Я жизнь с разгона
Проскакал,
Кричал «Разрушу!».
А бесконечные века
Смеялись в душу.


Интермедия: Время.

Мир стал быстрым и время летит –
Засосет, растревожит, заплачет,
Мир за мной постоянно следит
И вокруг меня клоунски скачет.

Время – символ грядущих тревог,
Сюрреализма и бесподобности,
Миг приходит и в мире звонок
Временной, ценовой годности.

Мир стал быстрым, как время. Бежать
Бесполезными, тонкими тропами,
Как появится время – лежать,
И не путаться с миром стропами.

Время – я, время – все на Земле,
Бесконечной, как шар, и безвременной.
На Биг-Бэне и на Кремле
Время в стрелках часов заверено.

И на пульсе руки у людей –
Левой, там, где играет сердце,
Посекундно и без затей
Механическое тикает сердце.

Мир стал временем вросшим в вещах
В самый центр мотивов и платы,
В хронологических жестких клещах
Временные горят лишь траты.

Время – деньги, а деньги слова,
Телеграмм или писем бремя.
Или деньги – твоя голова?
Или время? И только ли время?

Время – деньги, но времени нет,
Денег тоже, но это не важно,
Важен только правдивый ответ,
Даже тот, от которого страшно.

Я лечу через время – я здесь,
В настоящем, которого нету,
Только времени пыльная взвесь
Закрепляет времен комету.

Мир стал быстрым и времени шаг
Из прошедшего в будущем будет
В миллионы быстрее саг,
В миллиарды скорее судеб.

Экспрессивно взлетая ввысь,
Импрессивно прижавшись к веку,
Временами мечты сбылись,
И местами привыкли к бегу.

За века пробежали умы,
За столетия выросли в веру,
В ту, в которую веруем мы,
И не веруем, и не в веру.

И не мы, и плюем и кричим:
«Время, стой!», «Время, надо смириться!»,
Но смиряемся мы без причин. –
И с причиной б не убиться.

И прожить бы не просто так,
А добиться чего-то в жизни,
Может это всего лишь пустяк,
Ну а может и нет. В укоризне

К миру, брошенному на весы,
Временные забыть строки
От грозы и до грозы,
От тревоги и до тревоги.

От мечты и до мечты
Думать, знать, сомневаться и помнить,
То, что помнил и выдумал ты,
Для того, чтобы время запомнить.

А забыть бы сейчас все говно,
Чтоб уже никогда и не вспомнить –
Только время забыть не дано,
Только время положено помнить.

Только время положено знать,
Жить пытаться со временем в ногу,
И кричать и любить и страдать,
Беспокойство терпеть и тревогу.

Замечать золотые слова,
Помнить слово горящее светом –
И во времени есть та трава
Лечь в которую хочется летом.

И во времени есть те часы,
Те минуты, секунды и миги,
Где острее, чем жало осы,
В мозг вписались цветные блики.

Мир стал быстрым и время летит
Безобразно-уверенной тушей,
И о прошлом оно не скорбит –
Не кричи на него – только слушай.

Только помни, что надо успеть,
Только знай, что оно не поможет,
Можешь действовать, думать и петь,
То, что только тебя тревожит.

Время – мир, время славы поток,
И бесславья, и просто позора;
Время – глупостей вечного сток,
Время – гроб бесконечного сора.

Время – время – оно не стоит,
Не свернет и назад не потащит.
Не успел – твое время горит,
Не успел – твои годы утащат.

Время каждый из нас, время – смог,
Где отсталый не видит дороги –
Не поможет ему его бог
И другие нелепые боги.

Время есть и его не творят –
Разгоняется мир и грохочет,
Мир и время – они говорят,
Только время почаще хохочет.

Потому, что оно без границ –
Только мир перерезан столбами,
Только мир над склонившимся ниц
Поднимал землю псевдогрибами.

Время – сон, для покинувших мир
И ушедших от мира в изгнанье,
Для них время – паршивый сатир,
Мир – сплошное седое молчанье.

Мир стал быстрым, как время. Лететь,
Чтоб уже никогда и не вспомнить –
Только время умеет скорбеть,
Только время положено помнить.

Лишь со времени слов не убудет,
Даже если наш мир и не нов –
В миллиарды быстрее судеб,
В триллионы скорее снов.


III. Часть Третья, трагическая.

Поэтом солнечного лета
Не стал – нажал на тормоза,
Ты верил в вечность от завета –
Я верил в вечные глаза.

Ты въехал в памятные арки,
Триумфом вечности горя,
Надеясь, что слепые парки
Умрут и выстоит заря.

Но ты не знал, что на закате
Твой мир согнется пополам,
И на сверкающем параде
Вся жизнь развалится как хлам.

Поэтом осени печальной
Я стать не смог опять – лопух,
Ты верил в глупость изначально –
Я верил в свой ослиный слух.

Ты знал, что истина дороже
Всех жизней предков на Земле,
А я лупил тебя по роже
В слезах о собственной семье.

Но ты не знал, что твой корабль
Уже ушел в земную твердь,
И если б знал ты, мог ты кабы –
Ты б победил глухую смерть.

Поэтом яростной зимы
Мне не случилось быть – не нужен,
Ты жил от славы до тюрьмы,
А я дышал огнем снаружи.

Да, в стенах славы бодрый блеск
Но ты кривой и одинокий.
И жизни внешней легкий всплеск
Как море бьет тебе о ноги.

Уже почти – почти! – погиб,
Уже не свято то, что верил
Сверкавший светом яркий нимб
Над вашим выигранным делом.

И суждено мне стать поэтом
Той грязной вымерзшей весны
Пока ты молишься кометам
И видишь преданные сны.

И думать надо в прошлом мире,
И сомневаться в красоте,
И миг мечтать о новом мире
На недоступной высоте.

            Я по засухе - ведро полное,
            Между фар - лисой, живьем пламени.
            Я так мал, а вокруг все огромное,
            И плевать, что не ружья да не знамени.

            Небо звездное, сердце августа,
            Оглянись, рассветает пророчество,
            Тело - степь - мое одиночество,
            Смерти нет, но всегда пожалуйста.
                Юрий Шевчук «Новое сердце»

41.

Генералы сидели и плакали –
Проиграли за боем войну,
Кулаком о столешницу брякали,
Отдавались невнятному сну.

Утирались штабными картами,
Наливали в стаканы вино,
А в глазах, отвернувшись, прятали
Старых битв черно-белых кино.

Утомленно хватались за голову,
Просыпались, блевали и вновь
Раздраженно хватались за голову,
Вспоминая чужую кровь.

И, смотрев на плакатах развешанных
Рубежи отошедших фронтов,
Вспоминали колонны повешенных
И заброшенных в общий ров.

Генералы сидели и плакали,
Вспоминали уверенный мат,
Сокрушенно-уверенно «дакали»
О кончине последних солдат.

Они были погибшими знаками,
Отошедшими к вечному сну.
Генералы сидели и плакали,
Проиграв дорогую войну.


42.

Закуталось небо линялым платком
Из самых унылых и вымокших тучек,
А я вспоминаю опять ни о ком,
Не знаю что будет удачней и лучше.

Душа вековых непрочитанных дней
Увы, задевает занозой за душу,
И слышатся в ветре как вздохи: «налей»,
Но я, как всегда, ничего не нарушу.

Гранитное мясо усталых дорог
Асфальтовой коже ломает удачу,
Над миром слепой обесцененный бог –
Наверно с природы нам дали на сдачу.

Кривые ветра нашей жизни текут
Как в русле из старых погибших парадов,
Нам летние птицы безудержно врут
Что вечное лето наступит когда-то.

Какими мы были в прошедшей весне –
Никто не припомнит, никто не ответит,
А лето приходит немножко во сне
Мокреет младенчески, солнечно светит.

В душе разговоров о будущем нет –
Один из ушедших куда-то вернулся,
А нам через много, но кратеньких лет
С тоскою заметят: «И ты не проснулся!»

Не веруй в души безобразный полет,
Не делай на смерть заполошно ставки,
В словах этих дней чья-то совесть и лед,
Закравшийся в сердце в отборе и давке.

Храни для приличия верность друзьям –
Они пригодятся в последней дороге,
Где много сомнений и вырытых ям,
Где много стеснений и мыслей о боге.

Я сам в разговорах усталый боец,
Разбивший приклад о спасение мира,
Нам всем в этой жизни наступит п……ц
И танки пройдут по могиле кумире.

Ты знаешь, солдат, – твоя жизнь не позор,
Мы тоже не лучше – нас терпит бумага,
Мы правим вперед, опершись на багор
По мелкости жизни без шверта и лага.

Кривым зеркалам нашей жизни слепой
Опять посвящаются песни и оды,
И солнце упрямо идет над тобой,
Над всеми веками прошедшей погоды.

И, кажется, этот нахлынувший мир
Одним из ползущих присядет на шею…
Мне в душу не надо сомнений и лир,
Я слишком и так в этой жизни потею.

Уходит опять наша жизнь за моря
И к нам не вернутся все наши приветы,
Гремит настояний литая заря,
Где я никогда не увижу рассветы.

Где я не бывал в этой жизни земной –
Уже из могилы не выйду, не встану,
Мне дорог, конечно, не станет покой,
Но я, как и все, в этой смерти устану.


43.

Наслаждайся серым небом,
И болотом под спиной,
И сгоревшим в поле хлебом –
Этот миг один такой.

Не сочись предсмертным ядом,
Не кричи на всех «Козлы!» -
Это твой товарищ рядом,
У него нет головы.

На конце твоей ресницы
Окунулась в кровь слеза,
Не от злобы кружат птицы,
Чтобы выклевать глаза.

Старый лес вдали не шепчет
«Умирай скорей солдат»,
А рука к груди все крепче
Прижимает автомат.

Снег теперь уже не тает,
Каплей, съехав по стволу,
Волк твой вкус еще не знает,
Но уже поет хвалу.


44.

Ты выл в подражанье звериному вою,
А теперь этот зверь и напал на тебя,
Он мешал твоему неземному покою,
И теперь твою душу огни теребят.

Кем ты был, о солдат!? – Зверь, ворвавшийся в город,
Разбросавший гранаты в каждой новой душе,
На тебя не давил свежий запах природы,
Но и вечностью книг ты не бредил уже.


За балкой в лесу хоронили волков –
Последних героев ушедшей эпохи;
Без глаз и без шкур, без песен и слов,
И только земля соглашалась на вздохи.

Над проданным миром поднялся рассвет
Прозрачным октябрьским мерзлым покоем,
И бледный, дрожащий от совести свет
В душе отозвался взлетающим воем.

Их право остаться такими, как все,
За солнечный свет продавать непокорных,
Которые скоро – уже по весне –
Оттают из снега под флаги и горны.

Мы, зная не больше, чем несколько слов,
Закутавшись в волчьи просторные дохи,
За счастьем в душе хоронили волков –
Последних героев ушедшей эпохи.


Быть мне новым кумиром –
Первый ветер – пошел! –
Над разрушенным миром,
Над разбитой душой.
Я не встану, болезный –
Я пока без венца,
Это ты как железный –
Я упал до конца.

Может быть ты не встанешь? –
А, солдат – ну зачем?
Может быть ты устанешь?
Может ты о враче
Не подумаешь даже,
А умрешь как герой,
Что без совести скажет –
Я, ребята, не свой!

Коршун ветер поймает
Изразцовым крылом –
Ничего он не знает,
Пока мы за столом,
Но взрываться не время:
Среди призрачных дат
Я поднял не то бремя –
Поднимайся солдат!

Поднимайся, солдат – я скажу тебе притчу,
За нее бы мне раньше казнили свободу,
И пусть в мире уже не напишут каприччио –
На могилы нальют только чистую воду.

Поднимайся, боец – ты не первый без веры,
У других убивали не такие святыни,
Но ведь кто-то из них шел в высокие сферы,
Хотя кто-то из них верит в глупость и ныне.

Может кто-то из них был расстрелян тобою
За оврагом в снегу возле зимнего солнца,
А ты выл в подражанье звериному вою –
Он убит, но не верил до самого донца.

Так, в тебе шевельнулись сомнения истин?! –
Так ли прав был герой, что погиб за удачу?
Он кричал: «мы казним, мы разрушим, зачистим»,
А ему дали смерть и сомненья на сдачу.

Бравый полдень затих, лишь сомнения бредят,
У сошедших с ума свой кровавый восход,
А глаза у тебя ничего не заметят,
Пока мир не нажмет эту кнопочку: «Ввод».

Ты не жил, как судьба равноценная миру,
Твоя совесть не ныла соринкой в глазу,
Ты был след, ты был слепок пустого кумира,
И твой мир выжимает у неба слезу.

Где беспечность, солдат, - пыль прошедшее гасит,
Но ты прав – о, безумный! – жизнь сгорает быстрей –
Будь ты первый алкаш, что без устали квасит,
Будь ты первый святой, что погиб на заре.

Как ты беден душой – смерть уставших собратьев,
Я ли должен кричать, мне ли помнить весну? –
Ты забыл и друзей, и врагов, даже братьев,
Твои души отдались нелегкому сну.

Просыпайся, солдат – я скажу тебе счастье,
В этом мире плевать на плохую погоду,
Кто-то резал наш мир на какие-то части,
Но теперь всем нальют только чистую воду.


Заключение

Устал я. Вечность замечала,
Что я законченный подлец:
«Нам нужно новое начало,
А ты нам крошечный конец.

Ты сам виновен перед миром –
Преображаясь в тишину –
Ты стал себе почти кумиром
И не признал свою вину.

Ты громко глупость ненавидел
В слепом буране многих лет,
Но в том, что веру не увидел
Виновен ты один – поэт.

Преображался ты в уродов,
Кривляясь, плюнул на завет,
Но что убога жизнь народов
Виновен снова ты – поэт.

И то, что ты к мечте стремился
Лишь на словах – кончай вилять –
И в том, что ты беззубо злился
Поэт – виновен ты опять.

Так, может быть, свернуть страницы,
Поджечь и выбросить в окно,
И прекратить на вечность злиться,
Восславив крепкое вино.

Решай поэт – твоя награда
Не стоит муки. Жизнь без сна…
Пустые зори… Вата, вата,
И эта мертвая страна.

Представь – сожжет огонь бумагу –
И в небо огненным крылом,
Пусть о тебе не сложат сагу,
На ты найдешь спокойный дом.

И будет тихо за стеною
Всё мимо глаз идти беда,
И солнца круг над головою,
И ты спокоен – НАВСЕГДА!»

Да, Вечность – ты сорвешь одежду,
Вещами свяжешь нашу речь,
Мне что же – век хранить надежду
Или, решившись, сразу сжечь.

Мне что же так с поэмой сдаться
Навстречу солнечному дню,
Стоять как камень и стараться
Умней предать ее огню:

«Лети обугленная строчка
Через печали в тишину…»
А может будет эта ночка,
Когда я мир опять приму?

Чтоб ты, купаясь будто в шелке,
В моих стихах мечту лакал,
И свято верил в вечный полдень
Среди заплеванных зеркал.

Чтоб ты эпические дали
Воспел, как воющий номад,
Чтоб мир, где мы о ней мечтали –
О жизни – принял ты – солдат.

Мне жизнь как тремоло звучала –
Пускай из совести венец –
Я мир увидел без начала
И не найду его конец.

И, успокоенный снаружи,
Я буду видеть сон планет,
И, в пальцы взяв чужие души,
Признаюсь – я опять поэт.

                октябрь 2002-декабрь 2006