Обрядили его, а потом осмеяли...

                А. Башлачёву
Обрядили его, а потом осмеяли.
Обсосали, облапали душу, отдали собакам.
Он им пел, а они не плясали,
А жалел хоть себя, так не плакал.

Да и заплакал бы, наше ли дело!
Я частенько, уйдя от всех, плачу.
А вот ушел он, и словно жизнь онемела.
И рассыпал последний аккорд,
                точно медную сдачу.

И позабыв о прежних покойниках,
Втихомолочку его обхапывали,
А он уже в окне стоял, на подоконнике,
А его все подталкивали да подталкивали.

И не уйти от того, что загадано.
А ему, видно, столько наконовано.
Ему хватило бы листа тетрадного,
А здесь порой осыпь хоть серебром,
                хоть золотом.

Прикоснусь я пьяный к щечке розовой...
Да к чему теперь после поминок в пляску...
А один стоит навеки бронзовый,
А другой лежит в снегу февральском.

Да плевать, от боли ли, спьяну ли.
А вот ушел. Сделал шаг в безвозвратное.
Подтолкнули к окну его и отпрянули...
...И свечей не зажечь и не раздуть ладана.

Прости, Господи, душеньку мою грешную.
Пусти, батюшка, во храм,
                на колени пасть.
Вот только песню спою не заморскую,
                здешнюю...
Спаси, Господи, да не дай пропасть.

Весна. 1990 г.