Похмелье

Я шатаюсь по барам, чтоб развлекаться,
На халяву бренди глуша,
Знакомиться и тусоваться:
У меня открытая душа!

А в барах мужики, потягивая пиво,
У стойки выстроившись в ряд,
Слюну глотая похотливо,
На танцующих баб, как на мясо в витрине, глядят.

Сев за стол, закурю я лениво,
Пофигистка, вся ни о чём,
На мужиков бросив  взгляд игриво,
Сидящих за соседним столом.

Они прозрачный поняли намёк,
Для приличья на медляк пригласив,
Позвали к себе на „огонёк”,
Штрафную рюмку налив.

Я с теченьем минут всё больше пьянею
И теряю рассудка нить,
Я во хмелю всё более балдею,
Но продолжаю исступлённо пить.

Смутно помню, как в машину сажали
(Была пьяной в доску, до сблёва),
Чьи-то руки одежду снимали,
А я лишь мычала, словно корова.

Воспоминанья кусками собираю с трудом,
Я была в полусне и бреду,
Мне помнится плохо, что было потом,
Лишь помню, как из дверцы летела на ходу.

Затем долго лежала в канаве
В лохмотьях колготок и без трусов,
А на теле рана на ране
И рот разбитый кровавым месивом засох.

               Вот так всегда — подумал Скуперфильд — не успеешь получить удовольствие,
               как приходиться платить.
                (Н. Носов  „Незнайка на Луне”)
Я очнулась в похмельной боли,
Плача, как из чрева исторгнутый дитя,
Лишённый плена, который лучше всякой воли,
Клетку Рая потеряв и ад свободы обретя.

Ко мне вернулось значенье предметов и слов,
Как открытая находка старины,
А вокруг развалины домов,
Как будто после ядерной войны.

Там где раньше жили люди
Теперь помойка и бурьян,
Сюда никто идти не будет,
Кроме тех, кто слишком пьян.

Лежу, как отбросы, на помойке гнилой,
Лежу в бессилии, не в силах шевельнуться,
Себя ощущаю совершено нагой,
Птицы срут, а я не в силах отряхнуться.

Обуреваема страданием без края
И с головой взорвавшейся на части,
Я ощущала,  что я умираю,
Но не от мук, а от отсутствия участья.

Я вернулась в ужас реализма:
Чем слаще наше наслаждение,
       тем тяжкою мы платим мздой
И похмелие — проклятие жизни.
Я проснулась с порванной ****ой.

У меня от бессилья неподъёмная срака
И я за опохмел готова этой сракой заплатить.
Я лишь смогла подняться в позу рака
И от досады по волчьи завыть.

В изнеможеньи упав на траву,
Я нассяла под себя на газон.
О, эти муки! Не может быть, что я ещё живу,
Я достаю из ****ы позабытый гандон.

В который раз со мною обошлись по хамски,
По очереди, насадив на кол,
Я поняла, что нахожусь в Закамске
И, что последний автобус ушёл.

Ушёл, оставив одну средь уснувших домов,
Когда от холода кровь  в  жилах стынет.
Я средь людей, но все закрылись на засов
И я среди города, будто в пустыне.

Куда же приткнуться и где мне согреться?
Ведь не на лавке же мне ночевать.
Мне, как бомжихе, осталось в подъезды переться,
Чтоб как-то холодную ночь скоротать.

Ещё пребывая в похмельной прострации,
Нашла я дверь не запертою на замок
И я, стуча зубами, как отбойный молоток,
Там согрелась выхлопом канализации.

Дверь входная на ветру стучала,
А за  дверью шумели тополя
И обстановка вся досаду навевала,
Я страдала и скучала,
И всё на свете проклинала,
Стенала и горько рыдала,
Грея руки меж ног у себя.

А ветер, завывая, и тревожил, и баюкал
Бесконечной песнею своей
И на пролёте верхних этажей
Дремавший бомж храпел, харкал и хрюкал.

В подвал открытая дверь,
           как некая пасть, изрыгала
Клокотание и запах нечистот,
Канализация по трубам и бурлила, и стонала,
И было слышно, как она из неплотной задвижки течёт.
И вдруг из непроглядной черноты подвала
Вышел совершенно чёрный кот.

Словно мне о чём-то жуткое знаменье,
Иль возможное мне воплощенье
Тех дум и мышлений, что душу мне гложет,
То кошачье мрачное явленье
Выразительно хрюкало тоже.

     Не в силах мук терпеть я вышла на дорогу,
В страданьях позабыв факт наготы,
И, как факт молитвы дошедшей к Богу,
Меня подобрали менты.

Я сорвалась по судьбе, как в станке заготовка,
В огне страстей рискуя сгореть,
Но пока на свете есть ментовка,
Мне не дадут умереть.

В машину со мной погрузившись,
Мент в отдел меня повезёт
И на сиденьи разморившись,
Я снова провалилась в забытьё.

Вновь очнулась оттого, что блевала,
Руками держась за прутья решётки,
И оглянувшись, увидала
Чью-то ****у чрез рваные колготки.

А вокруг ужаснейшие в струпьях рожи
И я лежу моче своей.
Ах, неужель я сдохла всё же
И теперь я в аду, в окруженьи чертей?!

Я кричу и не могу остановиться,
Блевотину размазав по щекам.
Ах, неужель мне всё это не сниться?!
Достойная расплата по грехам!

Я боли такой до сих пор не знавала,
Желудок терзающей словно ножом,
Я так надрывно на карачках блевала,
Что от натуги разразилась пердежом.

     И вдруг средь кошмара, как утром заря,
Мне ангелом явился мент во избавленье
И тряпкой с запахом нашатыря,
В чувство привёл до осмысленья.

    Ах, я всего лишь в трезвяке
И после шока в себя прихожу,
****у сжимая в кулаке,
Уж не страшась, вокруг гляжу:

Как лежат вповалку шаромыги и бомжи,
Все, чьи судьбы судьбой покалечены
И над этой людскою помойкой кружил
Кислый запах прелой человечины.
 
Настала очередь, и вывели меня
Идти навстречу к очищению,
К смыслу жизни, к свету дня,
Своих поступков осмыслению.

Я съёжилась на топчане в дежурной части,
На мне даже ниточки нет,
И тогда мент явив участье,
Прикрыться дал бронежилет.

А пред уходом санитарка трезвяка
Дала халат в прорехах, словно сыр,
И я пошла, качаяся слегка,
Пряча титьки сверкавшие из дыр.

Придя домой и от бессилья с перепою,
Упала мордой в унитаз
И радуясь внезапному покою,
Лежу, не желая вставать, и пуская газ.

Я на рвоте своей поскользнулась
И насрала я в ванну вместо очка
Потому что в очко промахнулась.
И трубы жадно залив из крана,
Я, как беспокойная рыбка с крючка,
Сорвалась из реальности в бездну дурмана.

И чугунной батарее отопления
Я выдала полный отчёт:
О том, что я домой пришла без нарушения
И рассказала все ночные приключения,
Как будто разобрав полёт.

Кое-как поднялась и подмылась,
Не обтеревшись, я упала на кровать
И беспокойною дрёмой забылась,
Продолжая похмельем страдать.

И в зыбком забытьи явилось чувство,
Что где-то рядом кто-то есть;
Как шорох или близкое дыханье
Мне явственно явилось осознанье
— Это рядом, оно явно здесь!

Глаза открыв, чтоб разрешить волненье,
Тут же я раскаялась за это намеренье,
Утратив снова временное измеренье,
Я вся обратилася в зренье.

Я ощутила шевеление волос
И услышала собственный крик:
Взгляд мой к разрыву в обоях прирос
И на вечность растянулся один миг.

Я от ужаса стала истошно вопить:
Ой, мама, мама красный попугай под потолком,
Ко мне он тянется зелёным языком,
Чтоб трупным ядом отравить!

      Я помню себя в салоне машины
И на лбу у меня заплата,
А рядом здоровенные мужчины
И все они в белых халатах.

И чудится мне, как в кофейной гуще,
Как сон среди ясного дня,
Что некто семечки грызущий,
Их шелуху кидает на меня.

И я в ответ посылаю ему меж рогов
Мой маленький, но твёрдый кулак,
Чем добиваюся смирительных оков,
После стремительных драк.

Но путы меня не сдержали,
Вы комплексами спутанные сами,
Я вырвалась в людской поток на магистрали,
Смеясь, махала снятыми трусами,
Как символом мной попранной морали.

                Я всех на земле виноватей,
                Кто был, кто будет, кто есть,
                И мне в сумашедшей палате
                Валяться — великая честь.
                (А. Ахматова)

Врач в вопросах глупость выдаёт,
Пытаясь постигнуть научным путём
То, чего никогда не поймёт,
Если будет стоять на своём.

Стучась в несуществующие двери,
Стремясь понятья на слова помножить
Он, как музыку Сальери,
Дух желает алгеброй разложить.
                Дурак — это не отсутствие ума — это другой ум.(генерал Лебедь)

А я ему кричу — нет помешательств,
Как и белой горячки — это просто слова;
Есть опыт души и ряд обстоятельств,
И ни причём здесь голова:

Есть восприятие сокрытого для  многих,
Это как от слепого отличается зрячий,
Мы просто отличны от вас — убогих :
Вы без чувств, как труп ходячий.
       
        Бред не есть болезнь, а напротив, величайшее из благ даруемых нам богами.
                (Платон  IV в. до н. э.)

И психология есть лженаука,
Петля для всех нестандартных идей.
Она для ограниченных и оправданье, и порука
От более чувствительных и чувственных  людей.

Пусть разум мой для вас безумный,
Но я разрываю привычного сознания клеть:
Если вам разум — это быт мелочно-суетливый и шумный,
То я не желаю такой разум иметь!