Вступление и Разговор первый

Где жена, там и Родина -
я говорил патриотам,
тем, кого раздражают сверчки неизвестных шестков.
Не придраться же вроде бы,
хоть - ни в какие ворота
не влезало... Не вылезло даже в партком и местком.

Где жена, там и Родина -
я говорил иммигрантам,
тем, кто дружбой тянул на хлеба добродушных канад.
Даже вкалывать годен я,
но... этот крашеный Санта...
А всерьёз, так родители - самый надежный канат.

Нам с тобою сиротствовать
выпало очень уж скоро,
полстраны проезжаем - наш тур от могил до могил -
через жлобство и скотство, и
через тепло разговоров
с подорожно-открытым народом. Ты помнишь, спросил

сельский батюшка старенький:
- Сын мой, ты где же родился?
Веришь в бога ли ты? Мусульманин? А может, крещён?
Как в ладошке пескарики,
зашебуршилися мысли,
и опять я смотрел на тебя... На кого же еще?


                ***

...а река была жёлтой - в переводе и видом,
подмывала обрывы, съедала пески,
и, огромной змеёй неизвестного вида,
уползала на север, наметив изгиб

серой бурости, зелени, рыжести, блеска -
низкорослому городу, где довелось
мне родиться, там смыло недолгую детскость
в водах цвета... пусть будет "слоновая кость".

Или, может, верблюжья? У розовых стёкол
не хватает диоптрий на правильный цвет,
а на звуки хватает - и гимном Востока
муэдзинова песня во мне столько лет...

И еще это ключ в старый глиняный город,
где в арыках гремели морские бои,
где в кантату ребячьего дикого (х)ора
заплетались и сольные крики мои.

А потом, из последней оставшейся силы,
я корыто волок, малолетний бурлак,
по воде, по земле и по травушке хилой,
рак-отшельник, сжимающий волю в кулак...
               
Что ещё рассказать мне из детских историй?
Как в жару я нырял в сумрак библиотек?
Знаешь, часто лежал прямо там, между стоек,
и читал всё подряд. Книжек читанных тех

золотую резьбу в дерматиновом теле,
сладость тяжести, хмель от картинки морской -
не уносит холодной склерозной метелью...
- Некрасиво? Ну..., времени вечной рекой.

Буду я поэтичен - без меры, донельзя,
раз пишу для тебя, а верней - о тебе,
даже если на юг  - по раздавленным рельсам,
и - по памяти, в плоскости вечных степей,

продвигаюсь - ташкентским, который неспешно,
хоть и числится скорым, считает года...
Тепловоз протрубит песню ночи кромешной,
разбивая мне сны, где струится вода.