Всегда опоздавший - второй рассказ, есе

               Всегда опоздавший


Возможно, моя история будет слегка грустновата,  но мне хотелось бы её донести людям. Она настолько проста и банальна, но при этом всём имеет огромный смысл в каждой жизни человека. Для кого-то она покажется глупой, кто-то сочтёт  её за вздор, а  кто-то посмеётся. И многие имеют похожую проблему, даже, в наше время, но не приделяют ей внимания…
  А история идёт об одном человеке, точнее ребёнке, а, может, и нет. Суть проста:
  6 утра, будильник, и, конечно же, кровать. А ещё широко раскрытые шторы, которые дают дорогу ослепляющим лучам утреннего солнца. Естественно падающие прямо на кровать. Но это никогда не мешало ему. И глаза никогда не спешили открыть свои веки. Плевать было на свет и терзающий звук будильника, даже плевать на то, что никто не интересовался его положением. И даже скрип старой кровати не мешал ему. Но что – то заставляло его вставать, но редко. Чаще всего утро начиналось с продолжения ночи.
Как бы глупо это не звучало.
      Ещё тишина, которая никого в этом доме не удивляла по утрам, помогала ему продолжать сон, который был так сладок в отличие от его будних дней.
   Но хватит об этом… Подобные картины наверняка знакомы и вам…
    Пробуждение всё-таки взяло верх, а может  чувство ответственности – оно не всегда давало о себе знать.  Так же, не всегда удавалось увидеть самого себя, даже, с утра, даже в зеркале. Оно было не совсем чистым, можно сказать, не имело права называться зеркалом. Поэтому так и висело в ванной комнате, сливаясь с тёмным кафелем. А ещё можно упомянуть о некоторых вещах, которых тоже не хватало в его жизни. Но на них и времени не было, ведь всё уходило лишь на то, чтобы набраться сил и открыть глаза.
  Есть хотелось всегда. В принципе, как и всем нормальным существам. Но путь к еде был очень холоден и мрачен. И с некой стороны слегка утруждал. Трудновато было продвигаться тёмным коридором, мимо сонных комнат, мимо лучей тёпла, которые не грели, но звали в сон, пробиваясь сквозь щели дверей лёжа прямо у самых ног. 
  Так было каждый день. Холодная тарелка всегда ждала его на столе, не всегда он уделял особое значение тому, что находилось в ней. Факт, что она была, не полностью вымыта, не мешал перекусить холодным утром. Даже с легка подбадривал. Чаще она была совсем не вымыта. Всей семье давно было плевать на это так же, как и на его утро. И он давно привык к этому. Было лень ждать, как стекает вода, чтоб умыться тёплой, но он ждал…
  А ещё хотелось быстрее одеться, чтоб стало хоть чуточку теплее. Но одновременно пропадало желание видеть одежду, когда вспоминал о том, что у него всего лишь одни чёрный мятый костюм. Бывал в стирке только тогда, когда мать вспоминала о том, что у неё есть сын, который живёт с ней в соседней комнате.
    Но и это превратилось, с самого рождения, в простые формальности.
Когда жизнь начинала приходить к рассудку, лишь тогда начиналось утро. Когда руки теряли лёгкую слабость, лишь тогда появлялось чувство существования. Когда тело держалось прямо и ноги ровно касались поверхности, тогда становилось ясно, что он давно проснулся. А не хотелось…
   И это огорчало. А чего нет хуже, как огорчённое утро. Учитывая, что даже не было надежд на то, что горечь пройдёт к вечеру…
   Одевшись, он смотрел в окно. Его глаза напоминали дно…колодца, в которое вот только что бросили камень, и вода с блеском дрожала внутри. Он выглядывал долго, с любопытством. Словно ждал кого-то с нетерпеньем. То опускал взгляд на прохожих внизу, то брал внимание на солнце, которое постепенно затягивали облака. Но потом делал вздох, и шёл к дверям. Перед тем как закрыть их, немного поворачивал голову на право, словно ждал, что кто-то попрощается с ним, но опять делал трудный вдох и медленно уходил.
  Прохожие не обращали внимания, а если смотрели, то не могли увидеть его лица. Была видна лишь опущенная голова, и глупая походка. То шаги были быстрее, то опять умедлялись. Глядя по сторонам, он шёл робко, не торопясь. Почему – то он всегда ходил с какой-то опаской. Ему как будто казалось, что за ним кто- то идёт. По крайней мере, так выглядело со стороны. То резко поворачивался, и складывалось предположение, что его кто-то зовёт…
   Не всегда удавалось во время сесть в маршрутку, которую он даже не пытался остановить. Казалось, и не ждал её. Толпа. Резкие повороты. Мелькание рук перед лицом. Просьбы передать деньги. Тормоз. А потом резкий газ. И двери, то откроются, то закроются. И с каждым открытием всё больше толпы. Опять руки и просьбы. Потом опять тормоз. Газ. Резкие прорывы, которые слепили глаза. Солнце то пряталось за тучи, то за дома, то за толпу.
 - Окуратнее!
    И как же без реплик. Иногда он был благодарен за столь грамотное выражение своих эмоций окружающей толпы.
 - Следующей? – хриплым голоском спросил
 - Что?
  - Выходите?
 - Нет!!!
 - Можно, я пройду?
Никто не отходил, и приходилось проталкиваться к выходу, что вызывало возмущение у спереди стоящих.
   Странно получалось. Ему удавалось сохранять спокойствие, когда он покидал маршрутку. Выпрыгивая с неё на тротуар, опять оглядывался назад и   неуверенно двигался вперёд. Видимо к этому он тоже привык.
   Продолжал идти, всё так же медленно. Шёл он в направлении одного места, о котором, казалось, практически ничего и не знал. Нет стремления и желания являться туда каждое утро, видеть глупые улыбки и насмешки в спину, издевательства и даже плевки.
   Бессердечность и наглость угнетали его душу с каждым днём всё больше, всё хуже давило то, что никто не осознавал своих действий, раздражала дикость окружающих и их мысль о том, что они считали диким лишь его! Как будто дрель просверливала его сердце насквозь и резала жуткая боль от отчаянья и разочарования во всём, что могло бы нести ему любовь…
  Ощущение того, что он чужой среди мира -  наводило страх. И видна была лишь глупая растерянность в чужих глазах.
   Каждый день, поднимаясь по ступенькам к каторге, он ждал падения. « Лучше падать здесь одному, чем терпеть удары от падения в мире ...», - так рассуждал он.
  8.20 – это время было его привычкой, даже надоедало. Поэтому он его частенько менял на 8.15 или на 8.12. Но оно не было привычным для остальных.
 - Опоздал! - крик приветствовал его каждое утро, иногда он даже поднимал настроение. Он всегда удивлялся, как можно каждый раз говорить одно и тоже слово, ещё и, обещая наказание, которое никогда не приходило в действие. Бывало, несдерживаясь от смешного тона её голоса, он тихо смеялся, вопреки ответным насмешкам и страху позора перед множеством других.
   - Извините, можно войти?
 - Сколько можно! Каждое утро! У тебя будильник есть, или мне тебе звонить по утрам и будить тебя. Мне стать твоим будильником? Как мне ещё объяснить тебе, чтоб ты понял, - возмущалась она так каждые день, точнее утро, - какое тебе придумать наказание сегодня?
 - А пусть он теперь получит от каждого пинок под зад! – насмехались остальные.
 - Я уже не знаю, что делать с тобой?! Родителям дозвониться тоже нельзя! Ты не в школе, вспомни это, наконец!
 - Расчёска – эта вещь очень нужна, особенно по утрам, - ехидничали некоторые девчонки.
   Раздеваясь, он слушал много чего. Конечно же, он никогда не отвечал, потому что усугублял себе этим ситуацию. И как обычно, медленно двигался не своё место. А место это находилось за первой партой, чуток левее от преподавателя. Там он чувствовал себя уютнее, чем сзади. Потом он долго шуршал бумагами и всяческими тетрадями, этим самым раздражал остальных всё больше. А, наконец, усевшись удобнее, сидел до конца лекции, не двигаясь с опущенной головой.
  Обычно никто не понимал его, даже учитель. А ещё возмущало то, что он всегда отказывался от ответов на любые вопросы. Иногда его глупые отмашки на столько смешили всех, что он сам периодически улыбался с себя.
- Ты выписал диалог на сегодня?  - зная ответ, но тем ни менее спрашивала его преподаватель.
А он угрюмо молчал в ответ…
 - Что…я не слышу?!
 - Я не знал, - и дальше продолжал аккуратно молчать. В том то и дело, что именно окуратно. Не пытаясь дать причины или объяснения, или даже войти в спор с кем -  либо. Не было попыток отстоять свой нрав, или объяснений. « Тем, кому я не интересен, не нужны мои объяснения. Они нужны лишь для смеха…»  - думал про себя, и просто молчал
 - Почему не спросил у кого-то?
 - Не знал…
 - У тебя же есть  телефон, ты не мог кому – нибудь позвонить что ли?
 - Нету…
 - Хочешь я тебе свой номер дам, может всё – таки  понадобится, - проявив интерес к его ответу, ему задали вопрос с самой галёрки кабинета.
  А он всё так же молчал…
Но очень уж давно он перестал удивлять остальных, и на него мало кто обращал внимания.
 Сидя за его спиной, всегда было видно лишь его половину лица, так как он поворачивал слегка голову в сторону. Складывалось впечатление, что пытается что-то тайком увидеть или подслушать. Чаще всего, был виден лишь его затылок, иногда казалось, что он спит. А когда ему было скучно или тоскливо, он молча смотрел влево, где за окном выглядывал что-то важнее, чем то, что происходило вокруг него в безумной клетке.
  Умный он был или нет, никто конкретно не мог сказать, даже, преподаватели. Все только делали ему замечания, на которые он мало обращал внимания, а бывало, даже, толком и не слушал их.
  Контрольные роботы, он писал невзрачно. Не хотел ничего запоминать и не делал домашнего задания. Даже списывать отказывался. Ему было абсолютно плевать на учёбу, это вырисовывалось лишь сзади. А если заглянуть ему в глаза, то там видно лишь сгусток отчаянья и печали. Может, поэтому он всегда отвергал все предложения и просьбы. И всегда опускал голову: таков был ответ на все вопросы.
  Сидя за партой, всегда подёргивал ногой, будто его стопа слегка пританцовывала под ритм неслышимой музыки. По крайней мере, для остальных. Ещё больше этот жест показывал его незаинтересованность, в чём - либо. При любых лекциях разговорах, дискуссиях и диктантах он дёргал ногой. Но не все понимали, что ритм музыки, которую никто не слышит, был лишь ритмом того, что он слышит у себя в нутрии…
  Даже если кто – то насмехался над ним, он спустя пару секунд тоже начинал периодически улыбаться. Многие не понимали его. А повод для ответной улыбки был известен только ему. Или это реакция на виду волнения, или же просто ухмылка над теми, кому хватало смелости гордиться тем, что они пытаются унизить человека, которому наплевать на них.
Но всё же, не смотря на всё это, любое обращение к нему словно пугало его. Все слова воспринимал на столько ранимо, можно сказать, с трогательностью, которая так, и искрилась в его тусклых глазах. А уж если отвечал, или входил  в разговор, то даже не хотел или боялся обернуться, чтоб глянуть на человека, с которым он говорит. А чаще всего, вообще молчал.
Всегда выслушивал замечания за то, что не успевает писать
- Повторите, я не успел.
 - Ты всегда опаздываешь, не только по утрам я вижу, - говорила диктатор.
С ним никто не хотел сидеть. В принципе такая манера поведения чаще всего рассматривается у детей в подготовительных школах или детских садах. Там дети, из-за вредности не хотели садиться за парту  к тем, кто немного отличался от других. И они не понимали, что этим можно обидеть или слегка ранить. Но здесь ситуация была немного не такой. И он вполне рассматривал её на этом примере. И не огорчался на отказы или фразы « нет, я ни за что не сяду к нему!», «Да он отвратителен!». Он считал эти ответы именно на этом уровне. Банально. Но таких людей можно даже назвать «маленькими – взрослыми» Они мало отличались от первоклашек и совсем маленьких детишек, которые не различали культуру и манеру поведения. Такие люди приравнивались к нулю. А в его глазах, они вообще не имели значимости и не имели звания «нуля».
   Он был порядочным и уважал учителей. Но тем ни менее умудрялся опаздывать даже на уроки физкультуры. Обычно приходилось  одному переодеваться в  раздевалке, ведь у остальных давно был урок.
Опаздывал на все собрания и экскурсии. Опаздывал на всяческий транспорт. Отставал в строю, в силе, в превосходстве. Опаздывал за новым, за давно пройденным, за прекрасным, за любовью…Он опаздывал жить…Он опаздывал жить и существовать в реальном мире, ощущать покой и равенство, счастье и  гармонию, но никогда не опаздывал за душой!
   Он отличался... Не умом, не внешность, не речью, ни повадками. Он всегда и везде опаздывал. На самом деле он отличался миром. Своим миром души, который никому не дано понять, который угнетали снаружи, и плевали в прекрасное его лицо. Судили за его яство. Его оскорбляли не только в кругу друзей, но и в семье. Ему нигде не было видно уважения и ласки. Не слышно звука любви и  тепла. Поэтому он жил не так, как привыкли существовать все. Ему был обеспечен уют в его душе,  одиночестве мыслей. Он понимал себя и ему этого было достаточно. И не видел смысла казаться ясным для кого – либо. Зачем показывать для кого-то обьяснеие самого себя, если сами они ничего толком о себе и не знают.
Ему давно стало ясно то, что в мире всё святое ушло в глубокую и чёрную пропасть безнадёги и пустоты. И всё, что можно найти святого – это всего лишь свою душу, четь и красота которой зависит лишь от тебя. И лучше оставаться жить в гармони своего мира, чем ходить серым человеком в этой давно утерянной массе толпы. И его философию мало понять. Её нужно почувствовать, чтоб представить на миг себе, как это – быть тем, которого не понимают.
   Жизнь – это сплошные понятия и правила, образованные на основе воображаемой судьбы и рамки жизни. Рамки, которую никому не сломать, не сжечь и не искоренить из человеческого разума. Лишь отгородиться на миг от неё можно в своём собственном мире. Ведь там тебя поймут. Поймут те, от кого ты не ждёшь понимания, поймут те, кто ты захочешь…
  Я более чем уверенна, что Вы не ожидали такого глупого окончания этой истории. И возможно, немного разочарованы тем, что тратили на это время. От этого короткого урывка из жизни маленького человека, который живёт на данный момент лишь малым, чем только можно жить, каждый увидит свой смысл истории. Кто – то увидит себя, а может кого – то из своих друзей. И, возможно, даже попытается теперь проникнуть в жизнь тех, кого мы не слышим…или просто не хотим слышать.
   Финал истории открыт, так как жизнь длится, и не мне решать её конец. Выдумывать финал было бы глупо и не правдиво. Начало истории Вы увидели выше…






«На данный момент большинство людей живёт в себе, а не в суровом мире сказок.
Не нужно угнетать их за это. Нужно просто понять то: что не только он отличается от тебя, но и ты от него»

               


                Танат