Ты всё крутишь динамо, казённая курва-машина...

Северный ветер




Я почти с умилением, что ни октябрь, замечаю,
Как точны и надёжны часы-перезвоны синиц.
Так добротны все дыры заварочной ложки для чая –
мельхиоровой штучки-ракушки для знающих лиц,
для натур домовитых, художников с даром уюта,
для Романовны, - детской отрады моей, - например…
Залютует мороз, зачадит тридесятая смута,
но для птиц и людей есть покровы завещанных вер.

И как только в конце октября север выдохнет стужу
на усыпанный ярко-паническим золотом клён,
полетят, засвистят они, - бодрою дурью наружу, -
северянки-синицы с ледовых онежских сторон,
с беломорских краёв, с соловецкого дикого камня,
с серединной, вовек не знававшей серёдки, Руси.
Как нужна в холода теплокровного дома рука мне!
Повинюсь я, взыскуя тепла, пред Отцом в небеси!

В вечном вопле «Варавва!», в неведенье хриплого люда,
в новоявленном веке-Пилате, в разгуле ворюг –
повинюсь, ибо видел и жил, повинюсь… И не буду
возвращаться ни духом, ни сном на обещанный юг.
Ты всё крутишь динамо, казённая курва-машина!
Не судьба, и на выдохе жизни, забыть о тебе.
На морозе горда красно-снежною гроздью рябина,
как гордится значком ворошиловец – Моцарт в стрельбе…