Редиска

22 января сего года я вылетел на весенний семестр преподавания русской поэзии в университет города Талса в штате Оклахома. В дорогу я захватил недавно вышедщую книгу моего товарища, с которым мы прошли 7 сибирских рек — бывшего известинца Л. Шинкарева «Я это все почти забыл». Она посвящена дружбе с его и моими близкими друзьями, знаменитыми чешскими путешественниками Иржи Ганзелкой и Мирославом Зикмундом, которую не смогло разрушить даже ничем не оправданное трагическое вторжение брежневских танков в братскую страну. По-моему, это самая лучшая, самая правдивая книга о том, как все это произошло, написанная с человеческим тактом, свойственным искреннему сопереживанию. Мои соседи по самолету — интеллигентные думающие люди заметили, что у меня глаза на мокром месте. Мы невольно разговорились о многом, в том числе и о том, как грубость, насилие, унижение других людей ставят под угрозу наши надежды и взаимоотношения — иногда необратимо.

Одна из наших попутчиц описала нам как свидетельница крошечную вроде бы историю, произошедшую в прошлом году, но вырастающую до символа унижения одной безответной пенсионной бабушки, продававшей недалеко от ВДНХ выращенную ею редиску, которую у нее отобрал милиционер, да еще и составил акт в отделении. Все это — и глобальное, и вроде бы крошечное частное — вдруг горько и пронзительно соединилось во мне, и я там же, в самолете, написал стихотворение, которое вам и посылаю.

А рядом с метро «Алексеевская»
алеют редисок мазки,
как будто бабусями сеются
на серых асфальтах Москвы.

На бывшие ящики манговые
бабуси кладут их пучки,
пиарствуют,
     но не обманывая:
«Хрустявые,
      с грядки почти».
Но без уваженья и жалости
облавы идут на бабусь.
Кому же сегодня пожаловаться,
тебе,
    пенсионная Русь?
Одна в отделенье отчаянно
редиски пришла выручать:
«Начальника, дайте начальника…
Не то пропишу вас в печать!»
А рядом
     путана из Болшева
не стала сидеть в стороне:
«Ты, бабка,
           рыдай,
                да побольше —
начальник идет в окне»…

Летел я над всем человечеством
под сдержанный  «Боинга» рев
с приросшим и в небе отечеством,
и с книгой твоей, Шинкарев.

И мне удивлялись попутчики:
«О чем это плачет поэт?»
Я плакал о Ганзелке, Дубчеке,
о наших надеждах тех лет.

Нельзя допускать унижения
с опаздыванием стыда
ни перед страной, ни женщиной —
ведь каждый из нас как страна.

И, танками весь переломанный,
я чувствовал боль в позвонках,
лишь книга — не Ленина — Лёнина
тепло сохраняла в руках.

С тобой был я рядышком, Боже,
но слышалось вновь, как во сне:
«Ты, бабка, рыдай,
                да побольше.
Начальник идет в окне».

С глазами навек виноватыми
я взгляд с облаков не сводил.
Начальника в иллюминаторе
искал я и не находил.


22—23 января 2009 г.,
самолет Москва — Талса