***

Девочкам  Маалота
 
Опять творят кладбищенский обряд,
Опять проспали в празднике кого-то
(который день, который век подряд)
Убийцами нарушены субботы.

На кладбище открыты все ворота. 
Веселый май печальней октября,
Любимый Лод несчастней Маалота..
Учиться в школе, радоваться дню,

Писать стихи, молиться страстно Богу -
И вдруг, придти к смертельному огню
Давным- давно назначенной дорогой.
Теперь тебя никто не защитит

От роковой гранаты, или пули.
Ни щит Давида, ни молитвы щит.
Прощай любовь, и виноград в июле,
И белая, как бабочка тетрадь.
       
Ах, мамы, вы любить не запрещайте!
И мячики, и мальчики, и мать,
И все, что остается жить,
Прощайте!

А школа вся, в пожаре  и дыму.
Сгорят в огне сиреневые платья.
“Я разве сторож брату своему? “-
Сказал прохожий и оставил братьев.

Никто не спас, не вывел, не помог.
Считали баксы  лавочников руки,
И если есть на самом деле  Бог.
Как допустить он мог такие муки,

Я не могу представить ни на миг.
Соседскую девчонку неживою,
Что стоит мудрость всех библейских книг.
Когда так страшно плакальщицы воют.

Зачем орать о благородстве зря,
Когда ещё живут все Окамото.
И светлый май, чернее октября,
И город Лод, мрачнее Маалота,


Мы пускаем разных Окамот
По воскресеньям или по субботам.
Они живут в тот час, когда плывет 
Кладбищенский набат над Маалотом.

И  ночь темна, как пропасть и овраг,
И нет в стране ни мира, ни порядка
И внешний ли, иль внутренний ли враг
Преступный глаз не сводит с той кроватки,

Где спит малыш. Следят со всех сторон.
И каждый день предчувствиями полон.
Зачем так много кладбищу ворон,
Хотя б один ученный черный ворон.

Но вот летит раскаркавшихся тьма,
Когда в атаке мы иль в обороне.
Мы провороним все свои дома,
Когда один хоть дом так проворонен.

Когда наивность детская в расчет
Берется террористом и ребенок,
Один из тех, кем козыряет чёрт
Один из самых первых погребенных.

А тот, кто им  пожертвовал - живет,
О, если б власть Царя изведать мне бы.
Я б распорол кощунственный живот,
Сожравший жизнь, и заслонивший небо,

Когда позволишь царствовать рабу,
Тогда повиснут над страной проклятья.
Сиреневые девочки в гробу.
Висят им не подаренные платья.

Вот босоножки лучшие из всех,
Которые для них никто не купит.
И кто-то рад, и где-то вспыхнет смех,
Когда труба твой смертный час протрубит.

Опять к войне взывает барабан.
Кому-то стало в госпитале лучше.
Не по грибам пошли, а по гробам,
Такая школа мужеству не учит.

Когда могилой хочет стать земля,
И нет конца упрекам бесконечным.
И прочь бегут чуть свет учителя,
Оставив своих малых подопечных

На произвол “Катюши”  и врага,
На произвол судьбы и автомата,
Когда кому-то шкура дорога,
А после долго ищут виноватых.

Мне зябко в мае.
Словно бы пурга.
Так холодно, как прежде не бывало.
У девочки оторвана нога,

Достойная балета, или бала.
У матерей совсем не стало слез,
Уже три дня, и может быть неделю,
На девочек и завтраков не делят.

На самом деле смерть совсем всерьез.
Не выдумка, не сон - на самом деле,
Попробуй-ка в такую боль поверь.
Все небо - свежевырытая яма.

Все, кажется, вот-вот откроют дверь,
И девочка войдёт и крикнет: «Мама!.
Я так устала, дай скорей поесть».
В песке лежит расстрелянный ботинок.

Я мстить зову, всегда уместна месть,
Когда детей наивных и невинных,
Шлют торговать мечтою на базар.
Когда они участники позора,

И детские библейские глаза,
Становятся мишенью для террора,
Когда детьми торгуются и мстят,
И гибнет гений будущий до срока,

Когда мосты девчонками мостят,
Не знающими жажды и упрёка.
И ленты вместо сабель, и букварь,
Прихлопнуть должен глотку пулемёта,

Тогда чернеет в горе календарь.
Опять проспали в празднике кого-то.
На кладбище открыты все ворота,
Убийцами нарушены субботы,

Как было это некогда, как встарь,
Когда уснувший караулит ложе,
И с поля боя убегает стража.
Мы колыбельной сыну не споем:

“Спокойной ночи” – доченьке не скажем.
Вновь кровь детей окрасила песок.
Большие дети Ближнего востока.
Вас лошадь бьет копытами в висок

Страшней, чем в фильмах ужаса Хичкока.
Прекрасен мир, и все вокруг цветет.
Но даже солнце не поднимет сына.
И этот майской рощи эшафот,

И этой старой пальмы гильотина,
Запомнится пусть всем живым навек.
Смотри, пришли в больницу за вещами.
Ёще вчера был сын, был человек.

Вот маленькой девчонки завещанье.
Играют дети, тысячи детей.
Готовятся к батмицвам в их тринадцать.
Птенцы, не зная участи своей,

Мечтают перед смертью надышаться. 
Плывет над Маалотом страшный стон,
Убитых ждут кладбищенские выси.
В постскриптуме виновник осужден,

Пусть создадут хоть тысячи комиссий.
Одни безкосы  ленточки висят.
Остались без детей в коробках игры.
Убитых малышей не воскресят.

Их не вернуть и матери не вытрут
Внезапных слез пролитых у могил.
На старой блузке кровь цветочком алым.
Вот кипа - та, которую носил,

Вот кеды-те,  которыми играл он,
Вот карта, где волшебные миры,
Вот глобус, вот пенал, вот этажерка.
Кому-то, словно карта для игры,

Понадобилась только эта жертва.
Для банка крови, только эта кровь-
Кровь девочки несовершеннолетней.
Европа пусть в своем  бесстыдстве, вновь 

Распространила по вселенной  сплетни, 
Что мы убили собственных детей,
И сами  в траур вырядили лица.
По ихним представлениям  еврей

Всегда самоубийца иль убийца.
Стреляют по рукам иль по ногам.
И где-то этой детской казни рады.
Мы дали видно повод лгать врагам.


Есть в каждой лжи глухая доля правды.
Опять ведется долгий разговор,
Опять целует Кисенджера Коллек,
И шарит в нашем полушарье вор,

И не хватает доноров и коек.
И ждут в гаремах сладострастных гоек
И, под Кораном прячется топор,
И траурные пишутся стихи,

И сын твой должен Молоху достаться,
И дети погибают за грехи,
За смертные грехи старух и старцев,
Как - будто ради всех его причудю

И ради блажи страшного убийцы
Бессмысленный свершиться должен суд.
И падает подстреленною птицей
Девчонка, красивей которой нет.

Точеный стан и яблоками груди
Она невеста, ей шестнадцать лет.
Но свадьбы никогда у ней не будет,
И не коснется рук ёе трава,

Не мыть лица ей дождиком от пыли.
Она в другом краю.
Она мертва.
Она который час

Лежит в могиле.
Всё для других -
Морская  благодать,
Всё для других -

Все в мире карнавалы.
И купленная к празднику кровать,
И новое для свадьбы  одеяло.
Земля, все флаги черные одень

Промчится ночь, родится новый день
Пусть каждый камень молится и плачет.
Вновь промелькнула террориста тень
И не спасет невесты мальчик,

Когда пробьёт её смертельный час,
И ангелы споют ей скорбным хором.
Все те же панихиды каждый раз.
Все тот же грустный разговор с укором.

И только проглядевший свадьбу глаз,
В повязке черной прокружит, как ворон.
Мне раздирает душу детский крик
Порой приходит помощь слишком поздно

Погибли все: невеста и жених,
И свадьба их отпразднуется в звездах.
У каждого из нас судьба одна
Любой из нас всегда - спасенный чудом.

И прыгнувший мальчишка из окна,
И не успевший выпрыгнуть оттуда.
И этих катафалков страшный путь.
И этот май, израненный шрапнелью

Пускай научит нас чему-нибудь,
Чтоб детям спать спокойно в колыбелях.