После откровения

Все по-прежнему плачет и тает в стекле отраженье
И в истерике бьется на видеопульте рука.
Виновата сама – ведь меж строк было остереженье,
Но такое читать на филфаке не учат пока.

Шизофреник-экран, как назло, соль втирает в порезы,
Словно боль головную мечтает развить в суицид.
Но аптека закрыта, и мчат мимо лайна подъезды,
Им плевать, где сейчас абонент, -- он молчит.

Я не плачу при людях: и так на Земле мало суши,
Размывать эту четверть собою – смешно и грешно.
Он не примет меня; но Господь, сохрани наши души…
Может даже и врозь, но пусть будет все так, как должно.

Мне не страшно уже: то язычество –  бабье, пустое,
Наказанье при жизни все лучше, чем после нее,
Я, на милость твою несмотря, заслужила такое:
Слишком быстро пыталась разжечь, что горело само.

Безразличьем считала я часто святое молчанье,
Приняла слишком рано обманчивый штиль за покой,
И печатное слово заслуженно тащит к закланью
Столь беспечного агнца, что плохо дрожал над тобой.

Слишком рано поверила в святость сердечной скрижали
И не вовремя в мед залила ложку дегтя-игры.
Почему мы любимы не теми, кого обожаем?
И зачем обожаем того, у кого нет любви?..