Я в прошлой жизни был наверно лошадью...

Я в прошлой жизни был наверно лошадью,
едва увижу удила, кусаю в кровь я кромку губ,
и покрывается меловой проседью
мой черно-угольный вихрастый чуб.

Подпруг я не любил и седел кожаных
узду и ненавидел стремена,
а лошадь что подковами закована
уже раба, она уж не вольна.

Я в прошлой жизни был наверно лошадью,
и скинув с плеч очередного седока,
я мчался в степь окрашенную осенью
и скинув упряжь, жизнь была легка.

Мне снились табуны гнедых коней
когда вздремнув в дубраве у кургана,
сквозь сон я чуял запах сухарей
и плесы волн у Ейского лимана.

Я в прошлой жизни был наверно лошадью,
арканов я боюсь как ладан черт,
пылала зноем степь последней осенью,
меня казаки заарканили в упор.

Я не жалел что этого носил,
он сухари мне скармливал и сахар,
он мне слова такие говорил,
наедине со мной лишь только плакал.

Я с ним сроднился, стал его беречь
из боя выносил едва живого,
он мне порой рассказывал про сечь,
а иногда не скажет даже слова.

Казак и конь, единым были целым,
он так меня любил и так меня берег
когда он уплывал на пароходе белом,
я расставанья вынести не смог.

В пучину волн отчаявшись, упал,
я плыл захлебываясь, с волнами играя
а с корабля мой друг в меня стрелял,
нарочно мимо и навзрыд рыдая.

Его никто за то не упрекнул,
лишь сцена однобокая, немая
когда один усатый есаул
ему помочь решился понимая.
Сижу в тени у Привокзальной площади,
у памятника всаднику с конем.
Я в прошлой жизни был наверно лошадью,
что даже в этой думаю о том.