Лялька

ЛЯЛЬКА

На дверях подъезда девятиэтажки
Мимо проходящий мог увидеть каждый
На доске шершавой буквы-лилипутки,
Яркими мазками: «Лялька – проститутка».

И в Совет от рьяных жителей подъезда
Полетели письма с нотами протеста:
- Оградите дочку от влиянья скверны!
- Лялька дрянь-девчонка. И больна, наверно.

В видиках лишь дочки смотрят на экране
То, что Лялька может делать натурально.
Так что разберитесь и примите меры,
Наш подъезд мириться с сексом не намерен!

... В комнате двадцатой, здании суровом,
Мнется наша Лялька на полу ковровом.
Перед нею дядя в кресле тронной масти:
- Расскажи-ка, дочка, про свои напасти!

Как ты докатилась до такой вот доли:
То в машине с Витей, то в подъезде с Колей?
Ведь с твоей красою и такою статью
В сказках лишь принцессу стоило играть бы.

Так вот молвил дядя, а на самом деле
В памяти итожил прожитое время:
« Где же мог я видеть тех бровей размахи
И ресниц разлеты, словно крылья птахи?»

Матовая кожа, синие глазищи.
Он в толпе такую выбрал бы из тыщи.
Чуть покрыты губы перламутром смазки...
- Сказки любишь, дядя? Ладно, слушай сказку!

... С ранних лет судьбину маленькой принцессы,
Видно, предсказали сказочные бесы.
Было ей два года, а папаша милый
Растворился в дымке, словно снег озимый.

Мать растила дочку как бы между прочим.
Но однажды в доме появился отчим.
Признавал тот отчим истину едину,
И единый лозунг: «Веритас ин вино!»

Девочке тринадцать минуло покуда –
Тесно уже в доме от пустой посуды.
Мама с дядей песни по ночам горланят,
А уроки в школе плавают в тумане.

... Осенью однажды, пьяной темной ночкой
Надругался отчим над приемной дочкой.
Песню испоганил дикой нотой фальши...
Посадили гада. Ну, а ей как дальше?

Жизнь пошла не гладко – всё сплошные кочки,
Матери под сорок, и пятнадцать – дочке.
Что ни день, то новый «папа» на пороге,
И топтали в танце пол чужие ноги.

Аттестат в кармане, ну, а жизнь-то рядом.
И одеться надо, и обуться  надо.
Мало одежонки, да и та – лоскутья.
И стоит девчонка – витязь на распутье...

Где же в это время были вы, соседи?
Только глухи двери в праведном подъезде.
Со своим семейством разобраться надо –
Уберечь от улиц ветреное чадо.

Никому нет дела до беды сторонней...
Понеслась упряжка в бубенцовом звоне:
Вместо слез – веселье, вместо стона – шутка.
И из Ляльки вышла экстрапроститутка.

За ее ресницы, за ее колени
Дрались депутаты, от вина шалея.
Через звон бокалов, до краев налитых,
Дотянулась Лялька до слоев элитных...

- А теперь припомни, из Совета дядька,
Тот банкет стихийный, где была и Лялька.
Как, сомлев от ласки, в жаркой финской бане
Одарил девчонку пачкой премиальных!

Что бледнеешь, дядя? Что бледнеешь, милый?
Или испугался схожести фамилий?
Что же сердце сжало вдруг мохнатой лапой?
- Я твоя... Не верю... Нет, не верю! Папа?!

Губы посинели. Руки, как чинарик,
Судорожно ищут валидола шарик.
Отозвались окна вдруг стеклянным стоном.
Вскинулся! Но было уже слишком поздно...

На доске асфальта, словно бы на школьной,
Разглядел он то, что вспоминалось с болью:
Сомкнуты ресницы, краски щек увяли,
А из губ капризных ручеечек алый.

Не на тройке борзой, а в машине « Скорой»
В морг умчали Ляльку бешеные кони.
Ну, а в кресле тронном, с родственным приветом
Прикорнул навеки дядя из Совета...