Пластик

“This is major Tom to ground control,
I'm stepping through the door
And I'm floating in a most peculiar way
And the stars look very different today“

За окном маленького бизнес-кафе сидят 2 Тома Круза в компании Кейт Уинслет и Риз Визерспун. Совсем недавно в кинотеатрах прошла какая то кассовая и до жути невразумительная картина с их участием. Поэтому, совершенно ясно, что в этом сезоне они будут безумно популярны. Официантка - по моему, это была Оксана Акиньшина, но я не уверен - подошла к моему столу и, как мне показалось, слегка брезгливо поставила чашку кофе и круасан с кремовой начинкой на мой столик. Я наблюдаю за Крузами и их спутницами и мне становится смешно.

Первый - более состоятельный, это видно по двубортному пиджаку, вероятно, какой-то престижной марки. Пусть сам Том Круз так никогда и не оделся бы, но это выглядит менее несуразно, чем одежда его товарища - спортивная ветровка "Пума", слаксы и кеды. Неповторимое сочетание. Риз и Кейт, девушки, как будто совершают путешествие вглубь стола. Либо они просто не понимают, где они очутились, либо что-то приняли. У Риз бретелька сползла на плечо, вторая тоже вот-вот опадет, грозя оголить "мощный торс" девушки. Кейт начинает засыпать, стекая под стол. Вот он, путь, лежащий сквозь тернии к терниям. Звездам остается лишь горестно хихикать. Их эпоха близится к концу.

Я расплачиваюсь с официанткой, которая с пристальным отвращением изучает мой видок. Да, не сахар. Покинув кафе, прохожу через террасу, на которой по прежнему о чем то заживо гниют 2 Круза, Риз и Кейт. Засмотревшись, натыкаюсь на Кита Ричардса, который издает презрительный смешок, поправляет волосы, и исчезает за дверями магазина с пиратскими СИДИ.

Лишний раз подмечаю, что это всё банально до скуки, и убеждаю себя в том, что еще не поздно всё исправить. Еще один том Круз. Молодежь, конечно, несколько более оригинальна в подобных вопросах. Но, возможно, что это мне только кажется. Большинство из них я попросту не узнаю, и с одной стороны - это великолепно. Хотя, вот сам Эрнесто Чегевара, вот Молко и Тимати, черт бы их подрал.

И мне ужасно не хочется идти на работу, потому что мой босс - Марлон Брандо, а мой коллега - Владимир Вдовиченков. И домой возвращаться нет сил, потому как таксистом обязательно будет Сами Насери, а в подъезде меня обязательно встретит соседский Джаред Лито.

Я валюсь на диван, долго плачу. А когда наконец засыпаю, мне снится отец.

Он умер, когда мне было 9 лет. Мы слоняемся с ним по местам, где когда-то часто прогуливались, сейчас середина зимы. Я его почти не знал, он жил отдельно от нас с матерью. Наверное, поэтому, я постоянно смотрю на него со спины, и мы ни слова не говорим друг-другу. Затем, мы оказываемся в старой квартире с облупившейся штукатуркой и поседевшими стенами. На стенах - десятки старых фотографий, я люблю искусственно создавать подобный эффект в цифровых редакторах. Старая мебель, ветошь, затхлый аромат - это уже почти не сон. Отец вылазит на карниз, густо поросший до жути ненатуральной травой. Это уже не зима. Он оборачивается ко мне, но это уже не он. Он раздулся, и напоминает мне актера, игравшего индейца Экзибише из старой классики - художественного филма "Мертвец" Джима Джармуша, но я уверен, что это всё еще он. Он хрипит, судорожно хватая воздух. Я различаю какую то аббревиатуру, по моему, "ВВВ", он трижды повторяет, свешивается за карниз - за пределы моего сознания - и падает, исчезая из моего сна. Возможно, уже навсегда. Я понимаю это, закрываю окно. Старая рассохшаяся рама трещит, угрожая сойти с петель. В смешанных чувствах я оборачиваюсь, не надеясь на то, что этот липкий и до боли в груди осмысленный кошмар вообще закончится. А может оно и к лучшему. Я вижу на стене высеченную чем-то знакомую аббревиатуру и, собственно, ее расшифровку: "Время возвращать вещи"...

“For here
Am I sitting in a tin can
Far above the world
Planet earth is blue
And theres nothing I can do ...“

Проснувшись, я понимаю, что мой сон затянулся. Уже половина первого дня, а я так и не понял, что пытался донести мой отец, который был индейцем, имя которого переводится как: "Тот, кто говорит громко, не говоря ничего". Проще говоря, я в ахуе. Сегодня суббота, и я этому рад. Это значит, что можно весь день провести в теплом лоне своей маленькой квартиры на шестом этаже, читая то, что раньше называли контркультурной прозой. Точнее, можно было бы, если бы не одно большое и противное но. Мне необходимо обставить одно дельце в центре города, в главном месте дислокации всех Бредов Питтов, Томов Крузов и прочих Орландо Блюмов мира сего. Сделаю оговорку, мой мир давно уже сжался до пределов этого серого города. А порою сжимается до состояния коллапса - до моей комнаты.

Я выхожу на лестничную клетку, спускаюсь пешком - лифт сломан. На ступеньках спит бродяга, и выглядит он как бродяга. Я, кажется, этому рад. Накидываю капюшон и вылетаю на улицу. Далее меня ждет поездка в метро с толпой героев телешоу Дом 2, Романом Павлюченко и Чеви Чейзом - бюджетные варианты. Особняком стоит Николай Васильевич Гоголь. Интеллигенция надменная. В ужасе покидаю вагон, первым влетаю на эскалатор, и перюсь в проезжающие мимо билл-борды. На одном из билл-бордов причина всех моих бед - голова Тома Круза, а над ней, отвратительным безвкусно подобранным шрифтом ужасно-розового цвета выведено: "Миссия выполнима! Запатентованная авторская технология кандидата различных наук Фридриха Хильшера вполне способна воплотить ваши мечты в жизнь! Вас всегда ждут квалифицированные специалисты регионального хирургического отделения специального назначения компании "Анненербе", готовые обеспечить вам индивидуальность и отличное самочувствие!" Далее следует не менее витиеватая эпопея о низких ценах, кратчайших сроках, промытых мозгах и прочей маркетинговой ереси. А на самом деле всё обстоит следующим образом: бесчеловечные методы вживления имплантантов, дробление лицевых костей черепа и наращивание новых посредством применения технологии стволовых клеток. За три часа, в любом из трех существующих в городе филиалов, Вы можете отречься от собственного эго, а через пару недель, когда у  Вас появится новая икона, прийти вновь и повторить процедуру. Стоимость, как известно, зависит от актуальности предложения и сложности работы. Впрочем, бюджетные варианты способен позволить себе практически каждый.

Честно сказать, мне уже порядком надоели недоумевающие взгляды в мою сторону. Мне, конечно, наплевать, ведь личность я самодостаточная, но получить по голове от Оскара де ла Хойя прямо на выходе из метро было весьма неожиданно. А когда с меня, пускающего слюну, стащили мой вышедший их моды худ и прорезали классические джинсы я в конец опешил. Пара пинков по лицу, разбитый раритетный эрикссон. Хорошо хоть фотокамеру оставил дома. Моя последняя мысль: «А когда ты последний раз ее брал? Фотографировать то теперь некого!»

Неужели мой сон был настолько банальным?

“Ground control to major Tom
Your circuits dead, theres something wrong
Can you hear me, major Tom?
Can you hear me, major Tom?
Can you hear me, major Tom?
Can you....“

Я долго иду по аллее, щедро усыпанной дарами золотой осени, Такое ощущение, что закат застыл, будто пытаясь привлечь мое внимание. Я складываю пальцы пистолетами и свожу руки перед глазами так, чтобы получилось что-то вроде рамки. Жаль, что забыл камеру, великолепная композиция, щерюсь, мысленно выставляю выдержку на 1/20 секунды и сужаю диафрагму до f/11. Аллея, начинаясь в нижнем левом углу уходит на треть вправо и вверх, так, что закат на горизонте расположен теперь по золотому сечению. Мысленно спускаю затвор. Пщуух. Тут листья начинают тлеть прямо от краев кадра к центру, образуя нечто липкое и коричневое, солнце тухнет, я убираю от лица импровизированный видоискатель и обнаруживаю, что осень кончилась. Становится холодно. Я смотрю на свои разрезанные джинсы и рваный худ, поднимаю ладонь к лицу, и обнаруживаю, что нос мой сломан и из него сочится кровь. Лицо горит. Я кутаюсь в свои лохмотья, убегаю с ужасной аллеи, ветер срывает капюшон и треплет немытые кудри. Ковыляю в темень, спотыкаюсь, и скатываюсь пролета на два вниз. Джинсы треснули по швам, поэтому я спинываю их, от худа пользы теперь тоже ни на грош. Подымаюсь, открываю ближайшую дверь, пытаясь убежать от захлестнувших меня порывов воздуха (?) и вырываюсь на огромный танцпол. Люди, не прекращая танцевать, склоняются ко мне. На лицах безумные улыбки, в руках канцелярские ножи. Лучи стробоскопа отсвечивают от поверхности лезвий. И сквозь частокол лазерных полохов я вижу, как ножи поднимаются к их лицам, они разрезают свои щеки, выкалывают глазные яблоки, на мой торс падает ухо, пенис начинает пульсировать. Я абсолютно голый.

Частично оправившись от ночного наваждения, я поправляю одеяло, обнаруживаю четыре бутылки бадвайзера в своих ногах. По привычке проверяю, сросся ли нос, раскуроченный де ла Хойей. Куда уж там, зажил бы он самостоятельно, после такого то хука. Моя левая рука возлегла на заднице Риз, а правая обвивает шею Кейт. И я думаю, кто из них первой слижет мой утренний стояк.

Поняв, что ни одну из них пробудить от наркотического сна мне не удастся, я шагаю в ванную комнату, дабы «омыть свои чресла и привести затекшие со сна мышцы в тонус». Там же я тщательно очищаю кожу лица гелем от виши, чищу зубы колгейтом, глядя в зеркало на безупречно прямые черные волосы, широкие скулы, и нос с благородной горбинкой. В местном отделении «Анненербе» мне сказали, что готовых макетов Дэвида Боуи у них пока нет, но по предварительному заказу их доставят через три-четыре недели. Чтож, лицо Тома Круза, как первый опыт — тоже не самый плохой вариант.

Я еще раз проверяю нос, натягиваю левайсы и пересчитываю прибыль, полученную давеча с продажи кеноновской зеркалки.

(Лирика: David Bowie - Space oddity)