Здесь хочется жить

Здесь все белое.
Кипельно-белое.
Настолько чистое, что режет глаза.
Нет, не чистое.
Кристально стирильное.
Абсолютно все: пол, выложенный белой кафельной плиткой, стены, выкрашенные в белый цвет, и потолок настолько светлый и высокий, что даже не падает тень.
Тебе страшно сюда заходить.
И не потому что ты боишься нарушить искусственно созданную чистоту.
Вовсе нет.
Ведь все продумано до мелочей. На всякий случай. На входе выдали синие бахилы на ноги, халат и маску, здесь даже мельчайшие частицы пыли могут стать причиной чьей-то смерти.
И ты идешь. И не можешь объяснить самому себе, почему тебе сейчас так страшно. Идешь, скрипя ногами по блестящему полу, нарушая тишину. Кругом яркий свет. Пугающе-яркий. Хочется закрыть лицо руками. А еще лучше убежать прочь. Прочь от этого резкого, неприятного запаха лекарств, прочь от ослепляющего света, от бесконечного белого фона. Ты идешь по длинному коридору, навстречу движутся люди, одетые точно также, как ты. И все молчат. Кажется, что ты один здесь.
Смотришь вокруг.
Стеклянные двери, двери, двери. За ними одинаковые помещения — голое, ни чем не зановешенное окно, четыре железные кровати по бокам стены и раковина у входа. Наверное, чтобы зайти и сразу же вымыть руки до тех пор, пока они не станут скрипеть от мыла. Стирильность. В некоторых палатах замечаешь колыбели, больше похожие на клетки. Пустые клетки.
Ты движешься дальше — вперед.
Идешь и разглядываешь детские рисунки, висящие на стенах, - серые и безликие картинки, выполненные простым карандашом. Ком подкатывает к горлу, ты ускоряешь шаг, поворачиваешь налево и, неуверенным движением открыв двухстворчатую дверь , попадаешь в огромный зал.
Кафельный пол и кафельные стены. Яркий солнечный свет заливает все пространство, ты смотришь на эти белые полосы...
Пыли нет!
Эта прозрачная солнечная вуаль сильнее и чище искусственного освещения. Оглядываешься вокруг. Справа от тебя бок о бок стоят три стеклянных шкафа, полки которых уставлены бутылками с медицинсткими растворами, картонными коробками, подносами с инструментами. Около окна — небольшой стол. И все в идеальном порядке: больничные карточки, справки, широкие листы с назначениями врача. Между рядом шкафов и столом до самого угла стены вереницей расставлены штативы, на крючках некоторых из них висят литровые пакеты, наполненные мутноватой жидкостью, и тоненькие провода, на конце заканчивающиеся длинной иглой в пластмассовом колпачке. Это системы. Слева вдоль противоположной стены от двери и до самого окна стоят узкие больничные кушетки на одинаковом расстоянии друг от друга. Около каждой — несколько странных электронных приборов и крючок, приделанный к спинке с перевернутым вниз прозрачным пакетом. Здесь лежат дети, разного возраста, но одинаковые на лица — бескровно-бледные, безжизненные с темными кругами под глазами. Ты пытаешься не смотреть на них, да и они не смотрят на тебя. Их взгляд застыл на потолке в то время, как по тоненьким трубочкам в их хрупкое тельце течет яд, чтобы хотя бы чуть-чуть продлить жизнь.
Или мучения?
Стараешься не думать об этом.
Медсестры катят к кушеткам все новые и новые штативы, раз за разом достают из шкафов стеклянные бутылки. Монотонный звук и механическое движение. Пищат приборы, но на экране снова высвечивается временной лимит и количество капель в минуту. Снова новый пакет — скрип колесиков по кафельному полу — звук работающего счетчика. И все молчат: медсестры, врачи, дети.
Все равно, что умер кто-то.
                Или умирает?
Ты проходишь ряд кушеток. Направляешься к окну. Медленным движением раздвигаешь синтетические шторы. Тянешься к ручке, еще немного усилий. Скрипя окно открывается, солнце разливается внутри этого зала, прохладный вохдух заполняет душное помещение. Ты смотришь в сторону.
Экран электронного прибора — странные цифры и сине-красные диаграммы, значение которых ты не понимаешь, и не хочешь понимать.
Ты отворачиваешься, стоишь лицом к окну.
Срываешь с лица маску, влажную от твоего горячего дыхания.
Сейчас весна, и ты вдыхаешь ее чудный запах, жадно глотаешь этот свежий воздух.
Не можешь надышаться им.
И тебе как никогда хочется жить.