история одного письма

 А вот кабы слушала через уши да в мозги то, что говорят, то, наверное, и слышала более много, чем слышу. Но такова я. Слушаю-то ушами, только сначала должна душой, ощущениями понять - принимаю или нет? А вот потом уже буду слова вспоминать, искать в них тайный смысл; в подстрочье и запятых улавливать завороты мысли. Может потому со мной много всякого такого непутевого твориться, что сердце, да и душа, не подчиняются законам жесткой логики? Но еще раз говорю - такова я есть. И беззащитна от того и перед глумом, и скабрезных шуток часто обиден хлыст. Но стоит ли меня переделывать? Вот ведь вопрос. Разве не потеряется от того многое во мне? Не знаю! То - загадка из загад, а ответа нету.
    Вот и тебя слушала, друг мой, мурлыкала от удовольствия: голосу, голосу отдавалась и блаженствовала в его бархатных объятьях. И длился бы он, длился бесконечно, как река бы тек, огибая преграды, разбиваясь на пряди и местами пузырясь воздушной пеной. Подскакивал на небольших преградах и камешках окатанных. И смотрела бы я на эту реку и слушала, не смея войти в ее воды, чтобы не нарушить красоты течения. И ног бы не омыла, и рук, дабы не запачкать чистоты, прозрачности, хрустальной свежести ее. И было мне в этой воде слышно многое, многое не осознанное, не разложенное логикой по полочкам. Да и не желалось этого. Выхоластила бы логика красоту: выделила бы отдельно краски, полутона, молекулы и атомы. И вроде бы и строен ее рисунок, но уж больно плоский он. Пространственность в нем теряется. Это уже потом, потом она, логика, заняла свое место, когда эмоции свое отгуляли, когда клеточки тела, и тела неосязаемой души отвибрировали вместе с голосом. Вот тогда и логике пришел самый черед - она начала править бал. А тогда и еще более глубокие эмоции начали подсказывать ей, сплетаясь рождать сложный рисунок психологического портрета. Твоего портрета. И много стало понятным. То, что не было сказано словами, но думалось в тот момент. То, что рвалось, да удерживалось; мечталось, да не смелось быть. Да и то стало слышимым, что неуловимой нитью мелькало, не давая покоя, и ускользало от понимания. И было все - и радость, и тоска, и полет, и падение. И так хотелось в этот момент сказать Ему, крикнуть: "Дай! Дай то, что сокрыл от этой души! Ты же можешь! Ты один это можешь! Так, дай! Болит ведь душа, мается!" Услышал бы только.
    Вот, как мне услышалось в голосе твоем. А ты говоришь, что не мастер слова, что и научить тебе нечему. Не справедлив ты к себе, друг мой. Неправильно это. Но я и тому рада, что могу прикоснуться к тебе, через слово твое, через голос. И обрести могу. И радоваться тому безмерно. А что и потеряю при этом, так то не жалко - видно, ненужным было оно, вредным, мертвым. А коли мертвым, то ядом, одно слово. И моей душе красиво становится от чуда такого - общения с тобой. Надежды ростки в ней прорастают, крепнут, соками наливаются. Оживает душа моя,. От пепла и скверны омывается потоками голоса твоего, слова твоего И благодарю тебя за это - за мое, через тебя, очищение.
    И не гневись, друг мой: нету в словах моих идеализации тебя. Да и врятли бы смотрелся ты на иконе одномоментным сюжетом из жизни. Вся жизнь - вот интересная книга. А на ее страницах разное бывает. От того и притягивают так к себе люди, что всего понемногу, а чего-то и с лихвой, хлебнут. Жизнь-то в нас - Его дыхание.