Из Леонида Голубовича

* * *
Ты – боль, поэзия. Ты – быль.
Твои суровые законы
не для забав, не для гульбы,
ты – поиск истины исконный.

Ты – рай, поэзия. Ты – рой
тех чувств, в которых мы сгораем.
Не только издали, порой,
любуемся мы этим раем.

Ты – дар, поэзия. Ты – жар.
Я по твоим хожу угольям…
Ну чья не дрогнула б душа,
Попав в полон всесильной воли!

Ты – яд, поэзия. Ты – сад
с заветным яблоком. Признаюсь –
его – который год подряд –
сорвать, чудесное, пытаюсь.

Ты – суть, поэзия. Ты – суд
и мыслей наших, и стремлений.
Пусть души светлые несут
высокий лад твоих творений.

Ты – боль, поэзия. Ты – бой.
Ты – жизни самоутвержденье.
Я праведник и грешник твой.
Пусти меня в свои владенья!
 
Тайна огня

Нет, дерево никто не посадил.
Оно росло, мне кажется, от веку,
чтоб я ему, как будто человеку,
всего себя – всю боль свою открыл.

Пусть судит высшей мерой бытия, –
суровым, беспощадно добрым будет,
пускай меня с эпохою рассудит,
чтоб мне понятней стала жизнь моя.

Укроют тайну корни в глубине,
и, суть мою в свое приемля лоно,
сомнения свои откроет мне –
мне об огне шепнет густая крона.

И все ничтожно, кроме одного –
огня, которым праведно сгораем,
ведь жизнь свою навеки доверяем
ладоням обжигающим его.
 

***
Беспечным теплом согревая простор
горит на снегу животворный костер,
внезапный костер – снегириная стая.
Хоть вьюга не стихнет и снег не растает,
но ярко пылает до самой весны
веселый костер, согревающий сны.
Чтоб кто-то, озябнув от жизненной прозы,
мог вспыхнуть душой, как они – на морозе
 

***
Любовь – молитвою была,
была запретным плодом,
и жизнь в меня вдохнуть смогла,
коснувшись мимоходом.

От солнца твоего ослеп
весенним днем зеленым.
И надкусил твой теплый хлеб,
и стер твой пот соленый.

И все изведал, до конца,
любви земные муки.
Но все ж не ставлю ей венца,
не размыкаю руки

с руками милой, что была
и болью и наградой,
что в жизнь меня б вернуть могла.

…Мне так вернуться надо!
 

Женщина из мечты

…Ведь раньше не было тебя,
а просто я тебя придумал.
И сердце билось в неба купол,
мне о любви моей трубя.
И странно было, что мечта
с такою силой захватила..
Но вдруг пришла.
Сама.
Не та!
— Люблю, —мне прошептала, — милый!
Пришла, мечты мои губя.
И я спросил:
— Как это вышло,
ведь раньше не было тебя?
— Родной, — сказала ты, — глупышка!
Была. Жила, тебя любя.
 

***
Не бумага – белый ствол –
приковала.
Стал давно рабочий стол
наковальней.

Я на счастье откую
вам подкову –
в горне – горле накалю
слов основу.

Пусть опять ко мне придет
радость дела.
Чтоб, часам теряя счет,
сердце пело.

И не надо мне потом
славы Феба.
Мне б добыть своим трудом
соли с хлебом.

Чтоб мечтал, да не был слеп,
чтобы верил…
Чтоб давались соль и хлеб
в равной мере.
 

***
Мы знаем все больше, все больше молчим.
И время безмолвно сквозь нас протекает.
Баюкает думы людские в ночи
вселенская зыбка, от звезд золотая.

Как трудно из слов вырастают вырастают плоды
хранимых в душе непостигнутых истин…
И вдруг узнаем: зеленеют сады
весною, чтоб осенью сбрасывать листья.

Живем в бесконечном потоке начал –
И мучимся снова, и счастливы снова.
Ребенок, на свет появившийся, слово,
которое ищешь всю жизнь, прокричал.
 

Июльский полдень

Червонные кони в зеленой траве
пьют синее-синее чистое небо.
И солнце, качаясь, плывет в синеве
горячей буханкой пшеничного хлеба.

Недвижные тени резки и просты,
и воздух чарует настоем полынным
А рядом, на кладбище, сохнут кресты
от слез и росы, под аккорд соловьиный.

Так жизнь воедино,как будто шутя,
свела в этом мире загадку с разгадкой.

…Бежит и смеется беспечно дитя,
себя оставляя и нас – без оглядки –
в том полдне июльском…
 

Стихийность

Я в непогодь окно свое раскрылю.
Быть не хочу разделенным межой.
Хочу судьбой почувствовать стихию,
хочу пожить с распахнутой душой.

Чтоб надышаться звездными ветрами,
иных созвездий вымыться дождем.
Огромный мир мы познаем веками,
еще трудней себя мы познаем.

И пусть ко мне, дыханием Вселенной
приходят, долгожданны и строги,
слова о жизни той, где, к сожаленью,
у каждого из нас свои круги.
 

***
Летят, гогочут гуси.
Прощайте! До весны!
О милой Беларуси
мне снятся сны.

Закат багрово дышит,
и падает роса
на яблони, на крыши,
на синь-леса.

Не плачь, моя родная,
прости меня, прощай!
Заря в окне – ночная
твоя печаль.

Не забывай – у жизни
такой лишь есть исток:
Земля, народ, Отчизна,
весны глоток.

Летят, гогочут гуси,
несут мою печаль
из милой Беларуси
в неведомую даль.
 

***
Светлане
Назло поземке-ворожее
твоя певучая ладонь
прикосновением навеет
весенней радости огонь.

И унесет твой шепот ветер,
и вслед за ним взметнется мой.
Кому еще на белом свете
печально белою зимой?

Кого еще под песню ветра,
на миг влетевшего сюда,
как и меня, любовь и вера
согреют в эти холода?
 

***
Я всю тебя забыл.
Ты помнишься забытой.
Я так тебя любил,
замученную бытом.

Но только лишь теперь
я с удивленьем понял,
что не тебя – поверь, –
себя в тебе я помню.
 

Элегия

О чем тужить, когда яснеет день?
Несешь листвы мешок, как будто долю.
И верится, что никогда, нигде
не суждено нам встретиться с бедою.

Такая жажда – бесконечно жить!
И душу полнит светлое такое,
что в этот час грешно бы мне тужить,
хоть есть о чем,
припомнивши былое.
 

***
Думаю – забыв про зори –
над загадками земли,
где в природе – мухоморы,
где в народе – короли.

Где калечат жизнь иную
гнет оков и свист свинца…
Думу думаю – земную,
у которой нет конца.
 

***
Тайно рисую любимой портрет
красками луга и неба ночного.
Память моя – полевая дорога,
пыль оседает – и брезжит рассвет.
Место мое – где-то там, вдалеке,
в этом нежданно распахнутом свете.
…Так отчего ж на любимом портрете
светлые краски застыли в тоске?
 

***
Какая неясная ночь!
Деревья стоят, как монахи.
И крик перепуганной птахи,
в ночи улетающей прочь,
поможет внезапному страху
развеять надежд забытье…

Идешь в темноту, как на плаху,
и – чудо! – проходишь ее!