Vale et me ama

Всё пройти, всё измерить на глаз.
Расстояние – будь оно – зримо.
Кто из живших домысливал нас
под громоздкими сводами Рима?..
Разве этот философ седой
с лысоватой смешной головой,
со следами вина на отрепье?
Или эта, в бесстыдстве своём
зазывавшая спутника в дом, –
женский опыт, младенческий лепет?..

Кто из них мог сказать: после нас
всё останется, сменит обличье,
только Рима былое величье
– и падёт. Но латинский каркас
обрастёт языками, как ствол
светлой порослью, майской листвою.
Вырвет варвар из тела живое
вещество, и привьёт, как родство
или даже уродство. Холмы
будут попраны вечным туризмом.
Власти цезаря сумрачный призрак,
не ушедший от этой чумы,
будет долго тревожить умы
и склоняться на многие годы.
Демократия – меньше свободы.
Лёгкий воздух российской зимы.

Время, словно песчаная горсть,
что иссякнет, согласно закону
притяжения. Мёртвые склонны
возвращаться, смотреть, как срослось.
Чтобы детство и смерть увязать
в их тоске и любви беспокойной,
поднимается римский покойник,
свитки, строки, слова, голоса.
Труп античности с нежным лицом
растворяется в мутном потоке,
и петрарка стоит одинокий
с диким лавром, с печальным венцом.

Всё падёт, как и Рим, всё пройдёт
и опять претворится в иное.
Воздух дышит второй новизною.
В амальгаме медлительных вод
отражаются те же холмы,
третий рим на костях и обломках,
то, что мы оставляем потомкам,
то, что взяли у прошлого мы.
Дивный ад и мучительный рай.
Сердцевина всего – золотая.

Пей вино, Цицерона читая,
vale, век наш, люби и прощай.


* "Vale et me ama" - прощай и люби меня
(так Цицерон подписывал свои письма)