Восковые фигуры

               

    Весна в этом году была ранняя. Уже в начале марта она дерзко сбросила с сонной земли снежный саван, а в конце апреля уже всё цвело, благоухало; полуодетые девушки сучили длинными ногами по улочкам нашего села - города, призывно маячили оголёнными лунными пупками.
 В субботний тёплый вечер я шёл по центральной улице. Настроение было неважнецким, - колдовская весна томила, начисто лишив меня сна.
Проходя мимо газона, что зеленел рядом с двухэтажным зданием мэрии, я втянул ноздрями влажный арбузный запах свежескошенной травы, замедлив шаг, подмигнул идущей навстречу стройной блондинке в чересчур заниженных джинсах; когда прошёл мимо неё – не выдержал, обернулся: над узким серебристым ремешком подняли свои белые крылышки выползшие наружу стринги, и округлости девичьих бёдер казались совершенным произведением искусства; стал спускаться по каменным щербатым ступеням, словно погружаясь в нежный аромат расцветшего подле городского музея куста белой сирени, пока не остановился у рекламного щита, приглашавшего посетить выставку восковых фигур, привезённых из Петербурга, созданных, - как гласила реклама, - с использованием новейших технологий. Цена взрослого билета – 60 рублей.
 Я тоскливо нащупал в кармане брюк тощий кошелёк, но решил всё-таки посетить выставку, - попытаться развеяться.
Открыв массивную дверь, вошёл в пустое фойе и откашлялся. Из кабинета вышла директор музея, пожилая, невысокого роста женщина с тёмными волосами и ярко накрашенными губами. Просверлив меня колючими ведьманскими глазами, она с улыбкой поздоровалась (мы с ней были давно знакомы) и сказала, что меня пропустят без билета. Тут же из кабинета показалась, прорубая вязкое пространство мясистым крупным носом, Вероника, одетая в бирюзовый брючный костюм сорокалетняя широкоплечая дама, с мощным бюстом и роскошной гривой обесцвеченных волос.
      - Гриша, ты только ничего не трогай, - с ехидной ухмылкой предупредила она.
      - Хорошо, хорошо, - кивнул я, направляясь к тёмному дверному проёму, откуда мне навстречу шёл, как мне вначале показалось, какой-то оживший монстр, - толстый, желеобразный мужчина, с круглым обрюзгшим лицом, косыми, болезненно детскими глазами и выпяченными влажными губами, над которыми чернела вялая поросль.
Признав в нём местного инвалида, торговавшего на рынке газетами, я приветствовал его и, задержав шаг, спросил:
       - Ну, как, Валера, выставка?
Мучительно выговаривая слова непослушным ртом, вращая глазами, он ответил:
      - Нор-маль-ненько! О-со-бенно на-а втором э-та-же. Почти гола-я же-енщи-на. Кра-си-вая.
      - Как интересно! – усмехнулся я и шагнул в зал.
При слабом освещении я увидел у левой стены огромную фигуру Петра Первого, в зелёном долгополом кафтане, с топором в руках. Он дико смотрел на стоявшего на коленях стрельца, опустившего голову на плаху. Меня неприятно поразило сие изделие рук человеческих: восковые фигуры действительно казались живыми, замершими в каком-то ожидании. Научились, - подумал я и перевёл взгляд на сидевшую чуть правее на троне Екатерину Великую, уже немолодую, располневшую, с надменными припухшими глазами.
Ближе к центру стоял, оперевшись на посох, Иван Грозный; выпучив глаза, он зло смотрел прямо на меня.
Рядом с грозным царём стоял невысокий, в чёрном сюртуке и панталонах Александр Пушкин; скрестив руки на груди, он горделиво запрокинул кучерявую голову, словно желая продекламировать один из своих шедевров.
Судя по всему, петербургские музейщики не шибко старались и расставили фигуры в хронологическом беспорядке, - для дремучих провинциалов сойдёт.
Почувствовав себя не в своей тарелке от этих слишком живых мертвецов, я вышел в коридор, где чуть не натолкнулся на кентавра с могучим волосатым торсом, - в руке он держал копьё, - и чёрным лошадиным туловищем.
Пройдя мимо мифического персонажа, я стал подниматься на второй этаж, - на стенах висели картины в готическом стиле: замки, приведения, - и оказался в более просторном демонстрационном зале.
Около дверей меня встретил безобразный монстр с огромными ушами, персонаж одного из идиотских американских фильмов. Чуть далее на стену пытался залезть хваткий человек-паук.
Около доисторической брюхатой каменной бабы, являющейся собственностью музея (раритет!), стоял в белой майке и синих трусах такой же брюхатый зеленокожий монстр с блаженной улыбочкой, чем-то напоминавший мне встреченного давеча инвалида. Табличка, висевшая за его широкими плечами, объясняла, что это персонаж популярного мультфильма, добряк-людоед (!) Шрэк, мечтающий только об одном, - чтобы его перестали доставать.
Оказавшись около центральной части зала, я увидел, подле стволового среза с дуба, под которым, как гласила надпись на табличке, отдыхал поэт Лермонтов, стоявший на полу чёрный гроб с инкрустацией, в котором лежала восковая мёртвая панночка из Гоголевского «Вийя». Она была прекрасна в своей страшной колдовской нечеловеческой красоте бледного воскового лица с тёмными провалами больших глаз с опущенными веками и чёрными густыми ресницами. Тело её, проглядывавшее вовсе не сквозь саван, а сквозь современную ночную рубашку (какой ловкий художественный ход!), было идеально в своей таинственной красоте: налитые груди круглились под полупрозрачной белой материей, магнетически подглядывая ещё одной парой карих глаз – сосков; узкая талия и роскошные бёдра притягивали взор. Она чем-то напоминала мне мою соседку, тоже, кстати, ведьму, когда-то сильно помучившую меня, приворожив, околдовав.
Мне на секунду почудилось, что панночка на самом деле живая, просто её усыпили каким-то зельем. Я даже слегка наклонился над гробом, вглядываясь.
 И вдруг кто-то отчётливо громко хрюкнул за моей спиной, хрюкнул и смачно отрыгнул. Я вздрогнул, выпрямился и обернулся. Передо мной стоял безобразно жуткий Вий, смотрел с поднятыми веками прямо в мои глаза, скалил в гнойной усмешке жёлтые звериные клыки, грозя мне когтистым пальцем.
Я ошалело окинул взглядом зал, увидев, что и другие восковые скульптуры ожили. Зелёный Шрэк трясся от хохота, вертя ушами, похожими на трубчатые соцветия. Человек-паук ловко взбирался на стену. Лопоухий карлик прыгал до потолка, размахивая ушами, как крыльями. Несколько нетопырей, раскинув перепончатые крылья, с визгами пролетали над моей головой:
      - Господи! – проговорил я и отпрянул на несколько шагов в сторону окна, так что чёрный гроб снова оказался в поле моего зрения.
   Я увидел, как лицо мёртвой панночки дрогнуло, голова её приподнялась и через секунду ведьма уже сидела в гробу. Длинные чёрные волосы свисали, прикрывая её лицо. Она откинула назад пряди волос, подняла веки, и я почувствовал, как холодный пот прошиб мою спину. Ничего красивее и ничего страшнее этих глаз, одновременно живых, смотревших на меня, и одновременно мёртвых, как у человека, полностью лишившегося рассудка, я не видел никогда.
   Стуча зубами от страха, я смотрел на ведьму, забыв про всех остальных монстров. Она меж тем встала во весь рост, взмахнула бледными восковыми руками, как крыльями, щёлкнула зубами, - гроб дрогнул и стал подниматься над полом, вместе с мёртвой ведьмой; поднявшись на пару метров (потолок в зале был очень высокий), гроб полетел в сторону дверей; развернулся, чуть не сбив забравшегося на стену человека-паука, и полетел обратно. У мёртвой ведьмы разметались от ветра чёрные длинные волосы, как люцеферовы крылья; она простёрла вперёд бледные длани, и её огромные глаза горели каким-то потусторонним холодным мёртвым светом, вызывая ужас у меня; она летела, визжала, оскалив клыки и, казалось, молнии вот-вот возникнут из её длинных пальцев.
В отчаянии я бросился к окну, желая прыгнуть в него, - пораниться о стекло, разбиться наконец при падении, но только не видеть этих холодящих мёртвых глаз ведьмы, эту нечеловеческую, страшную красоту.
   Уже у окна я вдруг увидел чьи-то большие, живые глаза; вглядевшись, я узнал икону Спаса, подаренную мною пару лет назад музею. Шагнул к стене и решительно снял с гвоздя икону, развернулся и, держа образ Спасителя перед собой, громко повторяя молитву «Да воскреснет Бог…» пошёл в сторону ожившей нечисти.
Страшный Вий тут же осел, уронив тяжёлые веки, и растёкся по полу как расплавленный воск. Шрэк сунул в зелёную ноздрю палец и застыл. Человек-паук свалился с потолка, разбившись на мелкие кусочки. Карлик замер с увядшими ушами-крыльями.
Подлетающий ко мне чёрный гроб как будто наткнулся на какую-то преграду, рухнул на пол, вместе с ведьмой, расколовшись пополам. Ведьма, рыча по-звериному, упала на левый бок, судорожно дёрнулась, замерла и тут же стала покрываться трупными пятнами. Из её открытого рта вывалился на пол гноящийся комок трупных червей.
Пройдя мимо поверженной нечисти, я вышел в двери и остановился, ибо увидел кентавра взбегавшего по ступеням. Он, ахнув, метнул в меня копьё, которое пролетело в сантиметре от моего левого плеча (впервые в жизни я благодарил судьбу, что не так широк в плечах и в груди, как всегда хотелось). Снова громко повторяя молитву, я пошёл прямо на кентавра. Тот словно ударился о невидимую стену, топнул раздражённо копытом и застыл на месте.
Опустившись вниз, я увидел, что и здесь восковые фигуры ожили. Царь Петр занёс топор над главою зажмурившегося от страха стрельца. Императрица, блаженно прикрыв глаза, охваченная похотью, мяла ладонями груди. Иван Грозный, запрокинув голову, задрав кверху козлиную бороду, истерически хохотал. А Александр Пушкин, скосив на императрицу выпученные глаза, с вожделением теребил панталоны.
  Я приподнял икону и шагнул в зал, громко произнося всё ту же молитву. Царь Пётр замер, успев, однако, отрубить голову стрельцу. Екатерина сползла с трона, присев на пол. Иван Грозный, стукнув посохом по полу, окостенел. А Пушкин, обернувшись, покраснел и, перекрестившись, тоже застыл.
  Выйдя в фойе, я бережно положил икону на столик и глянул в висевшее на стене круглое зеркало, увидев в отражении мужчину, похожего на меня, но полностью седого, с восковой бледностью лица и беспредельным ужасом в вытаращенных глазах.
Проклиная своё любопытство, я быстро направился к выходу, - снова увидеть вечернее солнце, цветы и живых девушек…