Акума

 

       Ужели и гитане гибкой
       Все муки Данта суждены.

                О. Мандельштам


Анна, как музыка органа.
Анна – грешная и святая.
В году нынешнем и последующих,
Но всегда первая в ряду вечности . . .

Родившаяся в день Купала,
Девочка с моря, которая
Выросла  в Царском Селе,
Которая знала столько горя,
Сколько выпало всей стране.

Руки, созданные для державы,
Глаза, полные ожидания и вопроса,
Взгляд – древней, чем Ветхий Завет,
В котором – усталость века
И страданий след.

Этот царственный поворот головы,
    Эта осанка и стать,
Кто мог тебя понять – страна, мир?
    17,21,37,48 год –
Как будто Божья кара, как свод
    Пал на страну.
    Боль и ужас.
Жизнь плела могильные кружева
    Из судеб и страха.


И одна плаха для всей страны.
И тень ГУЛАГа,
И черные дни,
И смерть – как благо.

Оранжевый апельсин в Испании,
Солнце, как помидор красный.
В России на заклании
Целый народ страстный.
 
Без креста, без памяти.
    Живодеры душ.
Всю страну распяли.
    Будет вам  уж!

Тополь клену прошептал:
   “Я  хранить ее устал.
     Стерегу ее все ночи.
     У нее устали очи.
     Три инфаркта.
     Сын в тюрьме.
     Нету места ей в стране“.

Ходят тени вкруг дворца.
Нет ни сердца, ни лица.
Не уйти от них тебе.
Покорись своей судьбе.

Ты, которая владела
Тонкостью и силой чувств,
Ты, стихи которой
Миллионы знали наизусть.
И колдунья, и ворон черный,
Боль и  стойкость всей страны,
Не от Солнца ты родилась -
     От Луны.
 

Та, которая стояла в шали
      Под стеной,
Та, что слышала стенанья,
      Женский вой,
Что прошел чрез сердце
      Мертвой тишиной,
Что в жару шептала ночью:
     “Я с тобой.
Не покину, не оставлю
      В час беды.
До доски смертельной вместе
      Я и ты “.

Писем нет и вестей
Из тайги и степей.
Ни с севера, ни с востока.
      И ветер в спину.
И так одиноко. И страх за сына.      

“Муж в могиле, сын в тюрьме,
     Помолитесь обо мне”,
Сорок лет ношу я траур
     По измученной стране.

Мир, который разрушал
    Арки, храмы,
Мир, который залил кровью
     Города, страны,
Мир, который есть палач
      И лакей, 
Мир, который сжигал в печах
     Живых людей,
Мир, где были ничто
    Граф, голь,
Мир, где все есть – пыль, ноль.


Звезды светили синью небес.
Целыми милями спал лес.
Под голубыми снегами видел сны –
Всю Русь ногами «враги» прошли.
Тремя океанами омыли лицо.
Голодные, рваные – мешок за плечом.
Хотели верить, что будет день,
Когда воздастся и этим и тем.
Земля потрескалась от жара пустынь.
Больною душою последнюю синь
Чистого неба пил поэт.
Шел на Голгофу безумен и сед.
Крест он нес свой и свою звезду
И стихи шептал в предсмертном бреду.
Из нового тысячелетия
Я бросаю взор назад.
На страшное лихолетие
Устремляю с ужасом взгляд.

И пала страна под палача
      И тирана.
И все тело, как открытая рана.
И ночь, что покрыла страну
      Тучей.
И только боль, страх, стыд
      Жгучий.

И все без покаяния, без возмездия.
      Годы окаянные,
Как лезвием по телу прошли.
Безумие это или что?
Опять возврат к средневековой
     Инквизиции?


Или это писаний страницы
      Душевнобольного?
И боль – ей номер 37.

День весь дождь лил.
Тополь клену говорил:
    “ Ночь в городе нашем,
     Во всей стране.
Эти слезы о ней и об этой
      Земле “.

Град Петра туманный,
      Сиры мы.
Кто спасет тебя, Россия,
      От чумы?

Верила в свое назначение
      И перст судьбы.
Знала тайну слова
      И тайну любви.
Видела свет и тень слов
      И их цвета.
И умела расставлять их
       На нужные места.

Во дворцах жила бездомной,
      Собственность – фетиш.
Град Петра и город стольный,
      Море да Париж,
Да еще тополь старый
      И клен под окном,
Да народ бесправный,
      Да чужой дом –
Все что имела с сердцем
       Больным,
Да еще словом владела
       Живым.


Вот ночью снова вдоль стены,
Не той, что в Иерусалиме,
     А  той, что у Крестов,
Проходят тени тихо мимо,
     Не слышно их шагов.
Они молчат и словно ждут
     И смотрят в темноту,
Как будто стену стерегут
      И чувствуют беду.

На вершине Яман-Тау
Видел, как звезда  упала
С утомленного пути.
Ее Ангел осветил.
Было в небе три звезды.
Две угасли. Третья – Ты.

Тополь с кленом в саду
      Уже чуяли беду.
Дрожала листва, и плакали
       Небеса.
       Погасла звезда.
И одинок стал сад.
       Пусто стало и сиро.
С утра слегка моросило.
И в Комарове к погосту
       Двигалась страна.

Я вижу день, когда в граде Святого Петра,
Как в Уффици во Флоренции, в нишах стены
Славы будут стоять статуи – Державина,
Пушкина, Тютчева, Фета, Блока, а также
Ахматовой, Мандельштама и Бродского –
Великих граждан и поэтов Петербурга,
Его душа и гордость.


http://www.playcast.ru/uploads/2009/04/24/948155.mp3
http://www.akhmatova.org/