Скульптор

                Михаилу Аникушину

Что чувствует творец, когда закончен труд,
Когда доведены последние детали?
И прав ли был поэт,  сказав, что высший суд –
Он сам? И пусть его никто не хвалит,
Не принимает, смотрит свысока:
Подумаешь, какой-то там художник,
Душа его спокойна и легка,
И светом озарен его треножник.

Поэт был прав, и этому пример
Осенний Петербург привел однажды:
Один старинный коллекционер
Нас пригласил – о том мечтал бы каждый –
На Петроградскую, где в скромной мастерской,
Не возводя вокруг прикрас и культа,
Напротив, склонный быть самим собой,
В то время обитал известный скульптор.

Он был приветлив, мил, и проводил
Нас сразу же в овальный зал, где в центре
Лежал простой бревенчатый настил,
На нем стояла высотой в два метра,
Обмотанная с головы до ног
И оттого невнятная фигура,
–  Хотите посмотреть? – он сделал вдох –
Мое творение  – последняя скульптура!

Принес стремянку и поднялся вверх,
Стремительно срывая все покровы,
Он ощущал, он чувствовал успех,
И он при этом не сказал ни слова.
Затем в молчании он отошел назад,
Убрал стремянку, вынес покрывала,
И вновь вошел, и устремил свой взгляд,
Как будто в первый раз, на центр зала.

И долго издали, прищурившись, смотрел
С любовью, с лаской на свою работу,
–  Мне Нравится! – он на глазах светлел,
Так, словно бы не он, – природа,
Или художник древний из Микен
За много-много лет до нашей эры,
Или Челлини, Леонардо и Роден
Сверяли разом формы и размеры.

 –  Мне Нравится! – он тихо просиял,
И в этом теплом, искреннем признанье,
Казалось нам, весь путь его лежал
От первых замыслов до очертанья.
–  Мне Нравится! – и он по волосам
Провел рукой, и хитро улыбнувшись,
Как будто вспомнив, обернулся к нам:
–  Пойдемте что ли, выпьем кофе лучше!

       (Из книги «Свет» - цикл
               «Истоки света»)