Чернокнижница

Последний дождь, по небу расползаясь,
Зовет с собой осенний листопад,
Луну такую же седую со стоном тучи поглотят.
Могильщик в черном одеянье по кладбищу бредет,
И тащит он в руке лопату, в другой же – чей-то темный гроб.
Гроза грустит своим сияньем, и  ветер, словно пес цепной,
И рвутся из земли той стоны, кресты, шатаясь, ходят ходуном,
Могильщик же бредет по склону, не помышляя ни о чем.

В гробу том ведьма молодая, с тесьмою грязной в волосах,
И кот ее, как уголь черный, в глазах его -  предсмертный страх.
И выжжен крест между ключицей, и платье, что горит огнем
Ведь на восходе солнца она была убита, чтобы отправится в тот мир иной.
Могильщик черною лопатой копает яму для нее,
И гроб кидает неопрятно, и зарывает яму ту землей.
И кол, цепями окаймленный, как знак удачи роковой
Втыкает в землю, прямо ей над головой.

Бредет могильщик по погосту, ступая по земле сырой,
И тащит по земле лопату, и в голове вновь мысли ни одной.
И кто была та ведьма, с тесьмою грязной в волосах,
Зачем она служила бесу, и потеряла стыд и страх?
Могильщик, клыками усмехаясь, вдруг зарычит во тьме ночной,
Сверкнет его змеиный хвост, покрытый красной чешуей.
Сегодня день прихода Господина, сегодня полнолунье вновь,
Вино вдруг в замке превратится в засохшую паучью кровь.

А в замке том жила та ведьма, и кот ее там черный был,
Гроза там вечная гуляла, и ветер по углам шалил.
А ночью дверь железная скрипела, перекрывая шум дождя,
И ведьма что-то тихо пела под мирное шипение кота.
И колбы вкруг нее пылали, огонь в камине оживал,
А по земле чума ходила, народец мирный умирал,
На крыше души мертвецов стонали из последних сил,
И демон, ядовито улыбаясь, к ней в полнолунье приходил.

В железном переплете он книгу ей вручил однажды,
Чтобы она беззвучно пела, читая буковки из сажи.
Из ада армию чтоб призывала и рыцарей чтоб убивала ей,
Крушила села, города и страны, и проклинала немощных царей.
И светлых ангелов чтоб не щадила, которые летели к ней,
И инквизиторов чтоб не жалела, святых среди людей.
И память чтоб ее стиралась черным ядом,
Ведь с рожденья отдана та ведьма в руки демонятам.

И брат ее в белейшем балахоне, что по призванью инквизитор был,
Слонялся где-то на просторе, и в скважину за ведьмой той следил.
И видел он сестру свою, чей разум был изъеден бесом,
И указал он на нее царю, и был же ею проклят в тот же вечер.
И черный воск свечи оплывшей она сварила на костре,
И бросила сей шарик темный, чтоб тот катился по земле.
И рыцарей всех перебила та армия, что по гробам гнила,
Остался лишь тот белый инквизитор, тот брат, что проклят был позавчера.

И мертвецы боялись с ним сразиться, и мыши улетали прочь,
И тучи расходились перед ним, и расступалась злая ночь.
Он был посланник Бога на этой проклятой земле,
Имел он ангельские крылья, что воссияли в полуночной темноте.
Когда пришел он за сестрою, она сидела в темноте угла,
И бледное лицо, закрыв руками, смотреть на брата не могла.
И дико ведьма та кричала, когда к ней брат приблизил крест,
Закована она была в оковы, и вскоре в подземелье была закрыта под арест.

Вода по каплям угол обрамляла, и стражник с факелом бродил.
И черный кот в ногах мяукал, и сквозь решетку ветер проходил.
Оковы были те из стали, а кандалы из серебра святынь,
И ведьма что-то тихо пела, язык похож был на латынь.
Колдунья здесь была бессильна, и голос потеряла зря.
За горизонт лениво заходила бардово-красная Луна.
И демон, как игрок азартный, лишь подзадорил короля,
Потребовал народ ее повесить, таков приказ для палача.

И на восходе солнца, под крики жаркие толпы,
Когда подол ее собрал все капли утренней росы,
По улице ее вели, и шла она, бренча цепями,
И колокольни всюду загремели, словно звонарь гремел костями.
Священник что-то бормотал, уставившись в пустой листок,
Палач же после богомолья надел на голову ее венок.
Народ свистел и громко ждал, когда же казнь уже начнется,
И лишь могильщик терпеливо ждал, стоя на холме погоста.

И с неба снег тихонько падал, и тучи плавали вокруг,
И черный кот уже подох, единственный той ведьмы друг.
Веревку вздернул тот палач, и вдруг огнем она сверкнула,
И пламя на площади для казней мгновенно ярко полыхнуло.
Народ горел, кричал и плакал, молился Богу и страдал,
Огонь сиял и тоже плакал, не трогая лишь ведьму и кота,
Палач, сгоревший в одночасье, серым прахом стал,
А снег метелью обернулся, и стал белей, чем пелена.

И был народ почти весь сожжен, все дети, жены и мужья,
И их правитель тоже умер, остался город без царя.
И по земле развеял ветер их серый, грязный прах,
Отрекся в уцелевшей церкви от сана старенький монах.
Из петли ведьму после казни стащили лишь на третий день
И черного кота ее забрали, который стал похож на тень.
И в гроб из досок гнильных они ту ведьму положили.
А гроб могильщикам отдали, чтоб те ее похоронили.

Бредет могильщик по погосту, ступая по земле сырой,
И тащит по земле лопату, и в голове вновь мысли ни одной.
И знает он ту ведьму, с тесьмою грязной в волосах,
И черного кота ее, который тоже сеял страх.
Скрипели ветки на деревьях черных, и осень отступила в ночь,
Луна седая в небе висла, чуть только разгоняя сумрак прочь.
И все могилы тихо выли, кресты ходили ходуном,
Со всеми смертными так было, кто становился колдуном.

Нет больше времени на слезы, и память стерта добела,
И одиночеством повсюду веет, и проклята на веки вечные земля,
От инквизитора святого спасенья ждать уже нельзя,
Ведь брат, с ума сошедший, сидит в оковах местного больничного двора.
Через тринадцать суток после темных похорон,
Восстала ведьма из могилы, чтоб сеять по земле проклятий сор.
И кот ее, скелет теперь облезлый, за нею следом убежал,
Лишь крест, цепями окаймленный, на пепельной земле лежал...