Дьявольская мета

               


Давали бал в известном доме.
Съезжались гости всех статей,
и зычный голос мажордома,
прибывших представлял гостей.

По залу, в стиле ренессанса,
кружился сплетен шепоток.
Все с нетерпеньем ждали танцев
и развлекались, кто как мог.

Графиня И.! – все повернулись,
в руках застыли веера,
и взгляды жадно потянулись
к особе царского двора.

Вошла графиня в чёрном платье,
белее бледного лицо,
из украшений, на запястье,
в алмазах узкое кольцо.

На вид лет тридцать, стан подвижен,
по моде мрамор декольте,
а платье явно из Парижа -
покрой – a la frivolite.

 – …та самая графиня Анна?
 – …жена покойного М.И.?
 – …вы помните тот случай странный?
 – … как интересно, cher ami!

Графиня залом шла, кивая,
блюдя салонный этикет,
оцепеневшая, прямая
на низкий села табурет.

Сидела молча, безучастно,
уставив взгляд в проём окна.
На приглашенье – шепот ясный:
- Pardon, monsieur, но я больна.

Уже не раз меняли свечи
в огромном доме князя Ж.;
вновь перед ней всплывал тот вечер
 и тот красивый etranger.

Она тогда была моложе
без этой жуткой седины
(вдова богатого вельможи
известного на полстраны).


Была мила и беззаботна,
(уже который год вдова),
гуляла шумно и охотно,
о ней злословила молва.

В тот вечер было всё так славно,
он от неё не отходил,
рассказывал весьма забавно,
был остроумен и шутил.

Немного сладостей с шампанским,
а как кружилась голова…
Он ей с горячностью испанской
шептал красивые слова.

Такого не было с ней прежде,
и надо ж – на свою беду,
в глаза, горящие надеждой,
она сказала: «Завтра! Жду!»

В своём имении старинном
она не каялась в грехах;
а день казался очень длинным,
застыли стрелки на часах.

Она пред зеркалом, нагая,
искала возраста враньё,
но грудь, пока ещё тугая,
чуть успокоила её.

Её знобило и терзало,
из холода бросало в жар
она ходила и лежала,
набросив лёгкий peignoir.

Но с вожделением  безумным
она ждала его шаги;
ей вспоминался  вечер шумный,
и теплота его руки,

и  мимолётное касанье
её пылающей груди,
глаза горящие желаньем,
и страстное: «До завтра! Жди!»

Она в томлении напрасно
считала много раз до ста;
луна в окне, как клоун в маске,
кривила бледные уста.

Часы в гостиной замолчали,
пробив двенадцатый удар.               
 – Он не придет! Уже едва ли
погасит мой сердечный жар.
               
                ***
Он появился у постели
как будто вышел из стены,
его глаза огнём горели,
как пламя в топке сатаны.

От неожиданности вскрикнув,
она зажала рот рукой,
и, лишь немного пообвыкнув,
вдруг обрела в душе покой.

 – Как он вошел – ей безразлично…
он рядом с ней  её mon cher…
она раздета неприлично…
и надо выключить torch ere…

обнять, обвить руками шею…
припасть щекой к его груди…
и с исступленьем ворожеи
шептала: «Ну, иди! Иди!»

На небе молния сверкнула,
загрохотало всё вокруг;
пред ней всесильным Вельзевулом
предстал её вчерашний друг.

Он распростёр над нею руки,
оскалившись, захохотал;
напоминали эти звуки
удар металла о металл.

Она вдруг стала невесомой,
легко покинула кровать,
и потолок и стены дома
куда-то стали уплывать.

Она над городом летала
и не стеснялась наготы,
но бесконечно повторяла,
как заклинание: «Кто ты?»

 – Ты не узнала? Что с тобою?
Я твой вчерашний визави.
Я заберу тебя с собою
для вечной жизни и любви.


И будешь ты царицей мира,
повелевать людской толпой.
Я и алмазы, и сапфиры
рассыплю все перед тобой.


А в угасающем сознанье
жила спасительная мысль:
 – Христос желает покаянья!
Перекрестись! Перекрестись!

Она слабеющей десницей
крестилась, истово молясь,
и провалилась, как в темницу,
с сознанием теряя связь.

Очнулась. За окном ненастье.
Всё тело налито свинцом,
красивой змейкой на запястье
в алмазах узкое кольцо.

С трудом спустила на пол ноги,
пошла, шатаясь к зеркалам,
всё время, думая о Боге.
И что графиня видит там:

совсем седая, бледны губы,
и под глазами синева,
а на плече печатно зубы,
болит ужасно голова.

Весь день по комнатам  бродила,
как будто призрачная тень,
и горничных с ума сводила,
шепча молитвы целый день.

Гримасы тень полуулыбкой
бродила на её лице,
вновь перед ней виденьем зыбким
вставал он в дьявольском венце.

Кольцо с запястья не снималось,
и странный  вид был у браслета;
и тут графиня догадалась,
что это дьявольская мета.

Потом не раз она пыталась
спилить проклятое кольцо,
но только пилка прикасалась,
являлось дьявола лицо.

С тех пор графиня ходит в черном
и редко выезжает в свет,
и с безысходностью покорной               
живет уже не мало лет.

          *  *  *               
Бал затихал. Уж проступала
заря из тлеющей черты.
Графиня Анна резко встала,
глаза слезами налиты.

Покинув зал и не прощаясь,
оставив дорогой салоп,
уже по лестнице спускаясь,
упала замертво, как сноп.

Её накрыли покрывалом,
и положили на крыльцо.
Никто не видел, как пропало
с запястья тонкое кольцо.