Марина

      И к вздрагиваньям медленного хлада
      Усталую ты душу приучи,
      Чтоб было здесь ей ничего не надо,
      Когда оттуда ринутся лучи.
                А. Блок               


          I


Тогда в глухой Елабуге
Была лишь смерти  рада ты.
Без хлеба и без помощи
Петлю искала в омуте
Потерь и одиночества.
И сбылись все пророчества –
И красная рябина,
И взгляд прощальный сына.

Трагедии, трагедии –
Все короли и дети их.
То в Греции, то в Риме,
А здесь, у нас в России,
Эфроны и Цветаевы
Сгорели все на пламени
Судьбы и вдохновения.
Что можно знать о гении?
Но помнить, что все творчество –
Лишь боль и одиночество.

         II

Эллада – такая правильная
       И красивая.
Ее трагедии, как в хоре
       Или на море синем.
Не то, что в России -
Шальной, как пламя,
Кровавой, как знамя.

Медея – это трагедия
       Мгновения,
Трагедия гнева, страсти
       И нетерпения.
Марина – трагедия  дара
       И быта,
Трагедия гения и судьбы,
       Которые всегда одни.
          
Но если на роду написано
      Жить в аду
Еще при этой жизни
И гореть на вечном огне
Почти без тепла и света
      И быть поэтом.
Не места и времени –
      Поэтом в вечности.

Разрывалась между жизнью
      И не.
Сгорала на огне
      Любви  и боли
На воле  и в неволе.


Горит костер, и
По всей земле огни.
И на огне – душа вечная
Сгорает и возрождается
      Вновь
Для новой встречи
      И боли.

И каждый вечер
      Полыхали зарницы
От той встречи,
От того огня,
И, словно птицы горящие,
      Вылетали слова
В небо, на волю.

Нет любви – нет судьбы.
Разрывалась между
     Любовями –
Сгоревшей  и сжигаемой,
     Желаемой.

И он. Мечтал...
Аркольский мост. Во весь рост
Со знаменем белой гвардии.
      С шашкой в руке.
За Царя, Отечество, Марину!
      Тело, полное ран,
      Но все – обман.
Не победить такую лавину,
Не остановить такой поток
 Жестокости и насилия.

И сгинул белый стан
В этой безумной России.
      И в небе синем
      Лебедь белый
Уже без силы пытается
      Подняться ввысь.
 Но падает камнем
      Вниз.
За души их помолись!

Остатки белой  гвардии
     Бежали
В Турцию и Париж –
Этот фетиш денег и искусства.
И всюду чуждо и пусто.
И кончилась для них
     Жизнь.
Перебиты крылья.
Уже никогда не подняться.
     И будут метаться
Между двумя станами –
      Белым и красным.
      Но все напрасно.
Не войти в ту же реку дважды.

И как хотел помочь!
Рвался к ней и бежал прочь.
И когда уже было  невмочь,
Вернулся в страну
     Ту, одну,
Для которой, как все кругом,
      Стал врагом.

 
Так хотелось любить   
      И любимой быть.
Иначе зачем жить?
И дар, как Эверест
       Или Гималаи.
Как с ним быть?  Жжет,
Как раскаленный камень
     В груди.
Как горящие дали,
Как сгоревшие дни.
И вечная боль вины.
     И эти сны.
И глаза детские –
Молчание и упрек.
     И день еще далек...
 И всю ночь – уходящая жизнь
     И дочь.
И тонкая нить.
И страшная жажда.
И так хочется пить...
И не хочется жить.

Не могла жить в жизни –
     Ожила в смерти.
     И как!
Словно море и океан,
Все и всех объяла.
     А как быть с болью?
     Тоже, как гора.
Но другой не было доли
     За много лет.

«Пора-пора-пора
  Творцу вернуть билет».
И ничего больше нет!   
Всюду сплошная боль
       И пустота,
Как свод, легли на дар,
        И всегда – одна.
        И здесь, и там.
 В целом мире.

         Марина!
Как ветры азиатские
          Выли,
Искали ее могилу.
          Ни страха,
          Ни праха.
Как будто бы и не жила.
Но душа вечная
Носится над землей,
Ищет своих детей
         И мужа.
А под ней один лед
          И стужа.
Как будто нет жизни
           Нигде.

Кружила, кружила
           Душа
Над тем, что больше
      Жизни любила,
Но под ней только
       Ледяная пустыня
На целые мили...


Ни могилы, ни креста,
        Ни праха.
И уже путь до краха
         Замерз
Между осин  и берез.

И куст из черных роз
В лютый мороз
        Горящий,
И миллионы стрекоз
    От дальних звезд
Попадали на землю.
И глас Марины:
     «Не приемлю
Льдов пустыню,
       Уж лучше на кострах
Сгину».
Но уже не растопить
       Льды.
И последняя нить,
Как следы голых ступеней
       На льду.
       - Ни в раю, ни в аду
       Не найду
Праха детей своих.

Пустынь для той души,
Которая не знала лжи,
       Которая сгорала
       На всех огнях,
       На всех кострах.
И вместо пепла – стихи!


Слово возникало прямо
        Из пламени.
В любое время дня и ночи.
         И очи,
Которые всю боль впитали
         Мира.
Это не лира или орган –
         Страстей ураган.
         И тишина,
Которая слышна
По всей стране, по всей земле.

Любила янтарь и серебро
          Одно.
И простые камни
          С душой живой.
Поэтов любила:
Бальмонт, Пастернак, Мандельштам,
Ахматова, Маяковский, Рильке.
       Но всех перелюбила,
       Переросла.
И лишь Блок, как Бог,
До последних дней
        Был с ней
        В сердце.

Смерть ее тоже любила.
       Рядом ходила.
       Всю жизнь.
Близких и родных
        Косила.


Дорогу чистила на Голгофу,
        Чтоб виднее было
        Богу
От того, последнего,
       Костра!

Была застенчива и резка.
       Одна против всех,
       За всех.
Не знала, что есть грех.
        Но только боль,
        Хуже чем соль
На открытой ране.
        И вечный боец
На поле брани
Со знаменем поэта.
        И мало света,
        И много тьмы.
И во тьме «Не снисхожу»
        На щите.

Любила «Нибелунгов»,
«Слово о полку», «Илиаду»
Ничего из вещей было
        Не надо.
Чувство собственности
Ограничивала детьми
        И тетрадями.
Поэтов всех считала
        Братьями
        И сестрами,
Духовности звездами.


Ни на западе, ни на востоке
Не предала ни пяди
         Себя.
Зубами скрипя
Пробиралась сквозь
         Топь быта.

Всеми забыта разрывалась
         Между
Бытом и бытием
И всегда вдвоем            
         С даром.
И одна среди
         Людей – нелюдей.
В болоте их трусости,
Тщеславия, страха.
         Одним взмахом
         Покончила
С этой жизнью,
Одним узлом, одной петлей.

И никогда не узнала,
        Что с ней
Ее потомки, вечность
         И огонь,
Как вздыбленный конь,
         И стихи –
         Ее души огни.