Икар

Наизнанку я вывернул руки,
что устали от острого света.
кто-то выпустил на поруки
меня в жизнь, но не дал совета:
как летать, чтобы не падать;
и как греться, чтоб без ожога;
как любить, чтобы не плакать,
чтоб спасала не только дорога.

Небо держит солнце в ладонях
и ладони черны от сажи.
Осень в землю слезу уронит
и зима снегом ветви свяжет,
ветер в окна весну толкает -
снова стало тепло на свете.
Всё проходит и всё бывает,
только как примириться с этим...

Сон рассветный на крик сорвался,
мне всё снятся дурные сказки.
Я вчера помирать собрался,
но решил подождать до Пасхи.
Обожжённая кожа сползает
с моих рук, как воск со свечки...
Отчего мне так страшно бывает,
если я, вроде бы, вечен?

Птичий гомон жизнь возвещает,
ветер рвёт с облаков попоны.
Мир наполнен такими вещами,
что, увы, не сдержать в ладонях.
Может, правда - нет боли больнее,
кроме той, что любовью согрета,
и, её позабыть не смея,
тянешь руки к острому свету.

Молча смотрит отец на небо
и тоска по лицу струится.
Эту даль, где он так и не был,
посещает любая птица.
И, страдая от острой боли,
беспокойней он год от года,
не познав вертикальной воли
и таинства небесного свода.

И летят птицы к востоку,
как дожди, к земле безучастны.
От мечты никакого прока,
если к свету она не причастна.
Зажило обожжённое тело,
улетела снегов эскадрилья,
на рассвете Пасха поспела -
и украл у отца я крылья,

и познал я горячий ветер.
А иначе - зачем рождаться?
Всё проходит на этом свете
и со всем придётся расстаться.
В моих пальцах рождалось лето,
пьяный воздух огнём лучился...
Я хотел увидеть всё это.
Я навек со всем этим слился.