Усталость

Я всё чаще читаю книги с конца,
всё чаще хожу в кино и в кабак на Арбате
и, по мере возможности, не отворачиваю лица
от дождя,
вылавливаю пальцами маслины в салате,
и почти не прощаюсь, уходя.

Я давно устал. Устал, как вода - течь, быть.
Устал посещать троллейбусы и вагоны.
Содержимое консервной банки города умерило прыть
мою. У мёртвой еды свои законы -
хоть отравить и испортить жизнь, коль не убить.

Я, как вирус ослабленный, - одинокий и вредный,
мотаюсь по артериям жизни от лёгких до мозга.
Грязь подворотен, гул голосов, дым сигаретный -
всюду люди и их порожденья. Имена и их тёзки.
Безымянные лица, больные глаза, пустые -
хватает всякого хлама на свалке века.
Подлые, честные, никакие, святые  -
ничем человек не отличается от человека,
так же он хочет жить, так же смеётся,
так же теряет время на эту бодягу.
Ведь ничего другого не остаётся,
пока не устал, пока не перенесли на бумагу
в похоронной конторе. Пока сердце бьётся.

Я устал объяснять, что у любви нет ни имени, ни лица,
что наличье начала не всегда говорит о наличье конца,
что мой нож на столе не бравада, а лишь привычка,
и что надо пытаться понять всякого подлеца,
чтоб не стать таковым;
что, сходя с приютившего тебя крыльца,
задуть прощанье, как спичку.
Лучше остаться немым.

Речь не облагородит уход. А могло показаться.
На секунду глаза закроешь, ан всё - уехал.
Я устал не идти, я устал собираться
в дорогу, объясняя студенту физтеха,
что смотреть надо в глаза, а не в переносицу.
Картина жизни не есть пейзаж, а так - чересполосица.

Киты устают рожать, и пустеет бездна.
Пулемёт не стреляет в себя - не та порода,
но устаёт. Самоирония не всегда полезна,
если не верить себе и спать по полгода.

В общем-то, руки могут привыкнуть к холоду,
главное, чтоб надежда была на оттепель.
Кто-то сказал, что честь, мол, надо беречь смолоду,
но для этого надо владеть отрицательным опытом.
Чтобы воду ценить, надо хоть раз умереть от жажды,
надо хоть раз увидеть спасенье, расчерченное на клеточки
в истрепанной карте. Надо хотя бы однажды
рухнуть на глину к ручью, обдираясь об веточки.
И вот тогда тяжелой рудой урановой
кольнет благодарность к жизни в солнечное сплетение.
И тогда человек решает начать все заново,
в ближайший же понедельник или воскресенье.
Но потом устает и, скорчившись по вечерам в кресле,
говорит, что мир не переделать, пытаться нечего.
И верно - бессмысленно пробовать, если
не разделяешь в себе секунды и вечного.

Я не против починки дорог даже в летнее время,
я не против всего, что делается без обмана.
Но что чувствует конь, сбросив седло и стремя?
И какова точка зренья на это подъемного крана?
Есть ли предел абсурда в сравненьи позиций...
Что может сказать бронежилет об атомной бомбе?
Я устал от бесконечной шлифовки, репетиций
нужного разговора.
Я нуждаюсь, как рана, в каком-нибудь тромбе,
перекрывающем кровотеченье позора.

                1995