Освежая улицу, тихо падал снег

Освежая улицу,
тихо падал снег.
Округляет девушку
тёплой шубки мех.

Козлы деревянные,
ночь, фонарь и мы
вешним счастьем пьяные
посреди зимы.

Сливами созревшими
радуют маня
губы не умевшие
целовать меня.

Одурев от радости
и беспечно смел,
осчастливить ласками
сам я не умел.

Губ твоих улыбка,
а в глазах слеза.
Как же счастье зыбко –
возвратить нельзя.

Но тепло под пальцами
стан твой обнял мех …
Освежая улицу,
тихо падал снег.
. . .

Пылал над планетой кровавый закат.
На ветке пиоки сидел цыцыкат.
Потом он к любимой под кокон забрался,
что б ей рассказать, чем в окне любовался.
Любимая очень была занята –
готовила пищу из листьев цыста.
Он ей стрекотал о красотах небес,
которые редко встречаются здесь,
она не внимала ни скрипы, ни свист,
а мерно жевала подсушенный лист.
Понурый тогда он в свой кокон пошёл,
тут, шаркнув заслонкой, туику вошёл.
Взволнован, туику он сел на плечо
(плечо было влажно и горечо).
Хотел он ему обо всём рассказать,
но, жаль, что туику его не понять.

Поверьте, не хмурьте в досаде свой лоб.
Я сам это видел в большой телескоп.
С костюма туику попил он росу.
Не верите? Запись сейчас принесу.
. . .

За движеньем вы следите,
достиженья знать хотите.
Почему ж стоите сами,
ждёте встречи с чудесами.

Оглянитесь на мгновенье
у полотен и витрин –
жизнь сама произведенье
и бесценнее картин.

Там, за окнами музея,
веток тонкий переплёт.
О прошедшем не жалея,
время движется вперёд.

В вихре моды блекнут оды,
освежает новый век.
Дорогой шедевр природы
каждый встречный человек.

Будет множество открытий,
что просты как колесо.
Есть записки дяди Вити
и работы Пикассо.

Табуретка деда Вани
словно скрипка Страдивари,
отдохнёшь – в глазах улыбка
и душа поёт как скрипка.

Исцеляя вас от жажды,
пусть припомнятся однажды
в зябкой заводи реки
пучеглазые мальки.

Флейта ветра, что б звучала
у судьбы другой начала
и лучистый, чистый взгляд
небу чистому был рад,

шлёт листва аплодисменты
в свете тёплых, летних дней
в пользу жизни аргументы
для порядочных людей.
. . .

Ива ветви зелёные клонит
на багряную скатерть зари.
Там пасутся цыганские кони,
оплетает туман ковыли.

В табуне, испытавших свободу,
много сильных, красивых коней,
в них осталось печальное что-то
от безрадостно прожитых дней.

Среди них есть один конь игривый,
от случайной свободы шальной.
Ветер тешится буйною гривой,
длинной чёлкой над белой звездой.

Быстрый взгляд и упрямый, и смелый,
ноги сильные, мощная грудь,
шея серая в яблоках белых
по лебяжьи изогнута чуть.

У костра загрустили цыгане.
День грядущий окутан в туман.
Пусть надежда тебя не обманет,
кареглазый, кудрявый цыган.

Плачет скрипка, гитара и бубен,
До утра не смыкавшие век,
жить могли бы счастливее люди
в этот мудрый технический век.

Слышит табор далёкие звуки.
Синева над землёй разлита.
Так и просится в добрые руки
эта вся что ни есть красота.

Так и хочется крикнуть в ладони,
что бы сердцем усталым не лгать:
"Эй вы, кони, свободные кони,
не давайте себя запрягать."
. . .

Колокольчики звонкого смеха
по безветрию к полдню звучней.
Солнце холоду не помеха,
от него на душе теплей.

        Пар столбом у автобусной тройки,
        лица розовы, взгляды бойки,
        голубого неба каток
        перечёркнут наискосок.

Здесь дублёнки махровая шкурочка,
или шубки искрящийся ворс,
что ни девочка, то Снегурочка.
что ни дедушка – Дед Мороз.
.  .  .

В мыслях наступил перелом –
чёрный ангел не заденет крылом.
Остаёшься в добром пути –
белый ангел тебя защитит.
.  .  .

Я не хочу быть виноватым,
что знал о том и промолчал:
жил во Вселенной мирный атом –
начало всех её начал.
Его рожденье, безусловно,
была счастливая пора.
Его планеты-электроны
вращались в плоскости ядра,
другие, по своей орбите,
вращались первым поперёк
(известность всем таких событий,
дополнит поэтичность строк),
ядро на долго покидая,
как мы тепло родимых стен,
в своём полёте совершая
для нас не ведомый обмен.
Докажут мудрые потомки,
прибор такой изобретя,
что на мельчайшем электроне
есть тоже горы и моря.
Шумят ветра и гнутся травы,
и для животных благодать.
Жестоки люди и не правы,
стараясь атом расщеплять.
.  .  .

У Господа имён хороших много,
ты можешь называть его судьбой,
ты можешь называть его дорогой,
Он верный спутник и хранитель твой.
Едва заметен и в большом, и в малом,
всё потому, что скромен Он и прост.
Не можем мы в пространстве небывалом
увидеть весь Его гигантский рост.
Я называю Его Первым Папой,
а Землю Первой Мамой я зову.
Они со мной всегда, я это знаю,
я это ясно вижу наяву.
.  .  .

Бабушки ждали конца света,
а его всё нету, а его всё нету.
Проходит год. Вот новый день, неделя, …
а мы всё видим свет в конце туннеля.
.  .  .

Честно работал он
среди огня и пыли.
Некогда было ему,
чтобы его любили.
Это, порой, для него
было предметом печали.
Радость и слёзы его,
люди не замечали.
Был он доступным, простым
и далеко не бездельник,
но насмехались над ним
и оставляли без денег.
И сочиняя стихи,
робким он был и отважным,
не покладая руки,
что бы не стать бумажным.
.  .  .

Все кто живёт на планете моей,
все кто растёт в ней и над ней,
населяет воду, леса и поля –
дети планеты Земля.
.  .  .

Не бейте детей, не бейте.
Пусть полнится смехом Земля.
Ругаться не смейте, не смейте.
Скажите лишь: «Упс тра-ля-ля».

.  .  .

Мне с детства всё время везло на зверьё.
Средь леса село находилось моё.
Встречались: то ёж, то лиса, то кабан.
Я с фоторужьём  крался как партизан.
Там зайца спугнул, здесь на белку глядел.
Вдруг – лось, я - на дерево, час просидел.

Однажды домой возвращался. Темно.
Последний автобус проехал давно.
Иду. Среди леса, в ночной тишине
три «пьяных медведя» пристали ко мне.
Сквозь ветки, по кочкам не стал бы бежать,
да, жаль, пулемёта нигде не достать.
.  .  .

Человеку надо много:
что б была везде дорога,
и хорошая зарплата,
и что б без очереди, без блата.
.  .  .

Водка людям жить мешает:
передвижения лишает,
белки уплотняет,
жиры разжижает,
печень, почки разрушает,
работу мозга нарушает, …
.  .  .

Встречался порой и такой злодей
в истории нашей:
особенно он любил детей
с гречневой кашей.
.  .  .

Много времени напрасно мы потратили,
но не стоит больше горевать.
Надо быть похожим на создателя
и всё время что-то создавать.
.  .  .

Встав от телевизора, выйду прогуляться,
положительных эмоций
в выходной набраться.
Напротив храма остановлюсь.
Над куполом крест – огромный плюс.
.  .  .

Когда работе нет конца,
я превращаюсь в человека без лица.
Ночь на небе зажгла звезду.
Быстрой походкой домой иду.
Усталый взгляд из-под тяжёлых век –
такой простой, рабочий человек.
Острые рёбра, впалый живот –
ходячий труп по городу идёт.
Никому не нужен, никому не брат
и кроме детей мне никто не рад.
.  .  .

Добрая Сила, будь со мной,
владей моим телом и душой.
Добрая Сила будь с детьми,
помоги стать хорошими людьми.
.  .  .

Жена-коза у козла была,
держала она на него немало зла,
не понимая, что если в семье разлад,
то этот разлад и в душах козлят.

Жена покинуть мужа смогла,
а через несколько лет она поняла,
когда закончилось время обид и ссор,
что муж её был вполне приличный козёл.
.  .  .

В нас, рядом с нами
Мир этот где
волны Цунами –
рябь на воде.
.  .  .

Ему сегодня так свободно жить,
что можно о престиже не заботиться,
уже не надо никуда спешить,
вот и его коснулась безработица.

Стоит москвич и смотрит из окна,
как неуклонно наша жизнь меняется:
из веток повылазила листва
и цены постоянно повышаются.

Проснулись люди для великих дел
(и это иногда ещё случается).
Проснулся бомж и кушать захотел,
и в ящике на мусорке  копается.

По улице народ туда-сюда
и эта вереница не кончается.
Спешит бедняк, гуляют господа
и женщины за доллары встречаются.

Ручей с пригорка всё ещё бежит
вдоль сквера, у оврага вдоль дороги,
а наркоман кольнулся и лежит,
оставив на скамейке свои ноги.

Подростки изучают бандитизм,
охранники стоят – мужчины дюжие, …
Так входит в нашу жизнь капитализм
гуманный как нейтронное оружие.
.  .  .

Странные данные в литературе есть:
Н.Л.О., Барабашка и полтергейст.
Для населения опасней всех
аномальное явление – злой человек.
.  .  .

Имела его из-за денег
и очень часто ругала,
называя бездельником,
когда приносил мало.

Что-то предпринимала
(судьба улыбалась, бывало),
но всё, что ни добывала,
сквозь пальцы её утекало.

Одна посреди метели,
когда его потеряла,
она плакала из-за денег,
которых ей не хватало.
.  .  .

Надо детство до старости пить.
Надо в жизни живое любить.
Подрастает Малютка-цветок,
светит солнце сквозь тонкий листок.

Надо в юности юностью жить
и свободой своей дорожить,
жизни смысл каждый день открывать,
что известно не забывать.

Разрумянившись, похорошев
наливается персик, созрев
и для полного веса плода
улучшается, зреет среда.

Старость – в берег печальный волна,
но счастливой должна быть она,
пусть багаж её, как спелый плод,
чья-то юность в дорогу возьмёт.
.  .  .

Я –
малая крупинка бытия.
.  .  .

Есть два претендента на главный пост:
у одного посох – у другого хвост,
у одного чистый, добрый взгляд –
а другой озлоблен и рогат …
Каждый должен сам решение иметь:
радоваться жизни, иль в котле кипеть,
преисподняя или Рай –
выбирай.
.  .  .

Что в жизни своей ты ни делай,
всё смысл в ней имеет большой.
Два ангела – чёрный и белый
всё время кружат над тобой.

Они тебе шепчут советы,
а ты разберись, не спеши.
Один тебе послан для света,
другой в исправленье души.

Лишь вера спасёт твою душу
и в этом небес благодать.
Один что-то должен разрушить,
другой в тебе что-то создать.
.  .  .

Свободные животные гуляли
и райские цвели сады,
и небеса не предвещали
землянам никакой беды,
но племя вдруг пошло на племя
(и вовсе не при чём здесь время).
Соседу череп камнем раскроить
считалось в норме.
Таков был первобытный строй
в извращённой форме.
И чего спокойно людям нежилось?
После этого такое началось:
друг от друга
затаились в городах,
где богатые на бедных
нагоняли страх.
И, с тех пор, какой бы строй
ни приходил на смену,
ничего нам не сулило перемену.
В век техники, серпом и молотом
работать было в норме.
Таков был социализм
в извращённой форме.

Что ж с протянутой рукой
идём по свету,
хоть умеем в космос
запустить ракету.
Бьём своих, что бы
чужие боялись.
а чужие, большей частью,
всё смеялись.
Раздел собственности
что-то затянулся,
он народа только
задницей коснулся.
Рынок есть, нет производства –
это в норме.
Таков капиталистический строй
в извращённой форме.
.  .  .

Господи, как ты прекрасен,
свет твой лучист и ясен,
В мире просторном, тёмном
солнце твоё огромно.
Путь к совершенству Ты знаешь,
и создаёшь, и меняешь.
Силы в твоём подчиненье:
вакуум и тяготенье, … .

Время Ты и пространство,
движенье и постоянство.
Всё что Ты создал на свете
радует нас. Твои дети.
.  .  .

Умный сумел уравненье решить.
Глупый от скуки решил закурить.

Умный здоровьем своим дорожил.
Глупый подумал и выпить решил.

Умный любимую ждал у колодца.
Глупый под вечер решил уколоться.

Умный по лесу в кроссовках бежит.
Глупый повеса в могиле лежит.
.  .  .

Стали меньше сажать пшеницу.
Стали больше сажать людей.
Надоело страной гордиться.
Захотелось иных идей.

Голод
тянет костлявые руки.
Голод
разрухи.

Снова стали сажать пшеницу.
Перестали сажать людей.
Снова будем страной гордиться.
Никаких дурацких идей.

Счастье
тянет нежные руки.
Счастье
после разлуки.
.  .  .

Соединяются мельчайших две частицы,
от их слиянья большее родится,
с подобным встретится в движенье вечном.
Жизнь порождает жизнь и это бесконечно.
.  .  .

Что за напасть –
он водкой заглушает страсть,
она водкой заглушает страх.
Это крах.
.  .  .


После налёта в тепле
расположились ребята.
«А ведь жила на Земле
жалость когда-то».

Пуля застряла в бедре.
Жарок ствол автомата.
«А ведь жила на Земле
жалость когда-то».

Тлеет огонь в золе.
На сапогах слой пыли.
«Жалость жила на Земле.
Может её не убили»?
.  .  .

На узенькой тропинке
между добром и злом
не стойте, перегородив движенье.
Идите в нужном направленье,
что бы всегда, не только вам везло.
Тропинка эта приведёт вас к Богу,
оборотясь в широкую дорогу.
И пусть нет указателей на ней.
Вы на добро настройте свою душу,
знакомых позовите и друзей,
увидите – нет компаса верней.
.  .  .

У человека не зря два уха.
Шепчут нам тихонечко два разных духа.
Если необдуманно мы поверим в злое,
то случится горе маленькое или большое.
Ну, а если доброму до нас удастся достучаться,
то и счастью нашему не кончаться.
.  .  .

Мужики рубили берёзы,
что бы избы согреть в морозы.
Да и как им иначе быть,
если не на что дров купить.
Сыплет солнце весенний свет.
Лес проснулся, а рощи нет.
.  .  .

Работа бывает разная:
творческая или грязная.
Организовать работу –
в этом о людях забота,
по пунктам и по фрагментам,
с техникой и инструментом.
.  .  .

Был бы я трезвым, наверно заметил,
как мир удивителен, как он светел.

Не будьте такими как я.
От вас пострадает семья
и глупо уйдёт зарплата.
Не пейте эту гадость, ребята.
.  .  .

В глубинах вещества
есть мысли и слова,
зелёная трава,
живые существа.
.  .  .

Человек примитивный –
вид агрессивный,
в действиях активный,
в мыслях пассивный.
Самообучаем ходить прямо,
строить здания, копать ямы.
Обладает письменностью,
не только речью
(способностью исключительно человечьей).
Информатику продвинуло это
от стен и заборов до Интернета.
Производит машины, химикаты, отходы.
Часть природы, губитель природы.
Хочет называться человеком разумным
просто так, авансом,
но это не умно.
.  .  .

Если собираетесь вы в далёкий путь,
или важный делая доклад,
не забудьте на себя в зеркало взглянуть
(для того и служат зеркала).

Если над собою вы смеётесь сами,
называя зеркало кривым,
это значит что-то происходит с вами.
Я прямое зеркало, увы.

Разобьётся зеркало –
треснет жизнь на части,
но большому мастеру хвала,               
ведь его умением и на наше счастье
существуют в мире зеркала.
.  .  .

Над сотвореньем мира начал Бог трудиться,
до сих пор так и не смог остановиться.