Песни менестреля 2

Русь! Это я –
совесть народа
в эпоху Большого Вранья.
Патриота лужёная глотка.
Мысли глубоководная река.
Оставив условностей берега,
протекаю у тебя в подкорке,
вливаюсь в людское море,
любовью плещусь у его подножия,
до окраин твоих распростёршись.
Луковое горе.
Пугало выставленное на нравственности огороде.
Машу руками… пером,
как топором.
Одним махом снял своему счастью голову.
По самые плечи.
Русь, я – статуя твоей свободы,
её знамя, водруженное над Кремлём.
Врач твой лечащий.
Лечу ушибы твои, гематомы,
исторические переломы…
Я – врагов твоих животный страх.
Танк,
выехавший на улицы Праги
в семидесятых.
Я – русский солдат,
сложивший кости в Талине
за свободу Европы.
Обруган, обесчещен, не единожды перезахоронен.
Бронзовый солдат –
сапогом попираю Прибалтику?
Я – знамя, водружённое над Рейхстагом.
Раскалённый автомат в руках у новобранца,
посланного в Чечню – плююсь свинцом.
Словесности пахарь,
с перекованным на орала мечом.
Орден Победы,
привинченный к самому сердцу,
а не к лацкану пиджака
согбенного старика,
сидящего на скамейке городского скверика.
Я – тубероза,
положенная в подножье солдата,
стоящего в Трептов-парке
с маленькой девочкой на руках.
Я – раскаты ура, раскаты,
докатившиеся с поля предвыборной брани
до стен глухого Кремля.
Зарытый своим народом клад.
Кто меня откопает?
Кость у власть предержащих в горле.
Жду – поперхнутся.
Игрушка в руках Господа.
Погремушка в руках Младенца,
лежащего в зыбке Вселенной,
заставившая Его улыбнуться.
Я – дока,
вымысел пьяного художника –
не скуплюсь на прикрасы.
Я – голая правда,
изнасилованная на ваших глазах властью.
Кукла, набитая ватой.
Вот-вот оторвут руки-ноги,
открутят голову.
Я – безумие, красной нитью
прошедшее через всё творчество Гойи
и застрявшее в стенах сумасшедшего дома.
Я – суеверие, глупость – гоблин.
Суд инквизиции. Его пародия.
Предстарческие психозы.
Фраза у фраера на устах «он – покойник».
Церковь великомученика Георгия.
Заглавная буква
старинной рукописи –
изгладился от времени из вашей памяти.
Я – деревянная обшарпанная рама
картины прошлого.
Сорванный временем со стены,
изломан, брошен в камин.
Меня пожирает язык мой пламенный.
Ещё один миг и – выест глаза дым славы.
Я – вольность,
сотканная из стихов паутинка,
летящая по воздуху.
Серебрюсь на солнце.
Русь, я – твой сон, твой ночной кошмар,
твой отец, твой мат.
Ты проснулась от меня вовремя.
Я – Ниагарский водопад.
Море слов,
подступившее к твоему изголовью.
Слушай меня, кидайся в мои волны.
Я – молчание,
речью переплавленное в золото.
Как не стать разменной монетой?
Я – олово,
правды лужёная глотка.
Как не расплескать себя на мелочи?
Я – звезда… звёздная перхоть –
обсыпал Вселенной плечи.
Я сам себе топор и плаха,
я сам себе палач.
Я – кровь, текущая по вороту рубахи,
кровь, превратившая мир в кумач.
Пейзаж на картинах Рериха.
Циферблат, стрелки часов –
показываю будущее время.
За это был
не единожды бит,
но никогда не врал, не лицемерил.
Я – старый бес…
Зеркало небес –
никогда не искажаю факты.
Я – белый розмарин…
Старый мим,
на глазах у народа режущий правду-матку.
Я – тень, отброшенная веком,
ставшая настоящим человеком.
Всё вижу, но предпочитаю ничего не замечать.
Эпохи гербовая печать.
Кого бы ещё припечатать?
Космоса слепой придаток –
воспалённый воображением аппендикс.
Космический корабль,
затерявшийся в просторах Вселенной.
Рад каждой новой встрече.
Последняя была тому столетие.
Я – корова демократии,
которой Бог не дал рогов.
Пресвятой Пречистой Богородицы покров,
накинутый русскому полю на плечи.
Берёз догорают белые свечи.
Возношу молитву о спасении мира от бед и страданий.
Нить Ариадны.
Русь, она приведёт тебя к океану радости,
счастья, любви.
Баловень судьбы.
Сама нежность, свившаяся в кокон.
Расправлю ли крылья?
Телохранитель московских царей – рында.
Тюрьма их без дверей и окон.
Номер твой класса люкс, любовь моя, –
живи во мне, живи мной, живи со мной.
Я – жёсткое порно –
не хочешь, не смотри.
Эстет и жуир –
жнец искусства, жнец его жриц.
Кто подогреет мне ужин?
Раковина, выброшенная на берег волной.
Кто сбондил мою жемчужину?
Город, стоящий у цивилизации на обочине,
забытый Богом,
оттеняющий человеческое болото.
Одев на чело венец печали,
вижу – как мысль моя ускользает,
ускользает как рыба, как слава.
Остаётся боль, стучащая в левом виске
высохшего трупа – мумии.
Жизнь, висящая на волоске.
Остаётся – мелом
на белой стене абсолютной истины
нарисовать своё безумие,
хлопнуть дверью,
выйти из тела,
прислониться спиной к забвению
и слушать плеск безумолчный счастья –
его перекаты
охов и ахов, –
забыв, что дверь изнутри забита наглухо.
И нет в этот мир возврата.