Двадцать двадцать часть третья, последняя

Сторожа зовут Петрухой. Вернее, это он сам так представился. Родом из Бугуруслана. Акцент маленько татарский.  Маленького ростика, в какой-то мощной меховой хламиде на хрупком теле, с тоненьким юношеским голоском, несмотря на свои 35 лет. Очень гостеприимен. Очень рад. Его можно понять: погода стоит отвратительная, то есть нелетная совершенно. Сменить Петруху никто не может. И кроме нескольких одичалых геофизиков да ненцев, рыскающих по тундре на своих нартах и «Буранах» в поисках халявной водки,  он давно уже никого не видел. А скоро Новый год, между прочим…
У Петрухи есть священная корова – телефон. Обыкновенный старенький городской аппарат, по которому можно набрать  нужный номер и  при изрядном терпении дождаться-таки  прекращения коротких гудков и набора желаемого номера абонента. Аппарат стоит у него в отдельном вагончике, который он открывает ровно в восемь утра и закрывает ровно в восемь вечера. Короче, мой  спутниковый монстр тому старенькому замызганному аппарату и в подметки не годится. Моим даже орехи колоть  невозможно – развалится.
«Вот, пажалусты, занимайте вагоньчик! Всё равно никаво нет, и када появяца – неизвестна,» - любезно провожает нас Петруха. В вагончике есть нары, электрический свет, работающие, простите за выражение, калориферы, а также потертые, пропахшие солярой и носками сотен буровиков, полевые матрасы и подушки без простыней и наволочек (естественно). Короче: благодать, рай земной, вожделенный!
Заваливаемся спать прямо в одежде, которая по запахам уже мало чем уступает спальным принадлежностям уютного гостеприимного вагончика. Петруха сразу же  сурово предупреждает: лишней питьевой воды нет. Но у нас с собой почти сорок литров, и пока – это нас не огорчает и не настораживает. Тепло и душно. К утру незаметно отключаю калорифер в своей половине вагончика. Мой оппонент, Колян, нахально селится на койке напротив меня. А, плевать. Завтра отзвонюсь своим. Там посмотрим.
Рома кашляет всю ночь и температурит. У каждого что-то из лекарств есть. Пытаемся помочь. Если ему станет хуже, то нужен врач. Утром за мной заходит Петруха, и мы идем в телефонный вагончик. Сообщаю о состоянии дел генеральному. Знаю, как он переживает за нас. Слышу огорчение в его голосе: «Ну, что ж.. Значит, холостой выстрел получился?» Молчу. А что тут скажешь? Причин может быть сколько угодно, но решение-то задачи было поручено именно мне, и у меня нет права перекладывать ответственность на кого-то…
Звоню Щербакову. Тот обещает сегодня же заказать вертолет на завтра ( заказывают всегда заранее) и забрать нас, аки челюскинцев, с двадцать двадцать.. Вертолетная площадка – в пятидесяти метрах от нашего вагончика. Правда по её углам из четырех работают только две сигнальные лампы.  Но тут уже ничего не поделаешь. Запаса у Петрухи нет.
Однако погода всё решает по-своему. Ни на завтра, ни на послезавтра летной погоды не случилось. Пурга. Видимости ноль. На завтра к двадцать двадцать подкатил ненец Еля Салиндер в малиновой малице на двух нартах, запряженных ездовыми оленями. Еля очень хотел попасть в поселок и упросил меня взять его, троих маленьких детей и жену неночку в вертолет. Я передал его просьбу Щербакову. Тот махнул рукой, мол, решай сам. Елина семья поселилась в соседнем с нами вагончике.
Вскоре Салиндер пришел к нам в гости. Первые полчаса он  демонстрировал нам аудиозаписи на своем сотовом телефоне. Там были записаны всякие-разные анекдоты. Очевидно, парень ждал от нас какого-то угощения. Вечером я занес в его вагончик и отдал его семье бутылку шампанского и коробку конфет, предназначавшихся Супруну, до которого мы уже явно не сможем добраться.
Соседи мои, Рома с Андреем морщатся. От Ели исходит особый специфический запах тундровика: смесь оленьего жира, человеческого пота и звериного ( оленьего) мускуса. Я терпеливо слушаю его рассказ о себе и своем роде.
Ему тридцать три года. Служил в армии под Астраханью в ракетных войсках. Служил хорошо, даже просили остаться, но он вернулся в родную тундру. Приехал он сейчас из стойбища с дядькой. Дядька увел оленей обратно в стойбище, до которого шесть километров. В ту сторону, с которой мы пришли. Кстати, в одном месте по пути сюда мы действительно пересекали свежий след «Бурана». Первым его заметил Рома. Но мы по нему не пошли, потому что я сказал о том, что след «Бурана» может и не привести нас на буровую.  Всё верно. Он на самом деле вёл не на буровую, а в стойбище. А там нашему вездеходу делать точно – нечего.
В поселке Еля хочет купить новый снегоход. В кредит, разумеется. Есть такие кредиты – специально для малых народов Севера  Он согласился с тем, что в нашем вагончике  шибко жарко и душно. Они в женой дверь в свой вагончик специально плотно не закрывают: чтобы вентиляция была. Кстати, когда я заходил к ним, то заметил в тамбуре обыкновенный детский ночной горшок. Почему-то эта вещь меня в тех условиях умилила и запомнилась. Потом Еля ещё раз заходил, просил сигареты для жены. Сам-то не курит, а вот жена…
Колян надеется, что мы все-таки решимся ехать с ним дальше: специально подмел в вагончике, мусор вынес, фрекцион правый починил. Не-а, никуда мы с ним больше не пойдем. И не надейся, Николай! Мы не сумасшедшие.
Вечером Колян решил снять свои носки. Пахли они настолько ужасно, что тотчас в глазах появилась резь.. А наш «отравитель воздуха» вдобавок устроил ручную чистку ног, начал между пальцами ног ковырять. Находиться рядом с ним  не оставалось никакой возможности. Часа два я простоял у раскрытой двери вагончика, где, словно рыба на прибрежном песке, старательно глотал свежий морозно-снежный воздух.
Пока находились на двадцать двадцать, у меня было время проанализировать ситуацию. Итак.
Первое. Мы убедились что дорога на двадцать двадцать не отвешкована и не готова к эксплуатации Второе.  Мы доставили около тысячи вешек к месту начала будущего зимника и складировали их здесь. Третье. Мы убедились в том, что Лукойл ведет полным ходом отсыпку площадок под эксплуатационное бурение ( самосвалы, свет которых мы видели, возили грунт на отсыпку кустов скважин из карьера неподалеку), а значит заинтересован в строительстве зимника на двадцать двадцать и будет содержать его в зимний период не на словах, а на деле. Четвертое. Вешковать дорогу без расчистки ее бульдозерами-«болотниками» не им смысла, ибо дорогу тут же занесет пурга. Пятое. Идти на прокладку зимника  одним вездеходом крайне опасно. Шестое.  В нашем случае - с неадекватным водителем - смертельно опасно.
Вертолет за нами так и не пришел. И тут появился на двадцать двадцать ещё один вездеход – геологов-сейсмиков. По их словам, первые и единственные следы вездехода, ведущие к двадцать двадцать, которые здесь были  с начала зимы – это следы этого самого ярко-рыжего вездехода сейсмы.
Решили «прицепиться» за их вездеходом и идти след в след. Так мы снова оказались на борту нашего многострадального ГТТ, с которым только вчера прощались навсегда. К тому же питьевая вода, которой мы опрометчиво поделились с семьей Ели, закончилась. Это тоже подстегнуло нашу «экспедицию» к возвращению. Созвонился с шефом. Он ответил, что полностью доверяет нашему решению по ситуации. За что я ему благодарен и поныне. Действительно, на месте, по ситуации, всегда  проще о понятней как именно нужно поступать.
Первоначально сейсма пропустила наш вездеход вперёд. Однако, и здесь наш герой умудрился свалить куда-то в сторону. Мы едва отыскали следы рыжего вездехода. Ведь теперь мы шли не по джипиэс, а по следу  второго вездехода. На этот раз в нашу машину набилось уйма ненецкого народу.: несколько пацанов-ненцев во главе с Гришей (единственного, с кем я лично познакомился.), а также Еля и его семья.
Пацаны сошли в чистом поле, не доезжая до развилки на Находку пятнадцати километров.  Сказали что до стойбища им тут недалеко. Впрочем, понятие «недалеко» для русского и для ненца – совершенно не совпадают. Для русского ненецкое «недалеко» - это очень даже прилично далеко. Знаю что говорю: имел неосторожность убедиться.
 За 8 км  до развилки нам встретилась целая колонна дорожной техники. Ах, вот когда на самом деле дорожники занялись лукойловской дорогой! Именно тогда во мне созрело твердое решение все-таки вернуться сюда (вместе с дорожниками) и проложить необходимые зимние автодороги до наших месторождений.
Наконец, мы миновали развилку с её вагончиками дорожников и следуем прямым ходом в поселок. Как бабочки, мы летим из полярной темноты на свет в далеких ещё окнах . Свет поселков отражается в облаках бледно-багровыми пятнами.
В восемнадцати километрах до конца пути мотор глохнет. В девяти километрах – перегревается радиатор, рвется ремень на системе охлаждения. И мы вынуждены заменять его на другой. Снова звёздная тишина. Внезапно раздается детский плач. Это плачут дети Ели, потому что они маленькие, и им страшно... Вокруг  кромешная темнота.. Ветер и снег. А вдали, далеко-далеко,  светятся огни поселка. Эх, вот видит же око, да… зуб неймёт.
Наконец вездеход еле-еле выкарабкавшись на поселковый берег возле базы Бадри того самого, - весь задымился и окончательно встал...
Но мы уже точно не одни. В воротах   теплого деревянного ангара стоит на заправке Урал-наливник.


Все-таки, когда полярная ночь подсвечена огнями живого человеческого жилья – это очень красиво смотрится, честное слово.
Еля с детьми и женой, похожие на медвежат, в длиннополых оленьих совиках да паницах, а следом за семейством  и мы, грешные, идем к поселку понизу вдоль берега по хрустящей и  искрящейся снежно-звездной дороге.