Абсолютный неслух

*  *  *
 

Мне не прийти к тому, о чём радел,-
ни в многокнижье, ни в четверостишье.
Предел - внутри самих вещей. Предел -
неразличим. На пса похожий нищий

приплюснут так же, как волчара-царь
с кровавыми химерами в надбровье...
А я - всего лишь певчий, пономарь,
поведенный на невозможном слове.

Когда бы не врождённый к речи слух,
я вряд ли жил бы, абсолютный неслух.
И кто ж опять пешком, на верных двух,
идёт, храня семь вер - в губах и чреслах?

По грудь в грязи навязанных примет,
просохну - и судьбу благодарю я
за луч в бойнице казематных лет,
за птиц, будивших поутру не всуе...

Шукай, глупец, магический кристалл,
ищи-свищи средь сущностей облезлых!
Но, чу! Родимый голос вновь достал:
"Ох, чадушко! Ну, до чего же - неслух..."







*  *  *


От души хрустит предзимье злым ледком,
пахнет стужа роттердамским табаком.
И "Летучего голландца" паруса
брезжут солью сквозь безвременья глаза.
А пространство веет дымом с островов,
бормотаньем пожирателей голов:
"Тумба-юмба, ёпсель-мопсель, вот те крест -
тот, кто съеден, тот тебя уже не съест!
Он, подрезавший копьём тебя под дых,
очень мягок будет к ужину и тих..."

А над степью самоед гудит напев -
Каин под сорокоградусный сугрев,
цепкозубый, ватно-серый, как партком,
хрящик хрупает над братом-простаком.
Десять басен отрыгнувший трансвестит,
чьей он косточкой височною хрустит?
То моей, с утра, то, к вечеру, твоей,
бог куриный, царь пропащих голубей!

Целлофаном предрассветный брызжет лёд,
время смёрзлось, изогнулось, но идёт.
Только мерин, старомодный и седой,
с гривой сивой, с задубевшею уздой,
в чернозёмной борозде увязнув, встал, -
седока вморозил в синий виртуал,
где с экрана резво множит стыд и спам
на резиновом ходу герой Ван Дам...