Нерасказанные истории смерти

У меня есть старинный перстень с красным камнем в виде квадрата, в золотой оправе, потемневшей от времени. Таких, наверное, много в музеях. Но только у меня он волшебный. Не такой, как в книжке про хоббитов и Саурона. Но не менее страшный. Тем более, что у него было гораздо больше владельцев. Мне так кажется, по крайней мере. Этот камень рисует мне разные картины. Про какого-то царя-мага в некоей древней стране, вечно озаренной багровым солнцем. С помощью меча и колдовства он занял престол. За несколько лет убил множество людей во славу своего хозяина.  И дворец охраняли мертвецы, восставший из могил. А потом что-то случилось, и маг потерял власть. Камень видел, как мертвое тело хозяина тащили по пыльной дороге, острые камни вырывали из него  кусочки плоти и текла черная кровь. А перстень снял некто с черной бородой и шрамом на левой щеке и глаза у него были зеленые… Как-то камень рассказал… Нет, показал картинку про то, как холодной зимней ночью в темные века средневековья сожгли на костре белокурую ведьму. Пламя лизало ее нежную кожу.   А перед глазами стоял тот, которому она служила и незримо для всех, кроме ее и меня, вытирал ее слезы синим платком с золотой монограммой. А утром, в золе, смешанной со снегом, маленький нюренбергский мальчик, рисовал тоненьким прутиком фигурку льва, виденного им в заезжем зверинце. И палочка нашла кольцо. И ручка вытащила его из грязи. И было ей холодно от снега и тепло от камня. А перед глазами было лицо той белокурой ведьмы, когда он надевал перстень на палец. И хотя мальчик был совсем маленький, он понимал, что она его суженая. И он шептал: «Милая моя, милая». Как редки венчания с Сатаной…
А еще я узнал историю колдуна из маленького Северного города… Истории можно рассказывать бесконечно. Может быть я поделюсь еще ими, если будет время… Например, той, где связанные колючей проволокой руки тянутся  ржавому мечу, чтобы изрубить матрешку, пожирающую его ребенка. Или той, где девушка сидящая на пеньке на мертвой полянке в сгоревшем лесу, держит в одной руке берестяной крестик, а другой гладит голову человека, который не что иное, как разлагающийся труп. И в глазах ее печаль и любовь. А страха нет.
И во мне нет страха. Но есть истории.