сколь давно столь свежо памятью

Богаты чернозёмы Малороссии, любезный читатель мой. И от того, до таких достигает высот духа народ, живущий в них – диву даёшься. Малоросс изъяснимо хитёр, предсказуемо скуп, в меру смекалист. В радости светел и смирен не сверх меры. В горе – благообразен. Любит в своём постоянстве одних и тех же женщин, ибо других здесь не вскармливается на, пусть не однородном, но довольно калорийном в питательности продукте.

Инородец в этих краях непредставим никакому воображению в изыске самом наиразнообразнейшем. Будь ты рождён хоть ляхом, хоть, не к ночи будь упомянутым, жидом каким в кашруте своём галахическом – не пройдет тебе от роду годов, скажем, пять и ты, свет мой, до мозгу костей проникся далями лесостепи, озерцами тишайшей воды, малыми реками, медлительностью своей редко уступающих здешним официантам, под небом синевы необузданной.

Вот и случай этот, тому предъявив иск, а всё едино – указует на природную склонность малоросса к постижению горнего в ущерб обыденности, облегающей душу человека, но не как новомодные колготы прекрасную ножку горожанки той, а скорее на манер шароваров – исконного здешнего одеяния.

Проживал я в тот год свою жизнь в студенческом общежитии номер пять, что на углу улиц Лабораторной и Академика Лазарчука. И питаясь исключительно столовской пищей, с присущим смирением раз в две недели ходил на ближайшую почту за получением посылки от бабушки. Центральным местом посылки (не выпал бы Рубежов со своей четвёртой страницы на первую) всегда являла свою неслыханную суть колбаса домашняя свиная смальцем свиным же залитая для консерванту и корысти, опосля будучи намазанным на хлеб. Не чуждалась бабушка моя Хана, добрейшей души, и баночки двухсотграммовой хрену на буряковом квасе. Из-за этого хрена вся катавасия и закрутилась в тот день. Бес ли какой дёрнул меня заявить сообществу малороссов проживавших единой семьёй в одном блоке общежития того, что хрена такого горючего не сыскать более нигде. Оговорится здесь надо, семья та была далека от русла течений, какими исполнена юность деток моих и держалась та семья исключительно на почве получения посылок из городов, сёл и весей всея Малороссии.
Знать ли может русак, что значит вызов такой для малоросса! Ни в коем случае не может он знать. Назначил себе некий казак на спор съесть тот хрен сразу и целиком, доказав самому и хлопцам всем силу свою в ущерб всяким представлениям о возможностях организма.
И заключили мы с ним письменно сделку. Ежели за пять минут осилит он банку хрена того без закуски и выпивки и две минуты ещё продержится стоя, должен буду ему дать десять рублей. В противном случае – он мне.
Бесы, бесы одолевающие душу Малоросса!
Знать ли мог казак с кем и чем столкнулась судьба его!? Ни при каких исключениях не мог того знать казак.
Через час на входе в общежитие висело объявление рукою моею писаное.
Где зрелище сие объявлено было публичным с платой за вход полтина.
Когда стало ясно, что количество гостей превышает сорок, казак взъерепенился, но понял, что супротив письменного договору не в силах его крепиться, сдался на милость публики.
Спор он выиграл, выпив до двух литров воды сразу после и пролежав почти сутки потом.
Сколько после не пытал докторов, все склонны считать – рисковал казак жизнью за десятку. Да и я мог подстрекателем считаться если что.
Заработали мы с ним по червонцу.
Долго в тот вечер играла гармошка – никто не хотел уходить.
Так и паразитируем на здоровом теле и духе Малороссии, кто пишет двести лет, кто – тысячу.
Лично я с тех пор не вступаю в спор.
Малороссы в споре часто голову теряют, а мне не к лицу.

PS
И как не любить, скажите, Николай Васильевича Гоголя мне!? Ну, как же не любить!? Ума не приложу. Да и не хочу прикладывать ума к такому противному делу. Гоголя не любить! Эдак, откажись и от борща с чесночными пампушками, кровяной колбасы, вареников с творогом под сметаной, узвара грушевого. Ни при каких, заведомо обещанных, фуа гра под чтение Хэмингуэя не сподобит на неслыханность такую.
Родину продать за майонез прикажите!?