Кавказская война

 
            Поэма

 Когда вечерняя заря нисходит
В тот край, где горы синие Кавказа
Пленяют тенью и прохладой ночи,
Приходит время для рассказа
О буднях старых горцев из аулов,
Которых мало уж теперь осталось,
Иных уж нет, но помнит их черкес один
С седою головой и немощной рукой.
Старик сидит у дома каждый вечер
И повествует мальчуганам-горцам
Истории отцов-героев,
И детвора, усевшись полукругом,
Не шелохнувшись, слушает рассказы,
И кажется сам ветер каждый вечер,
Скрываясь в кронах старых яблонь,
Облитых ярким лунным светом,
Внимает подвигам горячего Кавказа
Времен борьбы царя с Шамилем.

 Тогда страною правил царь известный,
И род Романовых в расцвете был.
Царь Николай, надменный и жестокий,
В руке сжимал всю власть, как кнут пастух.
И силой той народ свой подгонял подобно стаду.
И если где случались беспорядки,
Удар его плетей надолго оставался
На теле, в душах и в уме народном.
Его жандармы были царскими глазами,
Они повсюду видели восставших на закон,
И даже тех, кто лишь готовился к атаке
На власть монарха и на барство.
Когда же вспыхнула война в аулах горных
За независимость Чечни и Дагестана,
Да, впрочем, и всего Кавказа,
Царь бросил армию на юг, в аулы.
И долго русские солдаты воевали
С людьми, чья жизнь без войн уныла.

 И было время то печальным для России.
Солдаты гибли и страдали в схватках жутких,
А прелесть горного Кавказа была нарушена войной.
И наш старик, герой поэмы этой,
Мальчишкам говорил в тот вечер тихо:
«Я помню день один, так ясно, как луну на небе.
Мы воевали за Шамиля, за горные аулы и свободу,
И наш отряд из сотен горцев смелых,
Оборонял Гуниб от русских войск.
Аул был высоко в горах, и залпы пушек,
Ружейный выстрел или крик чеченца,
Протяжным эхом раздавались по округе,
И наше счастье было в битве этой,
И честью было пасть героем на Кавказе».

 Старик умолкнул вдруг и удивился,
Как тихо было этой ночью над аулом.
Деревья спали, а цветы дышали ночью
И сладкий аромат бутонов нежных,
Ложился покрывалом над садами,
Сползал в ущелья, растворялся тихо
В ручьях холодных под аулом.
А в небе чистом и прозрачном
Луна скользила по вершинам горным,
И лик свой полный обнажая смело,
Дарила свет прохладно-чародейский
Всем тем, кто этой ночью ясной
Не спал, а наслаждался тишиною,
И в неге летней восхищался красотою.

 Черкес вздохнул и вновь продолжил:
«В тот день в горах мы проиграли.
У русских были в моде новые винтовки;
Они стреляли дальше и быстрей,
А наши ружья уступали русским,
Да и самих нас было мало там.
Мы бились крепко, но заметно уступали
Войскам наместника Кавказа,
И наш имам пленен был князем Барятинским.
И помню я слова вождя Шамиля,
Как будто было все вчера, совсем недавно,
Хотя прошли с тех пор десятки лет,
Но помню взгляд имама и слова его.
Он говорил, сдаваясь князю:

 «Я тридцать лет за веру дрался,
Мои народы изменили мне, и сам я утомился.
Я стар уже и сед, хоть борода моя черна.
Вас поздравляю с покореньем Дагестана.
Пусть государь владеет горцами
На благо их и процветанье.»
Старик умолк и взглядом быстрым
Окинул всех мальчишек-горцев.
Они сидели и смотрели на черкеса,
И ждали новых слов из уст его услышать.
А он молчал, смотря на небо,
И вспоминал былые дни Кавказа.
Вдруг мальчуган один, темноволосый,
Спросил черкеса, взглянув в глаза его:

 «А дальше было что?». И наш старик,
Герой поэмы этой, ответил тихо:
«Кавказ иным стал без Шамиля.
Порт Туапсе захвачен был десантом.
Через него мы получали много:
Боеприпасы, ружья, пушки.
Когда же этого всего не стало,
Еще немного горцы воевали без имама.
Потом все стихло и не стало
Сражений, криков и атак внезапных.
Кавказ утих на время, но я знаю
Народы наши кровь еще прольют
За жен красивых, за сынов Кавказа.
Но будет это через сотню лет»

 Черкес вздохнул, и вновь умолк.
Кругом цикады стрекотали и, казалось,
Что ночью этой только их и слышно.
Все остальное спало, и только яблони в саду
Клонились ветром легким к горцу.
Здесь сакля, на изгибе склона приютившись,
Всегда ветрами обдувалась нежно,
И яблони дышали рядом влагой,
И воздух теплый, нежный и приятный,
Сползал в ущелье вниз по ветру.
Так было здесь всегда – веками.
И был приятен здесь приют черкесу.
Ему без гор, без рек гремучих,
Не жить, не плакать, не смеяться.

 Меж тем уж полночь приближалась,
А мальчуганы-горцы все сидели полукругом
И ждали слов из уст черкеса,
А он сидел и вспоминал Гуниб, и слезы
Вдруг потекли из глаз его на щеки.
Он вспомнил крики горцев и удары пушек,
Шрапнель солдат в лесах чеченских,
Отряд карательный в аулах горских,
И муки раненых солдат и горцев.
Его печаль была по всем погибшим:
Солдатам, офицерам, горцам,
Сынам и женам в той войне далекой.
Он знал - страдали все и муки горцев
Не меньше были мук солдат и офицеров.

 Мальчишки-горцы вдруг притихли.
А наш старик взглянул на небо и, вздыхая,
Утер с лица и глаз запавших слезы.
Один чеченец, худощавый, смуглый,
Спросил черкеса вдруг несмело:
«Скажите, русские враги нам?»
И улыбнувшись грустно, молвил горец:
«Когда-то русских я считал врагами,
Теперь простил я их за беды наши.
Их также гнали на войну иль битву,
Как и всегда вожди своих народов
На войны гнали всех подряд без спросу.
Я верил нашему имаму крепко,
Потом я утомился битвой долгой».

 И вновь умолк старик на время.
Затем продолжил речь свою:
«Возможно вам, сыны горячего Кавказа,
Когда-то доведется женщин защищать
От пушек неприятелей, иль шашек свиста.
Тогда быть может, вы поймете
Войну такой, какая она есть.
В ней нет восторга…горе лишь.
И вам желаю я лишь мира счастье.
На том закончим наш рассказ.
Ступайте по домам своим с Аллахом.
А завтра мы продолжим с вами
Рассказы о былом Кавказе,
Отце героев наших славных».

           ЭПИЛОГ

 Луна скользит по голым скалам,
И полный лик ее прекрасен
На фоне гор широких и ущелий.
Кавказ, облитый лунным светом,
Умолк на время от волнений.
И в саклях свет погас давно –
Все спят в ауле сном глубоким,
И всем не ведом день грядущий.
Лишь наш старик, герой поэмы этой,
Той ночью долго не ложился –
Болели сердце и душа его.
Он знал: недолго быть Кавказу,
Аулам горным и ущельям,
Спокойной родиной сынов.

 Здесь, на земле родной,
Он слыл пророком и мудрейшим
Среди черкесов старых был.
Его слова всегда сбывались,
И в том ауле, где он жил с семьей,
О нем шептались часто старики.
А детвора все лето каждый вечер
Сходилась к сакле на изгибе склона.
И наш старик всегда к порогу
С рассказом новым выходил.
Но в эту ночь, расставшись с детворою,
Черкес седой душою чуткой
Предвидел дни сражений страшных,
И ночью той молился долго.


8 – 25 декабря 2008