Ноябрьский ноктюрн

 
День – старый детектив Агаты Кристи.
Он предсказуем, влажен и белёс.
И всюду: из-под ног, из-под колёс –
мышиная возня опавших листьев
и горечь слёз

в простуженной шершавой носоглотке.
А ненадёжность траурных небес
давленье вызывает, ибо вес
небес невыносим. Как будто в водку
плеснули «Русский лес».

Поклон тебе, ноябрь, но не от
почтенья и любви, скорей от ветра.
И хрипло дышит спящая Деметра.
И сон её похож на огород
в десятка два квадратных метра.

А вечером за окнами домов,
где свет – не свет, а дольки апельсина,
едят и пьют, и скользкая резина
хранит от нежелательных плодов
любви и сплина.

В паршивом привокзальном кабаке,
где из-за музыки и дыма можно спятить, 
приходит неожиданно на память
предание о тоненькой руке…
И чай на скатерть…

А на перроне – куртки и плащи,
лжесуетливость и псевдодвиженье,
и омут моего оцепененья
похож на прокисающие щи.
Не сон, не бденье…

Из серой дымки прыгают слова
как насекомые, и попадают в уши.
Они не только засоряют душу,
от них потом кружится голова.
К тому же

игривого безумия вуалька
мелькает возле глаз, и я терплю,
а смысл равен круглому нулю,
и алкоголь – присыпка талька
на грусть мою.

По всем законам физики я не
могу отсюда улететь, но это
не так уж важно. (Строгая диета
на все мечты о сказочной стране).
Точнее вето.

Зачем же так? Во-первых, бесполезно,
а во-вторых, достаточно смешно
мечтать о том, что, в общем, всё равно
не сбудется, и повсеместно
глядеть в окно.   

И вот, чтобы хоть как-то отстраниться
от повседневности, берёшь в руки перо
и загоняешь ей с размаху под ребро,
пока по капле не начнёт сочиться
на лист добро.

Когда ты пишешь стих, ты лучше всех,
когда не пишешь – ты обычный робот.
И твой невнятный, непонятный ропот
у окружающих способен вызвать смех…
А чаще – хохот.

Хотя, конечно, это субъективно.
В стихах всё относительно. Добро –
довольно скучно, ну а зло – остро,
как нож, и по-дикарски агрессивно,
а вместе всё – ядро

любой молекулы в зияющем пространстве…
Но хватит философствовать, ведь я
ищу на ощупь смысл бытия,
но нахожу стакан. И снова пьянство.
И снова зря.

Ноябрь в серой рясе на углу
Сухой листве читает отходную.
И точка превратилась в запятую,
когда я палец приложил к стеклу…
Затем – в кривую.

Я так устал болтаться в пустоте
избитых и бессмысленных сюжетов,
страшиться языков и пистолетов
и растекаться кляксой на холсте
чужих портретов.

Я должен встать. Ведь я же не старик?
Иль мой удел – состариться до срока
и быть рабом постыдного порока,
который так же просверлил кадык
Есенина и Блока?

И я встаю. И нету мне опоры.
Шатаясь, выхожу из кабака.
Ноябрь крутит пальцем у виска…
Я вижу онемевшие просторы…
Прощай, тоска!..

Законы физики не действуют, и вето
само собой снимается, когда
тебя зовёт далёкая звезда,
и ты скользишь в хрустальной дымке света
туда.

И я иду. Под небом. По листве.
Цель призрачна, как тень за облаками;
но нимфы стелят путь мой лепестками,
и что-то начинает в голове
шуметь стихами.

Я прохожу сквозь толчею и смрад,
сквозь стены, сейфы, скверики и холод.
Я не старик, но я уже не молод…
Я прохожу туда, где снегопад
Берёт в осаду город.