Дверь в сердце

      Довелось мне полгода поработать на почте доставщиком, то есть разносчиком писем, газет и журналов. Еще в мои обязанности входила доставка пенсий и разного рода пособий. Не каждый, конечно, день, а то бы я стал богачом – ведь с каждой пенсии благодарные получатели отсчитывали мне пару рублей, а то и больше, смотря по тому, чья это была пенсия – полковника в отставке или швеи.
      Но я хотел рассказать о другом. Случилось это холодной псковской зимой. Я жил в общежитии. Вставал в пять и пешком шел к почтамту, потому что трамваи и троллейбусы в это время ходили редко, если вообще ходили. Участок у меня был самый трудный – корреспонденции столько, что я уходил на маршрут и возвращался последним. Уходил я последним потому, что долго сортировал корреспонденцию. Остальные уже собирали сумки, а я еще и половины не разобрал. В отделении я был единственным мужчиной, и, конечно, меня поставили на самый длинный маршрут.
      Чтобы доставщикам не скучно было разбирать корреспонденцию, в помещении включали радио. Радио рассказывало о хороших событиях и играло легкую классическую музыку. Однажды я услышал: играли что-то прекрасное. У меня дух захватило – так это было хорошо. Что же это, думаю, кто это сочинил, и как эта музыка называется. Разбираю почту и слушаю. Радио музыку доиграло и сообщило, что исполнялось Адажио из Второго фортепьянного концерта Бетховена.
      В тот день я наделал много ошибок – треть писем и газет попала не в те ящики. Это была последняя капля (я ведь и раньше получал замечания). Меня уволили, но я не жалел. Я решил, что это плата за то наслаждение, которое я испытал слушая музыку Бетховена.
      Конечно, в тот же день я пошел в магазин и купил пластинку с этим концертом, а к пластинке еще и проигрыватель. В те годы CD-плееров и компакт-дисков не было. Пластинку и проигрыватель я потом повсюду таскал с собой. Городов я повидал немало и какой работой только не занимался. Пластинка и вертушка всегда были со мной.
      Но странное дело: сколько я ни слушал эту музыку, никогда уже она не действовала на меня так, как в первый раз. И со временем я пришел к мысли, что особенно остро музыка воздействует на слушателя, когда он слышит ее в каком-то неподходящем месте и как будто в совсем не подходящее время – тогда она кажется ему лучом света в царстве тьмы.
      А если он слушает ее, устроившись в кресле или на диване, то контраст с действительностью получается не таким резким, не таким мучительным. А мука эта составляет необходимую часть наслаждения; без нее все кажется пресным – и «Лунная» соната, и Девятая симфония.
      Чтобы прекрасное вошло в наше сердце, нужно пробить в нем дверь.