20. Заключение

      В первых строках завершающей стадии данного опуса мы не без сожаления вынуждены констатировать: наше истекающее последними слогами и буквами повествование можно назвать чем угодно, только не руководством. (В сущности текст следовало бы назвать «Как не надо переводить сонеты Шекспира».) Вопреки первоначальному заявлению мы никому ничего не показали, никому ничем не помогли и ни чьего внимания ни на что не обратили. Все остались при своем: бесчисленная когорта переводчиков при СШ, мы — практически у разбитого теоретического корыта. Сухо дерево, одним словом, без всякого намека на всякие там «травка зенелеет», то есть, конечно же, — «зеленеет», а «солнышко» соответственно «блестит».
      Во-вторых строках осмелимся заявить, что если уж читатель пострадал, погрузившись в наше повествование, то мы пострадали не меньше, а может, даже больше читателя, ибо такого неслыханного количества ничтожных виршей, обнаруженных нами среди ПСШ, нам во всю жизнь ни читать, ни видеть не доводилось. В первый и, очень надеемся, в последний раз мы занялись поиском антишедевров целенаправленно, неуклонно, страница за страницей, сайт за сайтом, и это не могло на нас не сказаться. А если еще не сказалось, то ведь прошло не так уж много времени: книжица еще пишется, а что случится по ее окончании, неизвестно. Впрочем, как мы уже имели случай доложить, недоброкачественный переводной продукт выходил на нас не как иголка из-под стога сена, но шел косяком, так что мы еле успевали выбирать сети. Причем, заметьте: для иллюстрации своих положений мы, в основном, брали едва ли не одни и те же сонеты из числа первых, а это значит, — поиск был вполне естественным, само собой разумеющимся, несмотря на преднамеренность задачи. А читать у всех переводчиков все подряд — была охота! Мы себе не враги. Скажите, перефразируя классика, спросим мы самих себя и окружающих, скажите, каково прочесть весь этот вздор, все эти книги, — и все зачем? — чтоб вам сказать, что так не надобно писать!
      Многие читатели могут нам задать, а отдельно взятые — непременно зададут вопрос: а зачем было трудиться искать, найти и не сдаваться на протяжении целой книги, если тем самым причиняется необратимый вред персональному здоровью ищущего? На это мы ответим в третьих строках, хотя в общих чертах надлежащий ответ предугадывался загодя, до того, как мы впервые потревожили компьютерную клавиатуру составлением данного текста. Наш вывод приблизительно такой: как бы ни пыжились те или иные переводчики, как бы глубоко ни забирались они в сонетные шахты и шурфы, перелопачивая единого слова ради тысячи тонн словесной ерунды, в какие теоретические джунгли ни забирались и на какие гипотетические кручи ни влезали, превзойти переводы Маршака — пусть несовершенные и более чем вольные — никому пока не удалось. И, полагаем, в обозримом будущем едва ли удастся. Шекспировские переложения Маршака приобрели в России, если хотите, статус предания, мифа, сказки. С точки зрения современного читателя и в том, и в другом, и третьем легко обнаружить массу недостатков, и все же «Курочку Рябу» или, скажем, «Красную Шапочку» — довольно абсурдные вещи, с каких сторон на них ни взгляни, — дети и взрослые детям читают и будут читать до скончания книгопечатной индустрии.
      Маршак Маршаком, а есть еще и Финкель, а его ПСШ, добавим в четвертых строках, сбрасывать с «Титаника» современности тоже рановато будет. Финкель изучал сонеты во всеоружии филологических знаний, работал над ними на протяжении всей жизни, и они с достаточной степенью адекватности передают особенности оригинала. На заре своей карьеры Финкель принял участие в знаменитом сборнике пародий «Парнас дыбом» (1927 г.), после чего переквалифицировался в ученые-лингвисты, но литературного труда не забросил. В отличие от тысяч ныне действующих перелагателей Финкель не спешил представлять свои опусы на суд читающей публики, однако они мало-помалу выбрались из архивного застенка и в конце концов обрели свое заслуженное место в русской Сонетиане. Подобно тому, как «Гамлет» до революции существовал в двух переводах — вольном Н.Полевого и филологически выверенном А.Кронеберга, а в наши дни — в соответствующих новому (не новейшему!) времени переводах Пастернака и Лозинского, — так и ПСШ представлены ныне двумя версиями — Маршака и Финкеля. И до сей поры никто из вступивших на скользкий путь С не смог приблизиться к совокупному достижению этих авторов, хотя неистребимым желанием стать третьим нелишним заражены многие тысячи. Отдельные удачи иногда встречаются, но весь сонетный цикл, выполненный на высоком уровне и тем более объединяющий лирическое напряжение Маршака и научный объективизм Финкеля, еще ждет своего воплощения.
      Возможно, мы несколько резковаты в своих суждениях, — что ж, так, оно, наверное, и есть. Но это уже наш стиль, наша манера письма, наши технические приемы и наш подход к материалу. Кроме того, как сказал поэт, нагая резкость выраженья не всякий оскорбляет слух, а обиженным порекомендуем тщательнее и скрупулезнее относиться к своим ремесленническим обязанностям, коль скоро униженные и оскорбленные нашими оценками берут на себя смелость подпрыгивать выше головы признанных мастеров.
      Этими — пятыми по счету строками — мы и завершим свое отнюдь не исчерпывающее повествование о современной русской С, всячески надеясь на живейшую реакцию читателей, какой бы она ни была.