Последний концерт

     Начнем с самого начала. Это всего разумнее, учитывая, как трудно бывает подобраться к началу, если начать с конца или с середины. Поэтому, не откладывая в долгий ящик, не испытывая читательского терпения и не заигрывая с хронологией, скажем, что родился он именно в тот день, когда появился на свет. Могло случиться иначе, но случилось именно так. И никакого объяснения этому здесь дано не будет. Как и многим другим обстоятельствам его жизни, которые ничему иному, кроме случайности, приписать нельзя. Например, то, что родился он именно в этой семье, этом городе, этой стране, а главное – в именно в это время, когда культурная элита утратила свое доминирующее положение и превратилась в одну из маргинальных групп, не самую многочисленную. Он был отлучен от высокой культуры на долгие десять лет, если считать с первого дня его жизни.
     Теперь о сознании. Оно заключало в себе, во-первых, сознание тождества «я = я» и, во-вторых, сознание абсолютного отличия «я – не-я». Это означает, что его сознание не было ни солипсическим, ни пантеистическим. Другими словами, оно было самым обычным, не измененным философской рефлексией, – чего, впрочем, трудно было предполагать в ребенке пяти с чем-то лет.
     Проводя свое детство вдали от высокой культуры, – отец его работал сантехником в домоуправлении, а мать – там же начальником технического отдела, – он нисколько этому не огорчался. Да и как огорчаться чему-то, в чем не чувствуешь недостатка. Хотя недостаток-то он как раз и чувствовал. По-видимому, с его сознанием дело обстояло не так просто, как мы описали в начале. И может быть, мы ошиблись, считая, что любому сознанию, не измененному философской рефлексией, свойственны эти два момента: сознание тождества и абсолютного отличия. Может быть, все это было свойственно ему одному. В таком случае, нам придется признать, что мы начали рассказ не с начала. Или с начала, но не с того. Никто от этого не застрахован. Ведь истинное начало уясняется только по мере продвижения вперед с любой точки, которая служит относительным началом, своего рода промежуточным стартом, или промежуточным финишем, – согласно гегельянской диалектике, это безразлично. Но Гегель приходит в конце к тождеству бытия и сознания, и потому его теория вряд ли будет правильной в приложении к тому, о чем мы собираемся рассказать.
     Итак, утверждение, что он не чувствовал недостатка, было сделано неосмотрительно. Его следует взять обратно. Что мы и делаем, поясняя: именно чувство недостатка было для его сознания определяющим. Но он не понимал, чего ему, собственно, не доставало. Мы-то, начав с начала (хотя, может, и не с того), знаем, что он испытывал недостаток в высокой культуре, не умея, правда, объяснить, откуда в нем это чувство появилось. Чтобы испытывать в чем-то недостаток, нужно испытывать в этом потребность. А каким образом может зародиться потребность в высокой культуре у ребенка, отлученного от нее с первого дня рождения, непонятно. И мы сомневаемся, что кто-то способен это объяснить. Поэтому примем как данное, что одновременно с пробуждением сознания, а может, и раньше, он начал чувствовать недостаток, причем это чувство было не конкретным, не специфическим, а общим, то есть не чувством недостатка заботы, любви, сластей, игрушек или чего-то еще, столь же определенного, а чувством недостатка вообще, то есть ощущением некой пустоты, образовавшей не потому, что на ее месте располагался когда-то или должен был располагаться в будущем какой-то предмет, а пустоты самой по себе.
     К десяти годам, однако, это чувство стало определенным, и он понял, что ему не хватает музыки. Здесь уже можно высказать вполне обоснованное предположение, – и мы это сделаем, несмотря на то, что решили держаться фактов, – что знакомство с классической музыкой произошло случайно, в каком-нибудь магазине или другом месте, снабженном динамиками и устройством для проигрывания записей. Это, конечно, не объясняет, почему знакомство переросло в любовь, но такого объяснения и не требуется, коль скоро мы решили излагать одни только факты, отступая от этого правила лишь тогда, когда нам этого захочется, да и то с осторожностью.
     Итак, он заинтересовался классической музыкой – одной из важнейших составляющих высокой культуры – и приложил все силы к тому, чтобы научиться играть на каком-нибудь инструменте. Говоря «какой-нибудь», мы подразумеваем рояль, то есть вполне определенный инструмент. А почему мы так делаем, пусть останется без объяснений. В эпоху всеобщего увлечения фэнтези и детективами немного тайны не помешает. Он настоял на том, чтобы его записали в студию игры на фортепиано, и занимался в ней очень прилежно, достигнув больших успехов за удивительно короткий срок. Успехи его были так велики, что ему удалось позднее поступить в настоящую музыкальную школу и закончить ее с отличием. Пути высокой культуры неисповедимы. Она вербует своих служителей, где захочет.
     Еще во время учебы в консерватории началась его карьера талантливого пианиста: победы в конкурсах, гастроли, записи и т.д. Он не был так популярен, как Элен Гримо или Ланг Ланг, но знатоки оценивали его игру высоко. Он стал одним из признанных деятелей высокой культуры. Можно даже сказать: ее служителем. Ибо к нему это слово подходило больше, чем к какому-либо другому музыканту. Он был уверен, что будущее цивилизации связано с музыкой. Свои концерты он рассматривал как миссионерские акции, полагая, что своей игрой исправляет мир. И чем больше было доказательств обратного – свидетельств того, что мир все дальше уходит от идеалов, выраженных в музыке Бетховена и Баха, – тем сильнее он верил в свою миссию и тем чаще выступал с концертами, увеличивая с каждым разом число номеров, исполняемых на «бис».
     Как-то ему пришло в голову выступить с серией концертов в одной отсталой стране. Из соображений политкорректности мы не будем называть эту страну и даже не скажем, на каком континенте она находится. В конце концов, такое могло случиться на любом континенте и в любой стране. Ему удалось уговорить свое агентство устроить три бесплатных концерта на открытых площадках в трех крупнейших городах этой страны. Его концертам предшествовала большая рекламная компания, организаторы которой представляли его как нового Мессию, призванного спасти мир. Это было сделано с его согласия и, как он считал, для блага жителей той страны и всего человечества.
     На первом концерте присутствовал весь местный политический и коммерческий бомонд. Присутствовали многочисленные корреспонденты из различных стран. Присутствовал и диктатор этой страны. Любая отсталая страна нуждается в диктаторе, и любой диктатор нуждается в отсталой стране. Кроме того, диктатор обычно нуждается в хороших отношениях с остальным миром. Поэтому и были разрешены эти концерты – диктатор счел, что выступления Мессии не приведут к конфликту интересов, поскольку, в отличие от многих других диктаторов, сам он не стремился к установлению культа своей личности и даже всячески этому препятствовал, создавая образ «просвещенного диктатора», правящего с согласия своих поданных и для их же блага.
     На второй концерт публики собралось не меньше, чем на первый. Может быть, даже больше, потому что в соседний город приехали многие из тех, кто присутствовал на первом концерте, включая корреспондентов, диктатора и его гостей. Диктатор хотел этим продемонстрировать, что в его стране все благополучно, и он может позволить себе отдохнуть немного от забот о народном благе.
     Второй концерт прошел с еще большим успехом, чем первый. Пожертвования лились рекой, несмотря на засушливый сезон.  Была учреждена «Церковь Транспозиции» и уже на следующий день число ее членов составляло несколько десятков тысяч.
     Третий концерт сопровождался массовыми беспорядками и даже жертвами среди фанатиков новой церкви. Музыканту с трудом удалось покинуть концертную площадку. Его отвезли в гостиницу, где он заперся в своем номере и просил не беспокоить его до утра.
     А наутро обнаружили, что он исчез. Исчез и рояль который специально доставили в страну по морю и суше. Дело получило мировую огласку. Но расследованию это ничуть не помогло. Следователи не обнаружили ни следов похищения, ни свидетелей.
     Самым загадочным в этой истории было исчезновение инструмента. На эту тему много писали. Через два года Голливуд выпустил фильм под названием «Последний концерт», где предлагалась такая версия: Пианиста сожгли во время религиозного ритуала на костре из обломков рояля. Кинокритики  эту историю высмеяли, но в массовом сознании она укоренилась и обросла фантастическими подробностями. Церковь Транспозиции приобрела множество сторонников по всему миру. А в городе, где родился Мессия, ему поставили памятник – он изображен стоящим на крышке рояля и простирающим руки к небу.