Разговор с товарищем Сталиным

1.

Иван Иванович Сучков стоял за виноградом,
Иван Иванович Сучков хотел пройти вперед,
Но двое дюжих молодцов сказали: «Так не надо!»
И почему-то поддержал нахалов тех народ.

Иван Иванович вскричал: "Что значит — так не надо?!
Я — ветеранный ветеран, ношу пиджак наград!
Могу я взять, коль захочу, хоть ящик винограда!..
Но продавец - хамло сказал: «Иди, папаша в зад!»

Иван Иванович Сучков, конечно, возмутился,
Иван Иванович Сучков сказал: «Какой ты гад!!
Я в авангарде столько лет бессменно находился,
А  ты  меня пихаешь, гад, в какой-то арьергард!!»

А продавец-хамло сказал: «Таких вас много ходит!
Смотри, пожалста, фон-барон, великий господин!..»
Так оскорбили старика при всем честном народе,
Поскольку в том районе жил Сучков такой один!

Потом, откуда ни возьмись, пришаркала старуха:
"Дык, это ж Ванька-Каин наш, известный дикобраз!.."
И все пыталась кулачком Сучкову сунуть в ухо,
И все пыталась хлобыстнуть авоськой  между глаз!

Иван Иванович Сучков смекнул, что дело худо,
И в отдаленьи небольшом  молитву сотворил:
"Родная власть не даст пропасть в угаре самосуда..."
И свой любимый "Беломор", волнуясь, закурил.

А охломонам тем сказал, комкая папиросу:
"На вашем  месте, молодежь, не стал бы я орать,
Не для того я положил здоровье на допросах,
Чтоб нонче каждый шелупонь Сучкова  мог  марать!

Кто на него подымет  меч, пускай потом не плачет,
Поскольку над Сучковым щит никто не отменил!"
Потом сказал он продавцу: "Эх, мало вас кулачил!"
А дюжим  молодцам сказал: "Жаль, вас не дострелил!"

Но тут ударом  кулачка он наземь был повержен:
В лице старухи прилетел привет от каторжан...
Три остановки от лотка, напуган  и  рассержен,
Иван Иванович Сучков в беспамятстве бежал!

Домой Иван Сучков попал раздрызганной сосиской,
Не уставая поминать кого-то в душу - мать!
Жену свою, в сердцах, назвал шпиёнкой и троцкисткой
И на рассвете обещал в подвале расстрелять!

Заголосила тут жена : "Опять в подвале, Ваня?!!
Ополоумел, что ль, совсем ? Да чем же дом наш плох?
Нет, уж, давай стреляй  меня, как люди, на диване,
А то опять, как в прошлый раз, всех соберем там блох!"


2.

Иван Иванович Сучков стоял перед  " иконой":
"Товарищ Сталин, — говорил, — так невозможно жить,
Поскольку жизнь свою отдал порядку и закону,
Как большевик большевику, должон я доложить:

В державе бывший комсомол затеял перестройку,
Отцы, мол, ели  виноград, а у детей — оском!
Всех тех, кого сажали мы, теперь, попробуй, тронь-ка,
И называют лично Вас усатым  ишаком!

По телевизору — чума: патлатые, в кальсонах,
Кругом — торгаш на торгаше, ворюга на воре, —
Порасхватали все места пархатые масоны,
И, говорят, уже сидят в самом Политбюре!!

Враги не дремлют: тут на днях меня назвали клизьмой,
Видать, не доучили их — и с проволкой, и без!
Теперь пускают с молотка алтарь социализьма,
И непонятно крутит что ЦК  КПСС!!

Душа болит, ладонь зудит ударить по разврату!
Товарищ Сталин дорогой, нужна твоя рука!
Пора людишек проучить, как делал ты когда-то,
Пора приняться за ЦК родному ВЧК!!

Везде, куда ни кинешь взгляд, мальтийские ребята,
А самый главный между них — мальчишка Горбачев,
Пора порядок наводить, без жалости и блата,
А то, ведь, могут навернуть по бошке кирпичем!!

Ей-богу, вовсе не шучу, клянусь заградотрядом,
Сорвут подметки на ходу, коль в ус не будешь дуть!
Сегодня эти падлы  мне не дали винограда,
А завтра, очень может быть, по черепу дадуть!!

На что уж Фимка Филькенштейн, проверенный в работе,
Врагов народа  стольких он рукою расстрелял,
И тот на митингах кричит при всем честном народе
И, как почетный секретарь, вошел в "Мемориал"!

Живет за стенкой, сучий сын, поет "Хаванугилу",
А раньше забегал вперед, вцеплялся в красный флаг, —
Мы пол-России вместе с ним спровадили в могилу:
"Я - не при чем здесь!— говорит,- вы сами шли в Гулаг".

Товарищ Сталин, столько раз тебе махал плакатом,
На демонстрации ходил — неужто ты забыл?!
Тебе скажу, как своему, я —  тоже демократор,
Но только хочется  ишшо, чтоб тут порядок был!!


3.


И вдруг разлился алый свет по всем углам квартиры:
Товарищ  Сталин  дорогой  Сучкову  дал  сигнал,
Иван Иванович Сучков, под шум воды в сортире,
Дрожащим голосом запел "Интернационал":
      "Сэ  ля  люттэ  финале,
       Группен  ну  зэ  дёмэн,
       Лянтарнасьёонале —
       Сэ  ра  ля  жанр  юмен!
       Сэ  ля  люттэ  финале,
       Группен  ну  зэ  дёмэн..."

А Вождь по комнате прошел неслышными шагами
И у окна, под образ свой, в тугое кресло сел:
"Никто не знает, — он сказал,— что завтра будет с нами,
Клянусь  копытом  Сатаны, во всей его красе.

Там, в пекле, я — один из тех, кто правит АнтиРаем ,
Ко мне с почтением всегда товарищ Старший Черт, —
А болтунов и крикунов мы всех поштучно знаем,
Прекрасно знаем крикунов мы всех наперечет.

Для них уже готов котел, большой и герметичный,
В порядке наш водопровод, дрова и антрацит,
За размещение гостей я отвечаю лично:
Пускай трепещет и дрожит еще при жизни  Жид!

А то они на лад земной  себе торят дорогу:
Взамен себя  в наем  берут  лизать сковороду,
В котле  "13 — 26"  открыли синагогу,
Теперь у них раввином я — на ихнюю беду!

Видать, назначено судьбой мне это злое счастье:
Земную нечисть трамбовать на пекельное дно, —
Что коммунизм, что сионизм — одной краплёной масти,
Как две картавые сестры у матери одной.

Иуда Троцкий  каждый  день  мне  пишет  заявленья:
"Мол, так и так, родной Сосо, был до чего ж я глуп,
Я у тебя теперь прошу  нижайшего прощенья,
Но только вынь из головы проклятый ледоруб!!"

А  я  ему  ответ пишу, в порядке резолюций,
Как окончательный предел троцкисткиной мечте:
"Чтоб не случилось здесь, в аду, бунтов и революций,
Мол, так и так, товарищ мой, поспи на животе!"

"А как там наши, как Ильич?!"- Иваныч вставил робко,—
"Да, что Ильич! То в плач, то вскачь, то пляшет гопака...
Как не хватало в голове двенадцатой заклепки,
Так, до сих пор, среди чертей слывет за дурака!

Ильич фамилию сменил, теперь зовется Бланком,
Кричит: "Предателей долой !! По псевдонимам — пли!!!"
На партсобрании грозил: "Женюсь на иностранке,
И перееду прочь от вас в священный сектор "И"!!

С ножом до горла пристает: подай ему газету,
От "Искры", дескать, говорит, такое полыхнет,
Что станет жарко всем чертям, на том и этом свете,
Как будто, пламени ему в Аду не достает!

А  с  перегреву, свой котел на произвол оставя,
Залезет, как на броневик, отклячит тощий зад,
И руку выставит вперед, и прокричит, картавя:
"Я в белых тапочках видал ваш меньшевистский Ад!"

Отнимет хлеб у мужиков, закроется в кладовке,
Где он себе соорудил кремлевский кабинет,
И сушит, сушит сухари, как будто в голодовку
Едою хочет запастись  вперед на сотню лет.

Чудит старик, бузит старик, нет никакого сладу,
Достал до кончиков копыт, емеля — пустозвон,
Оно б, конечно, придушить его тихонько надо,
Да, к сожалению, увы, —  в аду бессмертен он.
 
Здесь всяк таков, какой он есть — без позы и без маски:
Сплошные хари вместо лиц, —  звериная семья,
И невозможно изменить, как в самой страшной сказке,
Уже написанных страниц из Книги Бытия!

Зиновьев гонит самогон, торгует понемногу,
Бухарин спился, в сотый раз женился на Каплан,
Арманд Инесса — на панель свою нашла дорогу,
А Микоян  на днях открыл  китайский ресторан.

У Тухачевского — ревю, с программою козлиной,
Такого бабника  давно  уже не видел ад:
Не пропускает ни одной  чертихи посмазливей,
Все норовит за грудь схватить, да ущипнуть за зад!

Здесь Каганович Моисей  работает  Парашей:
Приподнимает каждый хвост и чавкает понос, —
Ну, так воняет от него, что даже черт наш старший,
На что привычный ко всему, и тот воротит нос.

Два бывших маршала у нас  блистают спортом конным,
На ипподроме каждый день,  поводья в кулаке:
По четным дням и четвергам  Клим скачет на Будённом,
А в остальные дни —  Семён гарцует на Стрелке. 

Товарищ Берия в беде, одни сплошные слезы,
И даже я, в родном краю, ничем не смог помочь:
Заместо члена у него теперь сучок березы,
Он шкуркой палочку свою шлифует день и ночь!

Железный Феликс заржавел, осыпался, как ёлка,
Но, потеряв свою шинель, наган  и  красоту,
В анатомическом шкафу, на самой дальней полке,
Его обглоданный скелет — на боевом посту!

Татуировками, как зек, обколот Лёня Брежнев,
В медалях весь и орденах до кончика хвоста...
Конечно, бес не тот пошел, не то, что было прежде,
А так, по совести сказать, сплошная лимита.

Такие вот у нас дела, про всех не перескажешь,
Пашу, как дьявол, на износ: порядку  нет, как нет, —
Осточертело мне стоять  в зверилице на страже,
И, вобщем, полное дерьмо — и тот, и этот свет!

За каждым нужен глаз да глаз: подвел товарищ Жуков, —
Всего чуть- чуть побыл у нас, помаялся слегка,
Однажды вылез из котла, без шума и без стука,
Теперь у ангелов в Раю он — правая рука!

Как не хватает здесь таких, как ты, Иван Иваныч,
Когда б ты знал, как тяжело, как помощь тут нужна,
Бесценен  в пекле опыт твой, — приди, хотя бы на ночь,
А то, на тысячи котлов —  лишь  Я  да  Сатана!

Иван Иванович Сучков сказал: "Товарищ Сталин!!
Я для тебя готов всегда, хоть завтра, прямо в гроб!!!
Когда  надежды  и  мечты  пометом  обдрыстали,
Я обещаю  рядом быть,  для облегченья чтоб!"

И вновь разлился алый свет по всем углам квартиры,
Товарищ  Сталин  дорогой, взмахнув хвостом, пропал, —
Иван Иванович Сучков, в полковничьем мундире,
С грудями, полными наград, похрапывая, спал.

И донеслось издалека: "Теперь ты будешь Членом!
Я для тебя  издам  декрет: "Сучкову — личный Ад!!"
С таким помошником, как ты, мне пекло по колено!!!»
А за стеною Филькенштейн строчил доклад в  Моссад.