СамоГон

Все началось утром того дня, когда… Стоп. Это я написал? Похоже, что больше некому. Филологи меня задушат уже на первой фразе. Причем, публично, дабы не было повадно. Ну и ладно. Вот и первая рифма. Скорее всего, и последняя. Во всяком случае, на сегодня. А сейчас пойду-ка я спать с надеждой наутро вспомнить, о чем это я так лихо начал. Перед сном скажу лишь, что будут еще абзацы, обильно сдобренные логикой и трезвой моралью. Все будет в елочку, господа. А пока позвольте откланяться сумбурно и пьяно, как я того умею и как мне того хочется. Спокойной ночи и…
…. Доброго всем утра. Начисто не помню, что же началось утром того самого дня. Ничего не мешает начать сначала. Чем и займусь. Ну, за начало.
Дорога туда и дорога обратно с испорченным компасом. Так я примерно представляю себе свою нынешнюю жизнь. Есть время в дороге и на выпить и на подумать. Не проливай. Ненавижу думать в мокрых штанах. Это с детства. Вы видели мои детские фотографии? Дохлый червяк выглядит куда менее жалким. С такой внешностью не мечтают стать космонавтом или моряком. Я и не мечтал. Я очень плохо кушал и писался по ночам. Со временем писаться перестал, жрать стал как слон, но ощущение мокрых штанов не прошло до сих пор. С тем и живу. С этим и наматываю печень на колеса, чтобы оставить кусочки своего по закоулкам необъятной и умом непостижимой. Потому, что это только в песнях любовь на этажах, а у меня вся любовь не ввысь, а в сторону. Назвал однажды проводницу мамой. Всю дорогу в туалете не переводилась туалетная бумага. Под стук колес становлюсь идейным алкашом и философом одной единственной идеи. Даже не идеи, а мании преследования. В один конец догоняют меня, в другую сторону догоняю я. А что бывает, когда догоняешь? Да ничего. Просто идешь на обгон. Все. Вагон с рестораном уже открылся. Перерыв.
Кстати или некстати, но я вспомнил, что утром того самого дня смешной Армяш продал мне первый в моей жизни букет цветов для первой в моей жизни любимой женщины – девушки – девочки. Но, уже не об этом. Замяли. Поговорим лучше о шикарных тачках и яхтах, что в открытом океане, а люди в них, как в закрытых масонских ложах. Заодно, обсудим навязчивый сервис европейских отелей и такое неродное солнце Египта. Вот и поговорили.
Мамаша, можно стаканчик? А без чая? Выпиваю чай, освобождаю посуду. Займусь делом. За делом не заметил проскочившей перед поездом черной кошки. Хотя, это мог быть и серый заяц, что для поездов тоже плохая примета. Наверное, именно из-за этого меня в который раз никто не встречал. А должны? А посмотрим за углом. А заглянем в шкаф и под кровать…
– Что ты там ищешь?
– Да, знаешь, закатилась встреча на закате.
– За какой Катей?
Закатила истерику. Очередные километры котозайцу под хвост. Был бы трезвый – напился бы.

Какая-то сволочь вырвала страницу с тем самым абзацем, обильно сдобренным логикой и трезвой моралью. Попробую восстановить по памяти.
Разговор под стук колес.
– Как вы находите Шекспира в альтернативных переводах?
– Я, знаете ли, завязал. Язва и сердце пошаливает.
– А вы перед завтраком Чайковского, а перед сном старого доброго Пушкина Сансаныча.
– Он был не старый. Да и не добрый. Впрочем, я почти так и делал пока врачи не запретили. Теперь только кроссворды и дорожное радио. Проговорили о высоком до утра. На прощанье один другому разбил очки, а я просто не выспался, и ты мне снова не приснилась. Особенно ярко не приснились твои волосы. Настолько ярко, что не могу вспомнить какого они цвета. А пока я не вспомню цвет твоих волос, я не смогу назвать твое имя, а значит, никогда не узнаю, на какой станции я сошел. Изучаю географию по именам. Имена запоминаю телефоном. Много курю. Изобрел геометрию табачного дыма. Чтобы вникнуть в суть сей науки, вам потребуются рабочие губы и управляемый сквозняк. Чтобы безжизненная геометрия превратилась в искусство, надо научиться курить цветные сигареты. Чтобы оставить искусство в вечности, надо курить в вечную мерзлоту. Никогда еще не бредил так логично.

В привокзальном буфете я тебя так и не дождался. «Внимание! На первый путь прибывает…» - Ну чем не тост! Так можно ждать долго. Потом появился смешной армяш и продал мне цветы для тебя. Впервые за долгие годы я пересек привокзальную площадь. Чтобы найти тебя.

Поздравляю всех, кто перевалил через предисловие и впал в новую стадию моего путешествия. Боритесь и побеждайте! Похмелье смертно независимо от стадии опьянения. И дальше и впредь сосредоточусь исключительно на воровстве собственных мыслей. Воровать буду неразборчиво, без учета ценности экспонатов. Сам себя и казню. Без суда и следствия. И без причины.
Мой друг легко напишет вечный блюз при двух условиях. Стоит отнять у него водку и включить ливень за окном, как блюз рождается без вмешательства акушера. Я так не умею. При тех же равных условиях у меня проявляется только эрекция со всеми вытекающими болезнями. Но позвольте забыться и напомнить, что есть у меня друг, которого никогда у меня не было. Дай нам бог случай увидеться хотя бы разок. Стыдно спиваться, глядя в разные стороны и видя одно и то же. Ты же тоже видел, как в прошлую пятницу облака пили воду из-под крана, а потом радуга рухнула под тяжестью сосулек.
Зима.
Перед поездом прошмыгнул заяц-беляк. Это к счастью. Хоть и краткому, как пьянка. Еду к нему. Первый раз так повезло с соседями. Блондинка, брюнетка и рыженькая. У одной из них от меня дети, хотя, ни одна из них этого не хотела. В карты на раздевание. Проигрывал легко. В Ялте должно быть тепло. В Ялте от вокзала можно уехать только на поезде и только туда, откуда приехал. А был ли я в Ялте вообще? – нет ответа. А вопрос маячил карточным долгом. Я задолжал по паре раздеваний каждой и десяток кукареканий в форточку. Кто замужем, поднимите руки. Подняли руки все, кроме меня и той, у которой от меня дети. Пришлось быстро одеться и спрятать карты. А ведь я вез тебе московскую водку. Но, прождав на вокзале до вечерней песни цикад, дождался лишь обратного рейса. Прошу, включите дождь. Пусть сегодня одним вечным блюзом станет больше.

Через Уральский хребет бурлаки тащили одноименные мотоцикл, холодильник и велосипед «Уралец». Остановились бросить венок в реку, которую так и не смог переплыть легендарный комдив. Бросили и потащили дальше. Приглядевшись, я узнал в бурлаках футболистов «Уралана» Удивляться было уже некогда. Самолет шел на посадку, мягкую, как Уральские горы. Можно, я поживу у тебя? Тогда я просто поживу для тебя.

Привет, привет, страна бескрайняя! С прозрачными, как музыка, границами. С эффектом бумбокса – звук вокруг. С лазерной точкой на лбу всякого, кто всяким себя не считает. Мне бы жить в тебе, да не приглашали. А без приглашения могу только проезжать мимо тщательно за собой смывая и всякий раз сдавая по описи наволочку, две простыни, пододеяльник, стакан, ложечку, чек, пожалуйста – мне отчитаться.

Прелюдия затянулась, поезд остановился, вежливо пропуская колонну тимуровцев, переводящих через дорогу подслеповатых старушек. Так же, как поезду будет сложно набрать скорость, мне все сложнее будет перейти от прелюдии к основной части рассказа. Тем более что больше нечего выпить. Буду мечтать.
Мы едем из ресторана. Вежливо просим таксиста не пользоваться зеркалом заднего вида. Дальше хлопок – и мягкое освещение над огромной плюшевой кроватью. Еще хлопок – и пробка, и шампанское, и одежды подают и разливаются на полу. Еще хлопок и… Потухшая мечта больно ударилась затылком. Поезд тронулся. Опять не вспомню цвет твоих волос.

Для тех, кто так и не сможет дочитать до конца – скажу, что в конце я обязательно напишу самый что ни на есть хэппи-энд. Все персонажи соберутся вместе и будут умилительно наблюдать за тем, как я рыдаю стоя по грудь в мутной волжской воде, символизируя тем самым раскаяние и возвращение блудного сына и мужа, и отца. Плачьте и вы, о незатейливые попутчицы! Каждой из вас я успел обещать руку, сердце и первый экземпляр книги с автографом.

Малыш, угадай, в каком ухе у меня так сильно стучит? Правильно, малыш. С похмелья стучит все и везде. А похмелье оттого, что вот уже две недели я отменяю поезд за поездом по причине снежных заносов и нежных терзаний. Чую, кончится тем, что зажмурюсь и ткну наугад в карту. Туда и поеду. Карта, зажмурился, ткнул – Одесса. Карта, зажмурился, ткнул – Самара. Да где же эта чертова Москва? Карта, ткнул – Москва. Зажмурился. Открываю глаза. «Сынок, постель брать будешь?» Мама дорогая! Мамочка! С каких пор ты проводница? Постель брать буду. Не хочу рыдать без наволочки. И разбуди, когда будет ларек с пивом.
Москва встречала «Прощанием Славянки». Проще говоря, Москва кого-то в это время провожала. Присмотревшись, увидел, что навстречу мне бегут все-все. Раскинул руки в желании всех-всех обнять. Так и стоял. До последнего аккорда гимна всех провожающих. Так и упал на радостях со счастливой мыслью «Приехал!»
Приехали и мы в который раз. Дайте-ка, пересчитаю, сколько вас осталось. Ну что же, на троих, так на троих. Осталось найти третьего. Вы себе побольше, а мне по половинке. Иначе, боюсь, что так и не смогу сказать то главное, ради чего. Забавно, но все это ради того, чтобы просто признаться в любви. Тебе.
Вот бы сейчас и закончить. Не портить воздух третьесортной мелодрамой. А чтобы не было сомнений, что все это серьезно, я подарю тебе при встрече:
цветы,
котенка,
открытку,
ребенка,
бутылку шикарного вина,
стихи на день рождения,
другое –
ненужное зачеркнуть.
Говорил же, мне по половинке.

В средневековье тебя сожгли бы, как ведьму. Потом извинились бы и даже произвели в святые, но сначала сожгли. Признайся, что ты торгуешь приворотным зельем и имеешь на этом неплохой навар. Признайся, что иногда, хулиганства ради, ты подсыпаешь свою отраву в кофе невинным жертвам. Признайся, что когда ты сыпала порошок в мою чашку, у тебя дрогнула рука, и я получил лошадиную дозу. И все бы ничего, но куда деваться от этих побочных эффектов? Галлюцинации, обострение отупления, непроизвольная эрекция… Нет, тебя мало сжечь. Тебя надо казнить через мои ежедневные объятия, поцелуи до укусов и бесконечный девятибалльный оргазм. Приговор окончательный. Кончаю.
Конечная. Поезд дальше не идет. Просьба освободить заложников. Принимаются групповые заявки на экскурсию по местам эротической славы героя-любовника Моисеева Б. – педераста и просто хорошего человека. В программе также возложение цветов к месту варварского уничтожения бассейна «Москва», катание на эскалаторе в час пик с незабываемым посещением биотуалетов в «Лужниках». В заключении – прощальный костер на Манежной площади. Далее, по вокзалам, по вагонам, по полкам и по-домам. Когда спросят «Ну как тебе Москва?» - отвечу честно, что понравилась. «А правду говорят, что москвичи все злые?» - «Правда. Особенно те, что из Саратова. Просто звери!» и покажу следы укусов.

На вокзале почти безлюдно. Менялы, каталы, кидалы и милиция. Голос за кадром мелодично домогается носильщика Петрова. Все как обычно. Кассирша смотрит на меня большими и влюбленными глазами, но в продаже месячного проездного вежливо посылает к носильщику Петрову. Тот еще дальше. Он здесь главный. Ну что же, тогда в Новороссийск. И застрахуйте меня, пожалуйста, добровольно.
До Новороссийска оказалось дольше, чем предполагал. Лет на восемь. По дороге заехал к тетушке в Мариуполь. Самогон у тетушки дешевый и разный. Еле уехал. Больше не ездок. С чужими тетушками всегда все не слава богу. Кстати, а что с Новороссийском? Проехали.

По карте крестиками отмечаю, где я уже был. Получается мрачновато. Кладбище, а не картина мира. Лучше буду флажки втыкать, как символы победоносных набегов на девственно беззащитные островки беззащитной девственности. Победа всегда за мной, но почему-то в который раз приходится убегать.
Самое противное, что я все помню.

Обманутый читатель, не дождавшись обещанного хэппи-энда, шумно выдыхал воздух, пытаясь задать вопрос автору, мол, как это так могло получиться, что он – Читатель с большой заглавной Ч сидит и не может нащупать те самые законы, каноны и просто понятия, по которым строился этот текст. Спокойно, брат читатель. Я не соврал. Все будет. Просто, я еще в пути.

Мир сузился кошачьим глазом.
Вокзальные ароматы не будоражат. Обследовав наощупь стены и не найдя барного окошка – загрустил. Что за станция такая? Болотинские выселки? Трясиновские околоти? Я убью тебя, стрелочник! Если сам не сдохну от непроницаемой тишины.
Взгляд безумно скучный. Глаз замутнен.
Мир сузился кошачьим глазом и разглядывает меня из темноты. Изучает линию моей жизни замкнутую в окружность. Заводной паровозик, как орбитальная станция, пережевывает по кругу день рождения, день благодарения, критический день, вечер, чет-нечет, ночь одинокую, как австралийский континент, опять утро с улыбкой садиста…
Уже полгода невыносимого счастья. Если еще и горячую воду дадут – будет уже перебор. Счастье хлынет через край ванной и затопит наконец соседа с его караоке. Какое-то время спасала работа. Настолько мерзкая, что домой уходить не хотелось. Кстати, с видом на Волгу. Вот и намек на обещанный хеппи-энд, который случится хочу я того или нет. Он случится потому, что даже орбитальные станции расстаются со своими орбитами ради того, чтобы искупаться в прохладе океана.
Короче, я в гостях у себя дома. А дома, как известно, – это не в гостях. В собственном доме нет места импровизации. В собственном доме вообще места нет. Тумбочки подпираются шкафами, столы нависают над кроватями, туалет прислонен к ванной, ванная к кухне, кухня - к кухне дома напротив. Там вечно жалуются на запах перегара. Я умею пить. Доставляет удовольствие только та работа, которую умеешь работать. Я умею пить. И я пью. Пью много сразу и помалу долго, в компании и просто пью, с закусью и просто пью, на свои и… впрочем, всегда на свои. Почти всегда. Вчера Спилберг подсунул контракты на блок бастеров «Свои», «Всегда свои» и «Почти свои». Я не глядя и по-пьяни подмахнул своей расписной росписью расписанной под хохлому. Теперь вся гжель висит на телефонных проводах – добивается моей руки и ручки. Но «Гжелка» стала отвратительной. Не судьба.
Сноска под страничкой, обозначенная звездочкой, больше похожей на снежинку, медленно опустившуюся на варежку моего сына во время студеной зимней прогулки: «Я не алкоголик! Просто. Ненавижу выглядеть трезвым.
Ненавижу как трезвый думать, ненавижу выглядеть как трезвый, ощущать на затылке презрительное «Смотри, вон трезвый пошел»… Я вообще очень много чего ненавижу, когда люблю.
Весной меня часто можно встретить под твоим балконом с цветами и серенадами под мышкой. Это днем. А ночами я танцую тебя в ресторанах, гуляю тебя по набережной, аккуратно перешагиваем через желтую выпуклость лунной дорожки и продолжаем танцевать в тихом мерцании свечей без всякой одежды, а если ты позволишь, то я сам распущу твои волосы…
Будильник все равно проснется раньше меня. Если бы будильникам снились эротические сны, всем было бы легче жить. Но эти твари спят и видят, как бы воткнуть в спину нож. Они никого не любят. Когда не о чем, но хочется, можно посвятить пару страниц даже будильнику. Он у меня красивый, как фарфоровая чашка из фамильного сервиза, с позолоченной каемочкой и стрелками – зубочистками. В попе у него золотой ключик сказочно торчит. Противный деревянный мальчишка не нашел для него места лучше, чем попа моего будильника. И вот так две страницы. Пропустим их. И без того понятно, что он и только он виноват в том, что я проснулся так и не дотанцевав тебя до далекой звезды, падающей на землю вот уже сорок миллионов лет. Кстати, много это или мало? Не знаю, но знаю точно, что когда она долетит, нам вдруг станет проще увидеть друг друга в лучах фиолетовой вспышки, и станет вдруг совершенно все равно, что мы написали в своих ежедневниках на завтрашней страничке. Мы полетим навстречу по самым дорогим билетам, на самом сверхсветовом лайнере, не пристегиваясь и не жалея прошлое. А чего его жалеть! Оно первое начало шкодить и щипаться из под Тишка, вырывать страницы из книги будующего, как школьник вырывает страницы из дневника. Теперь я здесь наедине с будильником, и только ржавые трамваи стучат по моим ржавым мозгам, не дают забыть и не помогают вспомнить. Остается лишь одно – дорвать книгу до корки и пуститься вплавь по течению, благо лед сошел и весна, и Волга, и вниз проще, чем вверх, и будет мне дальняя дорога недорого.
Все не так плохо.
Все не так плохо, пока не перегорела лампочка в табличке «Круглосуточно». Вот уж где меня и хотят, и ждут, и даже любят. Долгими зимними ночами меня любили по три раза за ночь самые страшные продавщицы точнехонько в кошелек, который я им и подарил на Восьмое марта, аккуратно привязав к нему веточку чернеющей мимозы.
Женщина, девушка, девочка… к тебе я бежал с букетом драгоценных роз, гладко выбритый, как африканский стервятник, сердце уютно баюкало в футлярчике с бархатным воротничком. Я бежал к тебе,. Но споткнулся, запутавшись в собственных клятвах и упал, и разбил рожу в кровь собственного вранья.
Все не так. Плохо.
А теперь закрой глаза и дальше не читай. Пролистай этот абзац, потеряй на время зрение, отвернись и сделай вид, что тебе это совсем не интересно, займись наконец рукоделием! Сделай все, чтобы не читать это потому, что ты все равно знаешь то что я напишу, но знать этого ты не хочешь. Когда из тебя наконец вырвется этот вопль «Или я или водка!», а он обязательно вырвется… я выберу водку. Ведь ты – это мое все, а водка – это мое все остальное.
Все. Остальное потом.

А потом увяз я в липкой тине кисельного берега так и не попробовав молочного вкуса реки. Собравшиеся Все сморгнули приготовленные слезы умиления и взяли курс на ресторан «Буратино», где томная девушка Тома томится с учебником анатомии за первый курс. На носу сессия, и даже «плетка-семихвостка» - водка, сок лимона и кусочек льда – не предвещает долгожданной анастезии. Не дается Томе внутреннее строение человека. Зато внешнее – пятерка с плюсом. Куда лизнуть, чтобы клиент быстро и удовлетворенно стал засыпать – тут у Томы красный диплом, а как грамотно зарезанное сердце перебинтовать – это мы не проходили, это нам не задавали. Это шестой курс, вот тогда и приходите. И не забудьте справку о том что вы сердечный инвалид. И будет вам счастье со скидкой в рублях по курсу.
А у меня как раз и деньги и денек побыть наедине. Остается бросить работу и жребий. Или выбросить мусор и мысли о счастье ценою билета на поезд. Или оставить на донышке, чтобы утром было чем зацепиться за жизнь… У кого бы спросить, но тамно вокруг, а ты сегодня пораньше, сославшись на то, что хочешь успеть увидеть меня во сне, да и вообще много чего успеть надо. Понимаю, прощаюсь, схожу с ума.
– Я без ума от тебя!
– Не то!
– Я люблю тебя!
– Было! Опять не то!
– Они подложили сырой порох!
– Плагиат! Было, да еще и не у тебя!
– Я продал гитару, бросил пить, курить и писать! В смысле, пачкать бумагу.
– Зря ты так с гитарой… но уже теплее.
– У соседа сломался чертов аппарат с караоке! Возвращайся!
«Выезжаю зпт встречай зпт белая горячка тчк»

– Как лечить будем?
– Предлагаю направить его в Италию. Море, солнце, зеленые яблоки.
– А что, ближе яблок зеленых нет?
– Были. Пока их в Италию не вывезли. На дозревание.
– Вот поганцы. Даже яблоки – и те за бугор сплавляют.
– Видел бы ты эти яблоки, ты бы так не говорил. Чистая валюта, а не яблоки!
– Я видел – прохрипел я из под капельницы – согласен я. Направляйте.
– А может клин-клином? На диету его. Женщины без комплексов и водка без закуски. И так до полного выздоровления.
– Метод авантюрный и побочные эффекты не изучены.
– Вот заодно и изучим.
– Я вам про них и так все расскажу – прохрипел я выплевывая клизму – клин застрянет в клине, потом наступит привыкание. Потом зависимость. Потом борьба за независимость каблука от сапога приведет к распаду Италии на полуостров сапог и остров каблук. А все наши вкусные зеленые яблоки понадкусают революционно настроенные пьяные каблучанцы. Вы этого хотите? Я тоже.
– А не выписать ли нам его, коллега, по статье «неизлечим за сроком давности»?
– Согласен, коллега. Ему мы уже не поможем, а нам здоровье поберечь следует.
Хеппи-эндом запахло, господин читатель!
Отпустили меня с миром и справкой, а значит дождались, и слава богу!
Так приходи скорей смотреть, как я рыдаю стоя на краю вселенной.
Сцена «У реки». Конечная.
Все пришли? – тогда начну, пожалуй.

Проводнице:
Прости мнея, о королева чайных церемоний, за то, что в чае видел я лишь повод.
Прелюдию перед глотком большой и чистой
Любви.
Поости за то что так и не посмел стать сыном
Даже на ночь.

Маме:
Ты все и так прощаешь мне.
Святая женщина! Ей богу!

Рыжей:
Где дети, там любовь.
А где любовь, там резкий запах боли.
Прошу прощения за все,
Что было, есть сейчас и будет.
А, впрочем, есть приятные моменты.
Ведь скоро ночь!...

Брюнетке:
Когда ты думаешь не обо мне…
Всегда.
За это тоже стоит попросить прощенья.

Блондинке:
Прости за то, что так и не успел.
Прости за то, что до сих пор
Мне не за что просить прощенья.

Томе:
Ты мой художественный вымысел.
Прости…

Другу в Ялте:
Ну, не довез. Бывает. Извини.

Белой горячке:
Прости, что нам никак не удается
Поговорить по-трезвому с тобой.

Читателю:
Ты здесь еще?
Ну в этом, брат,
Ты сам уж виноват!

PS: Просыпайся, сынок подъезжаем…