Тугая пена небосклона
хлестает по щекам равнин,
в церквушках пыжатся поклонами,
протоирейно врёт Раввин.
В лесах осины шапки клонят,
к ним ветер подбивает клин.
В тугом наплыве небосклона
блестит проплешина седин.
Я обхожу свои угодья,
я мастерю заборный ряд.
В соседней чаще лешие бродят,
залезть, наверное, сноровят.
И если в чёрную колодину
упрятать жёлтый золотой,
и если угнездить лохмотья
в сундук, окованный слюдой?
То ко спасению душонки
прийду во самый верный раз.
- Тряси, жилец, своей мошонкой
под веер Господа проказ.
И расстегни-ка распашонку,
а то, неровен час, зажмёт.
Все мы трясём своей мошонкой,
когда гроза на крен идёт.
Ах, в героических потугах
я прозреваю – не прозреть.
Чиню сырмятную подпругу,
под круп похлопывая Смерть.
Взнуздавши страстную кобылицу,
и, проверяя кровь и стать,
воткну ей шпор, а ягодицы
плетями буду зло хлестать.
Роняя пены по ухабам,
мы будем править в дым в пути.
Ах, лучшего, мой друг, не надо,
прошу, с дороги лишь уйди!
11 марта 1996 г.
С-Петербург
Свидетельство о публикации №108120603263