В маске старой сказки, в доспехах старого мира

    
               
               

                …разве мы – дети цветов?..
                Умка

Как-то раз пошла Маша в лес за грибами и заблудилась. Но это не важно; главное – грибов много насобирала, корзина тяжёлая. И тут увидала Маша – сон то был али не сон – избушка на полянке. Обрадовалась Маша: как раз отдохнуть в избушке удастся. Зашла в горницу, в горнице нет никого. Да только стол большой накрыт, а у стола – три стула: большой, средний, маленький.
Влезла Маша на большой стул – высоко показалось и страшно. Свалилась на пол. Села на средний – показалось слишком средне. Свалила стул. Тут уж и на маленький примостилась: самый маленький – в самый раз.
А на столе три тарелки с кушаньем наваристым: большая, средняя, маленькая. Маше-то есть хотелось. Взяла сперва большую тарелку: съела всё до последней травинки – да пересоленным кушанье показалось. Тогда за среднюю принялась: съела всё до последней земляной крошки – да подгоревшим кушанье назвала. А из маленькой – вкусно было, да некуда уж жрать оказалось.
По сему поводу – с тоски да сытости – захотелось Машеньке спать. А за занавеской полотняной в горнице как раз три кроватки обнаружились: большая, средняя, маленькая. Легла Маша в большую, да потерялась в ней, насилу нашлась. В среднюю легла, да промахнулась. А в маленькой лежать по нраву пришлось. Ножки у кроватки подломились, но Маше так удобно было, что вылезать и не подумала. Сладко заснула…
И тут голоса такие: «А-а-а! Р-р-ры! Кто спал на моём стуле?! Кто сидел в моей тарелке?! Кто из моей кровати ел?!».
Подскочила Маша, как кипятком окатили. Истошно, отчаянно завопила Маша: «Ой, спасите! Медведи!!!». Метнулась по комнате – да так и кинулась в окошко, чтоб на полянку выскочить, домой побежать…

… Это был девятый этаж. На Машкину беду, и окно открытым оказалось, только шторы красные, рваные вскинулись. Вылетела Машка прямо на асфальтированную дорожку за домом. Донёсся звук ломающихся веток, а потом – глухой удар. А говорили ж ей: не ходи ты в лес за грибами; не доведут до добра грибы; будь проще, и косяк потянется… Не слушалась Машка. Не суждено… Всё, что осталось от Машки – стёганный рюкзак из диванного покрывала и тетрадка с рисунками, очень похожими на детские.
Вписка эта была просто дерьмо, а не вписка. Потому, собственно, и лезли все сюда: в надежде, что никто другой в такое дерьмо лезть не пожелает. Дом на месте какой-то подземной реки расположен. Было дело, из-за этой реки рухнул дом по соседству. Понаехало ушлых специалистов, которые провозгласили: столько-то домов в округе признать опасными для проживания и освободить от жильцов. Наш дом тоже попал в этот список. Жильцов здесь, и правда, почти не осталось – семей десять на весь дом. Алкашня всякая. Но насильно никто не заставлял выезжать. Раньше здесь жила чья-то бабушка, потом бабушка куда-то делась, и тот, чья бабушка, тоже канул в омут истории. Теперь здесь жили мы втроём, а Машка к нам присоединилась совсем недавно.  Остальные же долго в таких условиях не выдерживали. Света, воды, газа, отопления в доме уж года два не было, лифт не работал – на девятый этаж пешком.
Когда все высунулись в окно и поняли, что это Машкин последний полёт, с минуту никто ничего сказать не мог, все просто таращились вниз, на асфальтовую дорожку. Наконец, Кефир не выдержал и констатировал: «Это всё хреново… Вы вообще оба видите, как оно хреново?». Мы поглядели на него понимающе и грустно. Но, видимо, что-то не то мы понимали, так как Кефир раздражённо мотнул головой и зашептал, цедя слова сквозь зубы: «Я не хочу показаться тут особо умным или ещё каким… Но вы что, не догоняете, что у нас могут быть из-за неё большие проблемы? Вышвырнут нас отсюда к чертям, а если документы пробивать начнут… У всех тут всё в порядке с документами? Я вот не хочу, чтоб нас по родным просторам страны рассовали отсюда! А то и ещё чего поинтересней…». Мы встревожено покивали, а Кефир продолжил: «Надо бы всё так обустроить, будто она не наша. Вот будто бы чужая совсем. Пока ночь, двор наш почти расселен – никто до утра не заметит. Время есть…».
Мы засуетились. Галопом пробежали по квартире, наспех обсудили, что именно нам для дела пригодится, и собрали всё это. Нужны были перчатки, чтоб своих отпечатков не наставить. Но перчаток, даже вязанных, в доме не было – нашлись только несколько пар рабочих рукавиц. Также – самое главное – необходимо было взять ножницы и полиэтиленовый пакет.
Все вместе мы выбежали на улицу, завернули за дом и остановились. Машка лежала лицом вверх, раскинув руки, под ней асфальт окрасился в красный – один и тот же оттенок со шторами на нашем окне… Виш, прижав кулаки к груди, тихо всхлипнула, но Кефир цыкнул на неё, и она замолчала, опустив руки и затеребив швы на джинсах, как школьница, читающая стихи у доски.
- Ну, так и будем стоять? - спросил Кефир нетерпеливо. –  Короче, с фенек начнём. Феньки – очень красноречивый знак отличия, их надобно все срезать. Давайте так: кто-то один режет, кто-то ладони подставляет, чтоб бисер на дорогу не сыпался, а кто-то – на шухере стоит.
Виш снова всхлипнула и прошептала, покачав головой:
- Да это как-то… это кощунственно: феньки срезать!
- Да ну тебя в болото! Что кощунственного? Машке-то – вон, смотри – уже всё равно, в феньках она или без, а нам эти феньки ещё боком выйти могут. Застыли тут, как пни! Давайте ножницы! Сам срезать буду!
- Постой ты! – отдёрнула руку с ножницами Виш. – Я сама срежу. Ты ж рубить как попало будешь, а я – аккуратно их… Ну, чтоб потом починить можно было и самим носить… А что вы так пялитесь? Ну, пригодится! У нас такие красивые феньки мало у кого найдёшь! Ну, и память ещё будет о Махе! Всё, я срезаю!
Виш опустилась на колени и принялась за работу. Бисерные, кожаные, из ниток – феньки змейками сползали в руки нам с Кефиром. Мы только и успевали скидывать их в развёрнутый пакет. Одна из кожаных фенек была такой плотной, что, казалось, соединительный шуруп вот-вот вылетит, и тупые ножницы развалятся пополам. Но и эта поддалась.
- Что дальше? – спросила Виш, поднимаясь с колен.
Кефир смерил взглядом лежащую Машку.
- Теперь – хайер.
- Как? Тоже…?.. – Виш будто даже не смогла произнести слово «обрезать», подняв вместо этого в воздух руку с ножницами.
 По лицу Виш было заметно, что приговор хайеру шокировал её еще больше, чем приговор фенькам. Она проронила растеряно:
- Но ведь жаль как…
- Слушай, специально для тебя русский народ давно ещё поговорку выдумал: снявши голову, по волосам не плачут! Вот прям буквально трактуется! – бросил Кефир.
- Да мне просто всегда так нравился её хайер… Я о таком мечтала: не то, что моя солома... – Виш демонстративно накрутила на палец пучок своих торчащих во все стороны волос и пренебрежительно дернула.
- Да уж... – ухмыльнулся Кефир. – Может, ты и хайер её себе оставишь, чтоб на праздники к башке цеплять? Как там это называют? Шиньон?
- Ха-ха, - нервно буркнула Виш. - Шутка просто искрометная! Ты дурак, Кефир! Хайер её нам действительно пригодиться! Потому что его нынче в парикмахерскую можно продать за бешеные деньги! На эти самые шиньоны! Так что с Машки нам вообще пользы дофига! И по гроб жизни мы ей благодарны быть должны. Ну, не за погибель – а так, просто…
Кефир заметно оживился:
- Хм, хоть одна у тебя толковая мысль проскочила… Попробуем продать… Пользы дофига получается? Сморозишь, блин! Как с коровы в хозяйстве: мясо, молоко, творог, да?
- …кефир…
- Что «Кефир»?
- Мясо, молоко, кефир.
- Тьфу ты. Думал, ко мне обращаешься. Хватит трепаться! Стрижку делать давайте!
Мы вдвоём с Виш собрали хайер Машки в хвост и перевязали почти у основания одной из срезанных фенек.
 - Странно… - протянула Виш в задумчивом разочаровании. - Когда он распущенным был, то казался таким роскошным, а теперь оказалось, что не так его и много, как в хвост собрали! Волос у неё не много, пышные просто. На очень солидные бабки не потянет: там на вес берут…
- Режь! Даренному коню в зубы не смотрят! И в хайер тоже! – вполголоса прикрикнул Кефир.
- Что-то ты у нас сегодня афоризмами сыплешь… - недовольно произнесла Виш и со сдержанным усердием срезала хвост длинных волнистых тёмно-русых волос чуть выше места, перевязанного фенькой.
Хвост заботливо свернули и убрали в пакет. Пакет замотали, после чего Кефир спрятал его под куртку.
- Вашу мать! – вдруг взревел он как можно тише, но возмущённо, на что-то неотрывно глядя.
Проследовав взглядами за его взглядом, мы сразу всё поняли: Машка лежала здесь босиком – так же, как и ходила некогда по комнате.
- Так менты живо заподозрят, что она из жильцов!
- Беги-ка за её ботинками, - вздохнула Виш.
Кефир выматерился, понимая, что предстоит нестись на девятый этаж, и процедил:
- Не могла обуться перед тем, как глупости творить?!
- Ага, и феньки снять, и в парикмахерскую заскочить! Ты мои ботинки возьми, они приличнее выглядят! Чем приличней, тем вернее, что не наша! – уже вслед ему посоветовала Виш.
Ботинки протёрли рукавицами от отпечатков и напялили на ноги Машки.
- Всё, закончили? Я замёрзла уже, – спросила Виш, как вдруг Кефир прохрипел вторично:
- И вашу мать же!
- Что ещё?
- Да обнимал я её сегодня. Поверх одежды обнимал, но за руки держал. А отпечатки на коже сохраняются?
- Хрен их знает, - пожала плечами Виш. – Перестраховаться надо.
Мы втроём рухнули перед Машкой на колени и стали тереть рукавицами холодные кисти её рук. Кефир даже сплюнул на рукавицы для верности процедуры.
- Не думай, Машенька, - приговаривал он, - будто плевать мы на тебя хотели… Не потому это… Но тебе же на нас не плевать?..      
 Мы снова стояли, замерев, вокруг Машки – как и полчаса назад, когда впервые приблизились к её распростёртому телу. Без фенек и хайера она теперь походила на обыкновенную девушку в грязных джинсах и застиранной цветастой рубашке.
- А Машка теперь, и правда, не похожей на себя стала, - прошептал Кефир.
Мы покачали головами, вздохнули.
- Будем всем говорить, что она с крыши прыгнула. Сама, - тихо предложила Виш.
- Да она и так сама! – заметил Кефир.
- Нет, надо именно так говорить. А то вдруг менты разберут, что мы все – медведи?.. Медведями сейчас нельзя. Сейчас человек человеку – волк. Медведем, как всегда, быть слишком опасно… Надоело уже получать просто за нашу, медвежью, музыку, за нашу идеологию и жизнь… Медведи – вечные изгои. Зато медведи – вечно свободны...
- Давайте этот пафос подальше засунем, - оборвал Кефир.
И мы молча побрели к дому.

Мы все были на куне. Мне было поручено сварить суп из картошки и последней банки дешёвой рыбной консервы, на что и ушло временно всё моё внимание. Кефир опёрся локтями о подоконник открытого окна и выдохнул привычный клубок мутного, мудрого дыма.
- Ботинки твои на ней непривычно смотрятся… Не жалко хоть? – обратился Кефир к Виш, но не получил ответа. Он ещё с минуту смотрел то вниз, то куда-то в даль.
- И всё-таки понять не могу: почему её до сих пор никто не обнаружил? Столько времени прошло… Дворники ведь точно на улицы вышли, да и первые редкие прохожие должны уж были появиться – те, кому на работу ехать далеко… Почему тогда никто не вызвал скорую, милицию?..
Виш сидела на неработающей газовой плите и отбивала обеими ладонями неимоверные ритмы на пустой пластиковой бутылке. На руках её среди собственных фенечек теперь проглядывало несколько криво связанные Машкиных бисерных обрезков. Виш прервалась, отложила бутылку и произнесла совершенно буднично и легко:
- А просто никому не интересно. Ни-ко-му. Вот нам было интересно часа два назад, когда мы там над ней ковырялись. Тогда-то было интересно, ночью ещё…
- Было… – вырвалось у меня с хрипом (тут же пришло осознание, что это вообще первые и, скорее всего, последние мои слова за несколько дней). – А теперь?
- А теперь… - проговорила Виш, слегка переклонившись через спину Кефира, чтобы лучше видеть небо в приоткрытое окно. – Теперь почти рассвело…

                01 – 03.11. 2008.